Булат Окуджава - Искусство кройки и житья

• Название: Искусство кройки и житья
• Автор: Булат Окуджава
• Жанр: Русская классическая проза

---

Швейцар долго не хотел нас впускать, просто так, ни почему, и мы жалко и без обиды толклись у дверей, и горбились, горбились, и елейно ему улыбались, одуревая под тяжестью собственных горбов. Он долго унижал нас, но чем дольше, тем вожделенней поглядывали мы на ресторанные столы, за которыми можно было бы и распрямиться. Наконец он смилостивился. И мы вошли в зал. Это теперь можно, как это называется, качать права и призывать к ответу, тогда же шутки такого рода были опасны: мы ведь хорошо видели, как милиционер с малиновым околышем дружески похлопывал швейцара по плечу, когда проходил мимо, словно они свояки, кумовья, а может быть, даже братья...

Мы заказали графинчик водки и по порции котлет с лапшой.

- Ну, Шалч,- проговорил Сысоев, откинувшись,- кто сказал, что жизнь плохая?

И я кивнул ему согласно, потому что мне и впрямь было хорошо.

Мы выпили, свет стал ярче, я подошел к ресторанной двери не сгибаясь. На мне было кожаное пальто и светло-серая кепка, и швейцар распахнул дверь передо мной. Я похлопал его по плечу...

Я доел котлеты, и мне захотелось ликера с кофе... Теперь я ликеров терпеть не могу, эта сладкая влага мне отвратительна, но тогда мне казалось, что ликер с кофе это так высоко, тонко, аристократично, и подите вы со своими котлетами неизвестно из чего, и с лапшой, от которой склеиваются внутренности!..

И я заказал ликер и кофе. И мне принесли рюмку ликера и чашечку черного пойла, но все же... И Сысоев, хохотнув, придвинул к себе графинчик с водкой. В этот самый момент к нашему столу подошли двое, мужчина и женщина, и уселись на свободные места. Они были крепко навеселе, особенно женщина, но тут же заказали поллитра и по порции кислых щей. Женщина долго всматривалась в меня, потом выговорила с трудом: "усики..." и показала черные зубы.

- Помалкивай,- сказал ей мужчина и объяснил нам: - в Архангельск везу, на лесозаготовки...

- Ее одну? - удивился я.

- Зачем одну,- усмехнулся мужчина,- я их тут много навербовал... вот и везу... А вы кто же будете?

- Мы местные,- сказал Сысоев и кивнул в мою сторону:- А он грузин...

- Грузин? - удивился мужчина.

- Ага,- сказал Сысоев и снова кивнул уже на портрет генералиссимуса.

Женщина спала, положив голову на скатерть. Мужчина выпил и вдруг заплакал.

- Але,- сказал Сысоев,- что это ты?

- Письмо ему написать хочу,- сказал мужчина,- чтоб разобрался во всем...

- В чем же? - спросил я.

- Эх, ты...- снова заплакал мужчина,- да у нас там вредители в начальниках... понятно?

-- Пиши, пиши,- сказал Сысоев и кивнул на портрет,- он им даст...

- Конечно,- сказал я.

- Да я не умею,- захныкал мужчина,- как это письмо писать? С чего начинать?.. Не умею... А то еще не так чего-нибудь...

- Давайте я напишу,- вызвался я,- вы мне факты, фактики, а уж я сделаю...

- Он сделает,- сказал Сысоев,- он грузин, он университет закончил...

Как там все это в точности происходило, сейчас уже не помню. Он бормотал что-то, я записывал. "Зачем это мне нужно?" - думал я, а сам записывал, записывал, пока кто-то не произнес над моей головой:

- Ваши документы, гражданин...

Милиционер в малиновой фуражке тянул ко мне ладонь. Женщина спала. Мужчина смотрел дикими глазами. Сысоев зарумянился и сказал тоненько:

- Ой, мне в туалет надобно, я сейчас...

Я выложил на широкую милицейскую ладонь все, что у меня было. Он подхватил и мой блокнот и велел мне следовать за ним.

- Не трожь...- прохрипел мужчина,- не трожь, говорю... И меня повели.

В дежурной комнате сидел капитан с желтым помятым лицом. Милиционер разложил перед ним мои бумаги и сказал:

- Вот, товарищ капитан, гражданин сидел с пьяным и чего-то у него выспрашивал и записывал... Сам не ел, не пил...

- Ну что? - спросил капитан.

- Как это не ел, не пил,- сказал я, слабея,- я съел котлеты с лапшой и ликер выпил...

- А что записывал? - спросил капитан.

- Видите ли...- сказал я.

- Давай его туда,- сказал капитан и кивнул на боковую дверь.

Я зашел в маленькую грязную комнату с лавкой, и дверь захлопнулась, и щелкнул замок.

Шесть квадратных метров. Тусклая лампочка над входом. На окне решетка, за решеткою майская ночь. За дверью - чужой, равнодушный офицер... Несколько минут назад мне хотелось выглядеть человеком. Разве это несправедливо? Да зачем, зачем мне понадобилась эта дурацкая кожа! Я обманывал сам себя, думал я, играя в эту игру с деревенским совратителем, не верил и играл, и вот доигрался... Теперь, когда выяснят, что мои родители... потом усмехнутся понимающе и недобро... Я, конечно, отвечу словами того человека, который везде: в мыслях, в воздухе, в разговорах, в позолоченных рамках - я, конечно, повторю как магическое заклинание сказанное им однажды, что, мол, сын за отца не отвечает... да, но ведь и яблоко от яблоньки... и это тоже надо учитывать, ибо это тоже народная мудрость, а народ не ошибается... Теперь, в наши времена, какой-нибудь молодой человек в подобной ситуации спросил бы с легкой усмешкой ничего не боящегося члена общества: "А почему, собственно, я не могу записывать, что желаю?.." Что ответил бы ему усталый капитан? Действительно, ну достал блокнот, ну записывал. Что дальше?.. Но это теперь... А тогда... Куцый пиджачок и чертовы усики, и рюмка ликера, и пьяный бред о каких-то вредителях, и все это под большим портретом, в то самое время, когда, как мы знали, сотни и тысячи закамуфлированных злодеев шныряли среди нас, записывая, выпытывая, взрывая... Помню, как на лекции о коварстве иностранных разведок лектор сказал: "Западный агент, к примеру, в ресторане выпивает по глоточку и не закусывает. Это бросается в глаза..."

Если бы я сидел в своей деревне, не поддавшись на провокации Сысоева, ничего этого не было бы: ни лихорадки, ни вожделения, ни мучительной дороги в кузове грузовика, ни плавания среди льдин, ни унижения в гостинице, ни этого чудовищного ликера и пьяных рож, ни зарешеченных окон и перспективы насильственного путешествия куда-нибудь подальше, надолго, навсегда... "Где ваши родители?" "Видите ли..." И все. Потому что жалким словам было не в силах перебороть существовавший стереотип. Зачем мне понадобилось это проклятое пальто?..

Наступал рассвет. Кажется, я плакал. Тихо, для самого себя. Я еще надеялся, что произойдет чудо: усталый капитан забудет обо всем, выслушает меня без интереса, махнет рукой, и я ринусь на улицу, сбегу к Оке, на первом же попавшемся грузовике укачу в деревню, домой, сварю суп из молодой крапивы и пшена, засну и проснусь в другом мире.

В этот момент там, в предбаннике, что-то загрохотало, треснуло и хриплый голос проорал: "Не трожь, тебе говорят!.." Кого-то там втаскивали, втискивали в двери, а он упирался и орал: "Сталин где?!.. Куда Сталина подевали, суки!!"... Это был тот, архангельский вербовщик, допившийся до горячки. Он искал меня и топил меня окончательно, перемешав в своем помутненном сознании мои тщедушные усики с теми холеными и всемирными, и он топил меня, топил, приговаривал к дальней дороге, пьяная сволочь... "Сталина подавай!.."

Заткнись, сволочь! - крикнул я сквозь слезы, но никто не мог меня услыхать, и на чудо уже нечего было рассчитывать, В предбаннике проволокли по полу тяжелое тело, щелкнула задвижка, и все смолкло.

За окном быстро светало. Вскоре и вовсе наступило майское утро, зазвучали шаги счастливых прохожих... Если бы не это шевро!.. Затем отворилась со скрипом дверь, и меня пригласили в предбанник к дежурному. Я стремительно шагнул вместе с клокочущим в горле криком: "Товарищ капитан, я умоляю вас... это все недоразумение!.. Честное слово, я не виноват!.. Это он виноват, этот пьяный негодяй, болтун... Спросите у наших... Я хотел сшить кожаное пальто... я, как дурак, пережидал до утра... я думал... Это Сысоев меня надоумил, а сам убежал. Честное слово, честное слово, я умоляю вас!.."

За барьером сидел молодой незнакомый лейтенант. Он повертел мои бумаги и спросил бесстрастно:

- Проспались?

- Я не спал,- сказал я, просительно улыбаясь.

- Лавка жесткая? - брезгливо усмехнулся он. Через окно виднелся перрон. Там стояли пассажиры. Цветы распускались на газоне. На вывеске было написано: "Хлеб"...

- Я всю ночь думал, что неправильно поступил,- сказал я. Он протянул мне мои бумаги!

- А теперь? - спросил я, не веря.

- Пить надо меньше,- сказал он,- идите.

...От вокзала до понтонного моста я добежал за какие-нибудь десять минут, ни разу не оглянувшись. На берегу Оки на свежем бревне сидел Сысоев. Я присел рядом, тяжело отдуваясь. Мы молчали. Он рисовал на песке веточкой домик. Доканчивал, стирал и вновь начинал, но уже с большим совершенством. Я стал рисовать тоже.

Так текло время. Попутных машин не было. Желающих ехать прибавлялось.

- Ты что, Семен Кузьмич, испугался? - спросил я, не поворачиваясь к нему.

- Зачем испугался? - сказал он сквозь зубы.- Вовсе и нет... Вот машину жду. Мы снова помолчали.

-- А чего вам там говорили? - вдруг спросил он, стирая очередной дом.

- Ничего,- сказал я,- вернули бумаги и все...