Владимир Коротких - Броневержец

• Название: Броневержец
• Автор: Владимир Коротких
• Издательство: Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-33863-4

Колонна бронетехники попадает в засаду, и в ходе завязавшегося боя БТР Шашкина и его напарника Рахимова получает повреждения. Бойцам удалось устранить неполадки, и теперь они должны нагнать ушедшую вперед часть, иначе не уцелеть — вокруг затаились моджахеды. Но, похоже, духам во что бы то ни стало нужно добить обескровленных солдат и БТР-развалюху…

---

Леха с куском тушенки за щекой стоял смирно, испытывая внутреннее напряжение от важности момента, и, затаив дыхание, смотрел на зампотеха.

Тот остановил взгляд на проступающем на броне из-под жирной масляной грязи гвардейском знаке.

— Почему приказ не выполнил? — Он уставился на Леху. — Почему не закрасил, спрашиваю? Почему строевого номера на броне нет, как у людей?! Где знак полка, я тебя спрашиваю?! — Зампотех ткнул пальцем в стоящие рядом ремротовские машины, на дверях которых свежей белой краской были выведены номера и полковые знаки ромбовидной формы.

— Краски нет, товарищ подполковник! Допоздна работали, ночью закончили, уже темно было! Не успели! — начал оправдываться Леха.

— Не успели?! Тогда соскобли этот выпендреж! Разгильдяй! Где Иванов?! Иванов! — Зампотех покрутил головой по сторонам.

Капитан Иванов в это время стоял с другого бока бэтээра и покуривал. Услыхав свою фамилию, он даже не сдвинулся с места, не желая лишний раз оправдываться по мелочам, отлично понимая нервозность зампотеха перед предстоящим маршем.

— Бери топор и скобли! Пока командир полка не увидел! — жестикулировал перед Лехиным носом зампотех. — Давай, давай, товарищ прапорщик!

— Есть! — ответил Леха, без энтузиазма направляясь к закрепленному на броне топору.

Он медленно отстегнул от креплений топор, еще медленней забрался на бэтээр, очень надеясь, что зампотех пойдет с осмотром дальше. Но тот, видимо, решил воочию убедиться в неукоснительном исполнении своего приказа.

— Давай, давай! — стимулировал он Лехину активность.

Леха примостился на бортике и как бы между прочим посетовал, поднося лезвие топора к знаку:

— Жалко скоблить, товарищ подполковник. Машина старая, под краской, наверное, еще петроглифы сохранились…

— Чего?! Что за петроглифы?

Леха быстро осознал, что оказался в дурацкой ситуации. Зампотех не знал, что такое петроглифы, и поэтому шутки не понял, требуя объяснений. Судя по выражению его лица, после объяснения он может просто оскорбиться, решив, что этот идиот прапорщик возомнил себя умней его, отчего шутит непонятными словами, дескать, зампотех в этом отношении недоразвитый. И правильно обидится. Далеко не все обязаны знать, что такое петроглифы! За каким чертом он ляпнул? Леха молчал в надежде, что зампотех оставит тему. Но молчание в этом случае было еще хуже.

Озлобившийся зампотех нетерпеливо притопывал носком сапога. Пришлось отвечать:

— Ну-у-у, это, товарищ подполковник, рисунки такие… — начал было Леха.

— Чего?! — зампотех издевательски нервно поморщился. — Какие рисунки?! Ты че мне тут городишь?! Рисунки?! — Зампотех теперь проявлял излишнюю злобную любознательность, выходящую далеко за пределы материально-технической части. — Какие, ешь, там рисунки?! — Он хлопнул себя ладонями по бокам. — Ну, блин, везет же! Один идиот естествоиспытатель взрывпакетом баловался, другого прислали… Какие, я спрашиваю, рисунки там?! Ты что, надо мной издеваешься?! Скотина!

Леха окончательно уразумел, что итогом этого необычного ликбеза, скорее всего, станет обычное дисциплинарное взыскание.

Сзади раздался голос Иванова, решившего все же прийти на помощь своему подчиненному:

— Петроглифы, товарищ подполковник, это рисунки доисторических людей!

— Ага! — встрял Леха. — Мамонты всякие, свиньи, собаки… На горах рисуются!

— Тьфу, ешь твое мыло! — зло плюнул зампотех. — Ну придурки! До места доедем, вы у меня там все горы своим говном изрисуете! Неандертальцы хреновы! Тьфу! Мазута нестроевая! — И пошел дальше вдоль колонны, продолжая свой гневный монолог, энергично жестикулируя.

Командир ремроты Иванов последовал за ним, а Леха, облегченно вздохнув, пристегнул топор на место.

Время шло, но сигнала к маршу все не было. Рахимов по-хозяйски прохаживался вокруг бэтээра. Он стучал ногами по колесам и беспредметно, но по-деловому заглядывал под броню. Леха тоже решил поразмять ноги. Он неторопливо пошел вдоль стоявших друг за другом машин. Но в ногах, хоть и накопивших усталость за прошедшие двое суток, чувствовалась какая-то неестественная упругость, от чего постоянно хотелось бежать. Казалось, внутри него скопилась недюжинная, неподвластная ему самому сила, освободиться от которой было невозможно. Хотелось разодрать грудную клетку и выпустить ее прочь ко всем чертям. Он смотрел на людей, стоявших у машин и сидевших на броне бэтээров. Бойцы разговаривали, шутили, пели. Их лица казались неестественно веселыми, а глаза таились в защитном прищуре, словно каждый из них был носителем некой тайны. За их заостренными в улыбке подбородками, напряженно бегающими желваками чувствовалось сильное нервное томление, обычно вызывающее неуемную дрожь в мышцах. Одной большой общей тайной, укрывшейся глубоко в душах этих молодых ребят, было тревожное предчувствие приближающейся, еще неведомой, но уже ясно ощутимой опасности. Естественный страх блудил где-то в подреберье их молодых организмов, заставляя учащенно биться сердца, глубже дышать и сильно, до боли под диафрагмой, втягивать животы. Он объединял их, толкая ближе друг к другу перед пугающей неизвестностью, слухи о которой уже давно витали по воинским частям и перестали удивлять, заставляя людей все чаще уединяться и думать, думать, по-новому глядя в прошлое, силясь осознать себя в настоящем.

Молодые солдаты и необстрелянные офицеры срастались в одно целое. Война быстро навела свой порядок в их головах, выгнав оттуда наигранный патриотический пафос, обратив его за последний месяц в немудреный набор чугунных мыслей. Втискиваясь в пацанские умы и души, война выжимала из этих решительных людей остатки юношеской романтики, всасывая их по ночам в прилипшее к телу мокрое от пота белье, а днем в полы бушлатов, принуждая часто вытирать о них влажные ладони. Все они ждали команды к движению, как освобождения от маеты и непомерной душевной натуги, стремясь скорее подчиниться одному, неизбежному, но избавительному приказу и наконец двинуться, давя колесами и перемалывая гусеницами свои проклятые сомнения.

Леха вернулся, залез в бэтээр, сел на водительское сиденье и устало закрыл глаза. Он вспомнил химбат и представил заснеженный военный городок, залитый солнечным светом, офицерских жен, выгуливающих своих чад на морозном воздухе, Яшу за шахматной доской, начфина, комбата Славкина и свою пустую койку с полосатым матрацем. Леха почти физически ощутил себя лежащим на ней. От этого ему сделалось до того приятно, что, не желая терять этого ощущения, он сложил руки на руле и уткнулся в них лицом. Но через некоторое время поднял голову, посмотрел в смотровое окно и тихо произнес:

— А что, лучше было бы, если бы Яша сюда поехал?.. И хорошо, что так вышло…

Леха продолжал молча сидеть в бэтээре, пока не услышал на улице громкие голоса. Он выглянул из люка и увидел летящие в низкое серое небо зеленые ракеты. Солдаты, покинувшие на время свои машины, сбегались к колонне и занимали места.

Мгновенно заполнивший все вокруг надсадный рев двигателей и режущий глаза выхлопной чад, повисший над бескрайней степью, огласили уход из нее людей и преддверие возвращаемого ей покоя.

Рахимов, что-то крича, размахнулся и далеко зашвырнул тряпку, которой он снова старательно очистил от грязи гвардейские знаки, и быстро забрался в люк. Леха запустил двигатели, включил радиостанцию и надел новенький, выданный ему накануне Ивановым зимний шлемофон. В эфире разнеслась долгожданная команда:

— Внимание! Я — Беркут ноль первый! Я — Беркут ноль первый! Всем — триста тридцать три! Всем — триста тридцать три…

Выполняя полученный приказ, Леха надавил на педаль газа…

4

Широкая пограничная Амударья стремительно и бурно несла свои серые с рыжим отливом воды, стараясь сорвать с места узкую понтонную переправу. Но переправа стояла, надрываясь под напором воды снизу и гнетом устремившейся по ее верху бронированной лавины. Она то гулко стонала и погружалась в реку, вынося на себе многотонную танковую броню, то облегченно поднималась над водой, без усилия пропуская по своему хребту грузовики, работая так без отдыха уже много дней. А техника все шла и шла с разных сторон, сливаясь рукавами в один гремящий смрадный поток.

Полковая колонна остановилась недалеко от переправы в ожидании своей очереди. Леха с Рахимовым вылезли на броню. На той стороне реки они увидели только пустыню и дорогу, уходящую в кособокие барханы, над которыми повисло точно такое же серое, но уже чужое небо.

— Так я и знал! Не напрасно я предчувствовал! — сказал Леха, указывая рукой на ту сторону реки. — Ни жары, блин, ни слонов, ни пальм и вообще ни единой души из числа дружественного народа! — Он посмотрел на Рахимова: — Шурик, где твои братья по вере? Почему я не вижу радости в ликующей толпе?! Где, спрашивается, девчата с пятнышками на лбу?!