Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны

• Название: Твои, Отечество, сыны
• Автор: Александр Родимцев
• Издательство: Политиздат Украины
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1982

В книге дважды Героя Советского Союза генерал-полковника Александра Ильича Родимцева отражены события, разыгравшиеся на Юго-Западном фронте в течение 11 первых, наиболее тяжелых для нашей армии и народа, месяцев Великой Отечественной войны, когда под натиском превосходящих сил противника наши войска с ожесточенными боями отходили в глубь страны, нанося немецко-фашистским захватчикам огромные, невосполнимые потери и одновременно готовя резервы для ответных сокрушительных ударов.

---

Возвращаясь из батальона на командный пункт дивизии, я встретил бригадного комиссара Грушецкого. Не помню, чтобы когда-нибудь, даже в минуты тяжелых переживаний, этот человек выглядел усталым или растерянным. А сейчас мы завершили удачный бой, и Иван Самойлович от радости пристукивал каблуками.

— Самых отличившихся воинов, Александр Ильич, ко мне, — сказал он, широко улыбаясь. — Я уполномочен вручить им правительственные награды.

Мне показалось, он шутит:

— Что вы, товарищ бригадный, ведь сейчас идет бой!..

— Вижу и… тем более! А почему нас должна смущать эта обстановка? Ведь люди заслужили высокие награды в бою? В бою они их и получат.

На окраине Перевалочного все еще гремели пулеметы, рвались гранаты, тяжело ухали мины, а в крестьянской хатенке, в трех сотнях метров от передовой, суровые, обожженные морозом и ветром бойцы в торжественной тишине, когда не слышно даже дыхания, подходили к члену Военного совета и, обнажив головы, получали из его рук ордена… Сознанием высокого долга и нерушимой клятвой звучали взволнованные слова:

— Служу Советскому Союзу…

Был вечер. Пришлось, занавесив окна, зажечь коптилку. Свет ее, густой и желтый, распространялся только над столом, за которым сидел бригадный комиссар. Трепетные тени блуждали по стенам. Углы просторной комнаты и проем двери, открытый в сени, были темны… Бригадный комиссар, строгий и сосредоточенный, негромко называл фамилию, и сдержанный голос так же негромко, взволнованно отзывался ему, и солдат выходил из полумрака к столу.

Я узнал Прокофия Канева, нашего разведчика, известного всей дивизии поистине лихими делами. Комиссар крепко пожал ему руку, обнял и поцеловал. А когда на ладони солдата засиял орден Ленина, Канев с минуту смотрел, как зачарованный, на знакомые очертания профиля, вздрогнул и прижал орден к груди.

— Мы будем гвардейцами… Гвардия Ленина победит!

Майор Василий Соколов, старший политрук Олег Кокушкин, солдаты-разведчики Иванов и Шалыгин, связист Пашин, капитан Филипп Трофимов — все они, такие разные, не похожие друг на друга, были сроднены одной чертой, которая проявлялась даже внешне — выдержкой и отвагой. Сколько раз эти воины смотрели смерти в глаза, ходили в опасную разведку за «языком», вступали в поединок с танками врага, дрались в штыковых атаках! А сейчас их обветренные лица улыбались, радость блестела в глазах: еще бы, ведь орден, врученный на поле боя, был знаком самых высоких заслуг.

Они торопились в свои подразделения. Натиск врага продолжался, и каждый из них знал свое место в бою. Сильные, волевые, они деловито уходили на ратный труд, отныне отмеченные признанием и славой. И после я не раз убеждался, что в бою у них не было мысли — жить или умереть, а была единственная мысль — о победе.

Ночью противник прекратил атаки на Перевалочное. Ему не помогли подтянутые резервы. Четыре вражеских танка сумрачно чернели на окраине села. Ветер опять гнал поземку и заметал трупы. А где-то в крестьянском домике, словно наперекор ветру, стуже, опасностям, страданиям и смерти, задумчиво, чуточку насмешливо, ласково и доверчиво пела гармонь.

Вечером 15 декабря мы с комиссаром Чернышевым были вызваны в штаб 40-й армии.

Поездка была хотя и кратковременной, а все же передышкой. Я почти ежедневно бывал в полках, батальонах, ротах. Быть может, поэтому штаб армии постепенно стал представляться мне довольно глубоким тылом.

Однако война есть война, и нередко случалось, что боец, прошедший огонь и воду, не затронутый ни пулей, ни осколком на передовой, случайно и нелепо находил свою гибель в тылу.

Так едва не случилось и со мной, и с моим адъютантом Шевченко, и с шофером Косолаповым. Бедняга, он пострадал значительно больше нас.

Мне часто вспоминается тот ясный безветренный день, синеватая морозная дымка у горизонта, иней, играющий в солнечном луче… После метели косые высокие сугробы кудрявились застывшими гребешками и, отражая блеклое небо, отсвечивали синевой, в точности как море и зыбь безбрежное, нереальное море, остановленное в извечном своем движении.

После чада прокуренной землянки было так приятно вдохнуть полной грудью свежий, морозный воздух, острый и щекочущий, как нарзан, и видеть в сиянии солнца эти родные русские просторы, суровый и ясный край, самый дорогой сердцу.

Машина быстро домчала нас до здания сельсовета в соседнем селе, где разместился штаб армии, и еще в прихожей я услышал знакомый голос генерала Подласа и чей-то смех. Командующий говорил весело, возбужденно, и я уловил обрывок фразы:

— …теперь-то немцы получат по загривку!..

И Чернышев, и я были несколько смущены той дружеской, радостной встречей, которую оказало нам высокое начальство. Здесь были командиры 1-й и 2-й гвардейских стрелковых дивизий генералы Руссиянов и Акименко, члены Военного совета дивизионный комиссар Маланин и бригадный комиссар Грушецкий, начальник штаба армии генерал Рогозный и другие высшие офицеры.

— Вот и кандидаты в гвардейцы прибыли! — громко возгласил Иван Никитович Руссиянов, встал, подал мне руку, прикоснулся к плечу. — За Перевалочное спасибо! Вы оттянули целый полк противника на себя, а мы получили возможность прорваться в тыл немцев и стукнуть их во фланг.

Усаживая меня рядом с собой, генерал Подлас спросил:

— Итак, на что жалуемся, Александр Ильич?

— Жалоб не имеется, товарищ командующий, — сказал я, удивленный этим радостным настроением командиров, которое в штабе армии далеко не всегда можно было наблюдать. — Правда, товарищ командующий, если бы вы подбросили мне пополнение, это было бы очень кстати! Дивизия занимает слишком широкий участок фронта…

Подлас улыбнулся:

— Значит, придется сузить участок.

— Это невозможно.

— Даже необходимо, Родимцев. Что ж делать? Вам придется потесниться. Дело в том, что сейчас на подходе свежая дивизия! Вы понимаете, какой силищей становится паша сороковая?

— О, конечно, понимаю!..

— Да, еще мы получаем порядочное количество «катюш»…

Теперь мне стало понятно, почему все командиры были так воодушевлены. Я отлично знал, что если бы мы имели силы, равные силам противника, гитлеровский «дранг нах Остен» и пресловутый «блицкриг» быстро превратились бы в «драп на Вестей» и в «блицкрах», тем более, что сама земля Украины и России жгла оккупантам подошвы: они сеяли неистовый гнев народный на каждом своем шагу.

У командарма была особенная манера говорить: он словно беседовал вслух с самим собой, ставил себе вопросы и отвечал на них.

— Итак, что нам докладывает разведывательный отдел армии? — спросил он и быстро оглянул зорким взглядом присутствующих. — Как ведет себя противник с наступлением зимы?

— Предпочитает теплую печь, — негромко заметил белолицый, широколобый Руссиянов.

Подлас наклонил голову.

— Верно. С наступлением холодов немцы стали ютиться почти исключительно в населенных пунктах. Как правило, они занимают под жилье школы, здания поселковых советов, библиотеки, избы-читальни, клубы. Если и поселяются в частных домах, владельцев этих домов обязательно выгоняют. Значит, не верят населению, боятся.

Командарм внимательно взглянул на меня и спросил:

— А как же обстоят дела у них на переднем крае?

Я не успел ответить, он ответил сам:

— В поле, на переднем крае и в глубине обороны днем они оставляют небольшие группы солдат: отделение или взвод в виде боевого охранения. Немного ведь, верно? Зато ими хорошо организована служба наблюдения отдельными постами, а ночью охрана усилена патрулированием.

Теперь он внимательно взглянул на Чернышева:

— Чего же достигают они этаким «расписанием»?

— Экономят силы, — сказал Чернышев. — Люди отдыхают в теплых помещениях и, значит, физически не изматываются.

— Правильно, Федор Филиппович, но, следовательно, мы должны в этих условиях изменить свою тактику. Нам невыгодно, чтобы противник отдыхал. Нужно все время держать его в напряжении. Нужно заставлять его выходить на поле боя, развертываться в боевые порядки, заставлять ложиться на снег и держать его под огнем как можно дольше. Естественно, когда настанет ночь, немцев потянет к печкам, к огоньку, к горячей пище, а потом и на сон. Это и есть отличное время для нападения… Значит, нам нужно учить и готовить воинов к ночным боевым действиям. Не просто — умению действовать ночью, но со знанием дела, организованно, во взаимодействии с артиллеристами, саперами, танкистами, так же умело действовать, как днем.

Он обернулся к Руссиянову.

— Достаточно ли этого? Я знаю, Иван Никитич, вы скажете — недостаточно. Согласен. Для того чтобы иметь успех в бою, нужно точно знать месторасположение врага, его жизнь и быт, когда он завтракает, обедает, ужинает, в котором часу ложится спать, какую имеет охрану и многое другое. Чтобы иметь все эти сведения, необходимо создать поисковые группы, организовать их из смелых и физически развитых людей. Хорошо обученные, они должны проникать в тыл противника в легкой экипировке, с таким расчетом, чтобы все данные о враге мы получали своевременно и бесперебойно.