Элиза Ожешко - Господа Помпалинские

• Название: Господа Помпалинские
• Автор: Элиза Ожешко
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Роман написан в начале долгого творческого пути Ожешко, он заслуживает того, чтобы его знал русский читатель.

Роман недаром называется «Господа Помпалинские». Почти все персонажи, появляющиеся на его страницах, это отпрыски, многочисленные ветви родословного древа Помпалинских — от графов, соприкасающихся с «верхами», с «подлинной» родовой аристократией, до мелких шляхтичей, разорившихся, опустившихся на дно жизни, вынужденных продавать своих детей в приживалы или отправлять их на фабрики. Э.Ожешко дает в этом романе как бы вертикальный разрез определенной части польского дворянского общества конца 60-х — начала 70-х годов, после крестьянской реформы и восстания 1863 года — событий, наложивших на него очень резкую печать.

---

Но судьба переменчива. И лет за восемь до описываемых событий, когда единственной дочери пана Ванда-лина было лет десять-одиннадцать, он лишился имения, описанного за долги родителей. Налетевшая буря смыла и безвозвратно унесла их дом, а когда волны схлынули, на поверхность выплыли разные господа Ту-тунфовичи, Кобылковские, Книксены и прочие с благозвучными родовыми прозваниями. От помещичьего дома, где бывал сам граф Август Помпалинский, уцелело всего несколько описанных выше альбомов, фотографий в изящных рамках да золотой наперсток. Вещи эти вместе с пани Аделью приехали в Варшаву и теперь, когда она растапливала печь или стряпала обед в убогих каморках пятого этажа, радовали ее взор, напоминая о лучших временах. Но она не опускала рук и не растравляла себя воспоминаниями. Лишь иногда, поздним вечером или ранним утром, когда муж и дочь спали, она, устав от хлопот по хозяйству и мучительных дум о хлебе насущном, присаживалась на минутку отдохнуть — и на ее всегда веселые, живые глаза навертывались слезы при виде бледного, прозрачного личика дочери, с которого тяжелый труд и лишения стерли яркие краски здоровья и молодости. Но раздумья и грусть продолжались недолго. Случалось, правда, что Роза открывала глаза и, видя мать в этой необычной позе, вскакивала с узенькой кровати и, накинув старенький халатик, подбегала с вопросом, что надо сделать, чем помочь: подмести гостиную, поставить самовар, вымыть посуду или принести дров из сарая? Пани Адель щадила дочь и самую трудную работу делала сама — и не потому, что баловала единственную дочь или хотела оградить ее от работы. Просто она чувствовала себя здоровей, да и такая уж у нее была натура: побольше взять на себя, чтобы облегчить существование другим. Иногда, прежде чем приняться за каждодневные дела, две женщины останавливались и, посмотрев друг другу в глаза, бросались в объятия, и Роза в порыве нервной экзальтации восклицала:

— Дорогая, хорошая, бедная моя мамочка!

Пани Адель, отвечая ей долгим поцелуем, шептала:

— Тише, тише, не разбуди отца! Пусть поспит, бедняга! Еще успеет за целый день намучиться!

Вот и сейчас, пока из-за ширмы доносились плеск воды и громкое фырканье мужа, пани Адель, как всегда энергичная и веселая, выдвинула с помощью Павла стол на середину комнаты и стала накрывать его на четыре персоны, расставляя сверкающую чистотой толстую фаянсовую посуду. Роза перетирала тарелки и подавала матери. Павел молча помогал ей, а потом спросил:

— Покажите-ка вашу «зелень», дорогая кузина.

Роза улыбнулась задорно, достала из маленького кармашка, быть может нарочно пришитого для этого к корсажу, засохшую веточку гелиотропа в прозрачной бумажке и с торжеством показала Павлу.

— А где ваша? — спросила она в свою очередь.

Павел вынул из портмоне листочек комнатной розы.

Они переглянулись с улыбкой и стали расставлять стаканы.

— А на что вы играете в «зелень»? — спросила пани Адель, помешивая суп в кастрюле.

Роза чуть не выронила стакан из рук. Как видно, на этот вопрос не легко было ответить.

— На дружбу! Кто выиграет, тот значит, больше симпатизирует другому, — выручил Павел смутившуюся девушку.

Между тем из-за ширмы вышел пан Вандалин в широком домашнем сером сюртуке и, подойдя к жене, разливавшей суп по тарелкам, сказал:

— Пока ты ходила, дорогая, я положил в суп немного петрушечки… для запаху… ничего?

— Ничего, лишь бы не слишком много, — пани Адель улыбнулась и, обернувшись к дочери и Павлу, сказала с шутливой торжественностью: — Кушать подано!

Пан Вандалин, видно, не был новичком в кулинарии, потому что петрушка нисколько не повредила супу. Все ели с большим аппетитом, и даже Павел, привыкший у своих богатых родичей к более изысканным кушаньям, отдал ему должное. Скованность и недовольство собой, которые овладевали им всякий раз, когда ему не удавалось скрыть свои чувства к Розе, прошли, и он с обычной своей жизнерадостностью рассказывал о поездке в Литву, о намерении Цезария жениться на панне Занозе-Козодой Книксен и о том, как велико горе и негодование всего семейства. Пани Адель весело смеялась, даже пан Вандалин улыбнулся; только Роза сидела с широко раскрытыми глазами, недоумевая, о чем же горевать, если молодые люди полюбили друг друга и хотят пожениться?

Потом заговорили о Квечине — бывшем имении пана Вандалина, мимо которого проезжал Павел и даже ненадолго остановился там, чтобы взглянуть на дом и сад, с которыми было связано столько счастливых воспоминаний детства и ранней юности. Роза тоже вспомнила, как еще девочкой играла с двоюродным братом в большом саду, где были широкие, тенистые аллеи и множество извилистых дорожек, которые, сходясь и расходясь, сбегали к тихому, сонному пруду. В его синей глубине мелькали серебристые рыбки, и Павел помогал ей ловить их на удочку. А один раз катал на лодке… Но тут их прервала пани Адель, поставившая на стол блюдо с жареной картошкой.

— Ну вот, Вандалин, блюдо, о котором ты сегодня мечтал, — сказала она мужу. — Но только если картошка плохо поджарилась, — виноват Павел — он резал ее бог весть как…

— Спасибо, дорогая, но лучше я не буду ее есть…

— Как? Почему? Ты же сам просил…

— Просить-то просил… — выдавил смущенный экс-помещик, поглядывая на любимое блюдо, — но… я совсем забыл, что от картошки, говорят, полнеют… Это правда, Павлик?

— Трудно что-нибудь возразить, — улыбнулся тот.

— Вот видишь, дорогая… а я дал себе слово обязательно похудеть… И хотя мне утром очень хотелось жареной картошечки, но я сейчас вспомнил… и раздумал… и, пожалуй, никогда ее больше есть не буду…

Пани Адель не знала, смеяться ей или сердиться. Попробовала было уговорить мужа: не стоит, мол, отказывать себе в любимом кушанье, которое у них, кстати, не так часто бывает. Но пан Вандалин поднял руки, отодвинулся от стола и, поглядывая искоса на лакомое блюдо, упрямо повторял:

— Нет, нет, дорогая, не буду, не буду! И так уж растолстел — больше некуда!

Видно было, что пан Вандалин борется с собой; но на этот раз он вышел победителем и не притронулся к любимому кушанью. Пани Адель больше не смеялась и не сердилась; она пристально посмотрела на мужа, потом печально опустила глаза и на минуту задумалась.

Здесь, в отличие от всех претендующих на изысканность порядочных домов, после супа и картошки не подали ни жаркого, ни фруктов, ни десерта. Не было и черного кофе с зеленым или розовым ликером. Картошкой обед закончился, как у простых неотесанных мужиков. Встав из-за стола, пани Адель перемыла с Розой посуду, прибралась, затушила плиту. Странная женщина, с мужицкими понятиями и плоским воображением — настоящий урод! Посмотрите, как ловко она управляется со своим крохотным, убогим хозяйством, словно никогда не знала, что такое прислуга и богатая, роскошная обстановка. Ей, наверно, даже не приходит на ум, что она в родстве с достойным семейством Помпалинских, а мать ее была дочерью кастеляна и внучкой воеводы… Бывает же у людей такая короткая память!.. Вскоре после обеда пани Адель надела шляпку, суконную пелерину и, взглянув на дочь, которая с золотым наперстком на пальце шила отцу рубашку, сказала:

— Ну, Роза, идем! Я провожу тебя на фабрику и пойду на урок!

— Уже? — жалобно спросил пан Вандалин.

— Нам давно пора — у меня еще три урока сегодня, а у Розы перерыв через четверть часа кончается…

Роза быстро оделась. Пани Адель протянула мужу руку и сказала:

— До свидания! В семь часов вернусь и напою тебя чаем… — А потом обратилась к Павлу. — Вы ведь зайдете к нам, когда будете в следующий раз в Варшаве?

Павел почтительно поцеловал у нее руку, но к руке девушки, призвав на помощь все свое самообладание, едва прикоснулся. Роза почувствовала какую-то холодность и принужденность в обращении кузена и с грустной укоризной посмотрела на него, бросив, как бы между прочим, по дороге к двери:

— Не думаю, что кузену очень хочется каждый раз навещать нас!

— Что вы! — не на шутку испугался Павел, уловив в ее словах упрек.

Видя, что он огорчен, Роза перестала сердиться и смущенно пробормотала:

— У нас как-то скучно и… неинтересно!

Тут Павел, забыв обо всем, схватил кузину за руку, крепко сжал ее, — казалось, с губ его вот-вот сорвется нежное, пылкое признание. Но вдруг, точно вспомнив о чем-то, он выпрямился, помрачнел, выпустил девичью руку, поклонился молча и, занятый своими мыслями, взялся за шляпу, собираясь идти. Пан Вандалин остановил его:

— Павлик, мне бы надо с тобой поговорить, — неуверенно сказал он. — Сядь-ка поближе, сюда, в кресло и давай поболтаем…

Павел сел и с интересом ждал, что он скажет. Но тому, видимо, трудно было начать; он долго ерзал на узком, жестком диванчике, покашливая, барабаня по столу толстыми пальцами.