Булат Окуджава - Бедный Авросимов

• Название: Бедный Авросимов
• Автор: Булат Окуджава
• Жанр: Русская классическая проза

---

Военный министр на таком же листке вывел ленивую строку: "Поспешность в сем деле вредна. Должно утвердить преступника в полном нашем неведении. Зато раскрытие карт повергнет его в такое отчаяние, что хоть веревки вяжи".

Генерал Левашов кивнул удовлетворенно, не снимая белой морщинистой маски.

Авросимов почистил перо о рыжие свои кудри и подумал, что высокие чины могли бы вполне Пестеля загнать в угол, и тем более их неторопливость вызывала недоумение, хотя наш герой робел даже мысленно представить себе пусть самое легкое противоречие меж собою и Комитетом.

Долгий день начал томить его, и он с каждым часом со все большим удовольствием и тревогой предвкушал окончание работы, и как он пойдет через мост, колеблемый волной, и как, облачившись в мягкий сюртук, накинет шубу и пойдет прохаживаться возле ворот с независимым видом, но с тайной надеждой повстречать ту самую, утрешнюю. Не женское это дело самой подбиваться - так Богом устроено, а уж коли подбивается, значит, подкатило, и надобно усилия дамы облегчить. Ведь не каждый день подобные выезды привозят к нашим воротам, милостивый государь, такую красоту, и это надо уметь ценить. А как же? Тем более что вся эта история страсть как интригует, и, покуда не дознаешься, до той поры покоя не будет. И в молодые лета это не позор.

"Какой он ни злодей, а все ж таки человек, - вдруг подумал Авросимов, глянув, как Пестель, в волнении наверно, обкусывает ногти. - И против Бонапарта воевал. И даже сам князь Кутузов пожаловал ему золотую шпагу "за храбрость" на поле сражения! Ах, злодей, злодей!"

Но вот робкий, как мираж, облик незнакомки вспыхнул в его сознании с новой силой, словно озарился, и Авросимов удивительно отчетливо представил себе, как он стремительно подсаживает ее в карету и как уже на ходу впрыгивает сам, так лихо, изящно, что она вскрикивает и всплескивает руками от страха за него и "Ах!.." Но он смеется и усаживается рядом, а серые в яблоках несут, несут... Дальше-то что? Он рассказывает ей, глядя в ее полные ужаса глаза, как его дядя, отставной штабс-капитан Артамон Михайлович, выхватил шпагу на глазах у государя и этой самой шпагой по толпе, по сборищу! Какие они?.. Носы сизые, как у Ерофеича, взгляд тусклый, щетина зверская через все лицо, а он, дядя, шпагой, шпагой... По лицам, по лицам... У Пестеля лицо кругловатое, белое, чистое, щетины нет... А дай ему шпагу - этот тонкорукий кавалергард ведь первым кинется прочь... А он, Авросимов? Когда дома бычок годовалый, проломив забор, ворвался в сад и затанцевал среди яблоневых стволов, повергнув в страх и смятение матушку и родственниц дальних, которые отмахивались чепцами, визжа, он скатился с ветки, где восседал лениво, скатился почти на спину бычку и ухватил его за рог и подчинил себе.

Пестель, словно ища отдохновения, снова глянул на Авросимова и увидел, что тот разглядывает его самого с неприкрытым любопытством, и подумал: "Странный, однако, молодец. Все чувства на физиономии... И какой рыжий! Должно провинциал".

"Если он подойдет, - подумал наш герой, - и маленькими своими глазами упрется, ведь страшно. Ведь как подумаешь, что на руках - кровь, в душе дьявол... Но смел, злодей! Не побоялся, что не выдюжит, не побоялся! Только как он плясать будет, когда узнает, что козни-то его известны все? Вот ужо..."

"Волк, истинно волк", - мелькнуло в голове у Павла Ивановича.

Сидящие за столом снова пришли в легкое движение, почти незаметное со стороны, хотя Пестель научился уже угадывать за этим обязательный вопрос. И действительно, граф Татищев пожевал губами, спрашивая:

- Истинная цель сего общества направлена ли была к разрушению существующего в России порядка вещей?

Авросимов похолодел, как страшен показался ему вопрос, ибо порядок вещей был он сам, Авросимов, и его кровь, и его душа, и его судьба. И как же не вздрогнуть, когда в лицо вам бросают такое, о чем даже помыслить невозможно?

- Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу, - с твердым упрямством сказал Пестель, - и ничего не зная о его существовании, не могу сказать и о целях его...

"Ну погоди, враг, - подумал Авросимов, ненавидя. - Покаешься на каторге". А перо его тем временем делало свое дело, как бы и не завися от него самого.

"Никогда не к какому преступному опществу не принадлижал и тем еще менее могу сказать какова истенная цель оннаго".

Павел Иванович глянул на лица знатных мужей. Лицо Татищева было в маске, и Левашов словно аршин проглотил, да вот генерал-адъютант Чернышев сидел с разинутым ртом, подавшись вперед, на Пестеля...

"Знают! - содрогнулся Пестель. - Всё знают. Притворяются".

Снег за окнами повалил гуще. Январские сумерки быстро накатили, и Авросимов ощутил тяжесть в правой руке и согнутых ногах.

Теперь ему все хитросплетения следствия становились понятнее, и то, что Пестель попался, как муха на мед, не вызывало сомнений. Он еще сидел в своем жалком кресле, как последний калиф перед крушением царства, но кресло уже было не его, и царство рассыпалось, а вокруг уже толпилось возмездие. И нашему герою, полному предвкушения справедливой расправы, не терпелось увидеть ее воочию, ибо мы всегда любим получать наличными в собственные руки за свои труды. И он чувствовал себя счастливцем, сознавая, что все это пройдет перед ним и лишний раз утвердит его правоту в этой жизни. Даже усталость не снижала этих счастливых чувств. И когда Пестеля наконец отпустили и он выходил, сопровождаемый дежурными офицерами, наш герой не мог отказать себе в удовольствии еще раз взглянуть на него пристально и с осуждением. Но широкая спина Пестеля качнулась и исчезла в дверях. Он не обернулся.

Уже выходя из комендантского дома, Авросимов увидел, как военный министр медленно, по-медвежьи карабкается в карету, но, занеся одну только ногу, он обернулся и поманил Авросимова, на что тот ответил стремительным скачком и остановился перед графом с бьющимся сердцем.

- Экий великан, - сказал Татищев, прищелкнув языком. - Рука-то не устала скрести? Небось отсидел мягкие-то места, а?.. Злодея боишься?

- Нет, не боюсь, - выдавил Авросимов, не понимая направления беседы. - Я, ваше сиятельство, рад послужить государю.

- Вот как? - удивился граф, продолжая стоять на одной ноге и улыбаясь доброжелательно. - Это похвально, сударь ты мой, похвально. А не произвел ли на тебя Пестель симпатии? Он ведь человек весьма умный... А? - граф засмеялся, видя смятение в нашем герое. - Он ведь многих умников соблазнил, не тебе чета. А?.. Каков он тебе показался?

Авросимову смех военного министра разрывал душу своей неопределенностью. Намекает ли на что? Или недоволен чем?..

- Жалко Пестеля, - вдруг сказал граф, перестав улыбаться. - Хороший был командир. Что же его с толку сбило, как думаешь?

- Не знаю, ваше сиятельство, - пробормотал Авросимов, - должно, бес его обуял...

- Бес? - рассердился граф. - А небось встреться он с тобой месяц назад да посули он тебе рай земной, так ты за ним кинулся бы небось с радостью. А?

- Нет, ваше сиятельство, - сказал Авросимов, тайно мучаясь, - мне его посулы - пустое место. Я свой долг знаю. Мне его посулы...

- Ладно, ступай, - проворчал Татищев и ввалился в карету.

Авросимов вышел за ворота крепости, и Петербург померк. На Неве громоздился лед.

"Не зря матушка слезы лила, - удрученно подумал наш герой, прикрываясь от пронзительного морозного ветра, - что-то все вокруг меня совершается, а понять нельзя. Беда какая".

И в самом деле, милостивый государь, посудите сами: когда на вас, баловня тишины уездной и благорасположения окружающих, не обремененного государственными заботами и в простоте душевной помышляющего о маленьком своем счастье без всякого там тщеславия и прочих иных чудачеств, вдруг сваливается тяжесть, недоступная вашему разуму и душе; когда на протяжении целой недели вы погружаетесь в разгул чужих страстей, намеков, недомолвок, тонкостей таких, что не приведи господь; когда сам военный министр, а не какой-нибудь уездный дворянский предводитель вам вопросы задает и нагоняет тумана: когда на ваших глазах цареубийце кресло предлагают - ну как вам с вашим-то ясным взором, и простотой, и неискушенностью не ужаснуться да не впасть в меланхолию?

И так-то вот мучаясь, начинаете вы понимать, каково это быть у государственного кормила, чувствуя в сердце одно, а совершая другое, хотя все ради пользы отечества. И так это все тонко, хитро и недоступно, что греховными, а не просто смешными кажутся вам уездные ваши мечтания: мол, мне бы министром, я бы уж все поворотил наилучшим образом. Где уж там! И не зря, не зря ваша матушка слезы лила, предчувствуя - каково это в Петербурге не сладко в чинах ходить, коли нет на то Божьего изволения.

Так в расстроенных чувствах, в тревоге и в смятении шествовал наш герой по Васильевскому острову, но едва дошел до места, где Большой проспект смыкается с Первою линией, как словно из-под земли, из крутящегося снега и мрака вдруг вырвалась карета шестеркой и остановилась перегородив Авросимову дальнейший путь; и не успел он, как говорится, охнуть, из кареты показалось знакомое обрюзгшее лицо графа Татищева, и военный министр сказал, улыбнувшись одними губами: