Анна Малышева - Зеркало смерти

• Название: Зеркало смерти
• Автор: Анна Малышева
• Жанр: Детектив
• Год: 2088
• ISBN: 978-5-17-052728-1, 978-5-271-20568-2

Наташа возвращается в маленький подмосковный городок, чтобы принять наследство после погибшей сестры. Она – последняя из большой семьи, все члены которой умерли, один за другим, в течение нескольких лет. Старший брат погиб, свалившись в овраг, другого, таксиста, убил неизвестный пассажир, и вот, покончила с собой сестра. Наташа не может поверить в самоубийство Анюты. Та была вполне самодостаточным человеком, набожным, добрым, немного не от мира сего. Наташа выясняет, что после смерти сестры из дома исчезли деньги, а также то, что Анюта встречалась с неким мужчиной. Опросив соседей, молодая женщина окончательно убеждается в том, что вокруг творится нечто недоброе. И она все время ощущает на себе чей-то пристальный взгляд…

---

Анна Малышева Зеркало смерти

Глава 1

– Я всегда говорил, что место довольно глухое!

– В том-то и прелесть, – сказала женщина, стараясь перевести дух после крутого подъема в гору. – Жаль, что солнце уже село…

Остановившись у ограды, она снова прижала к глазам тыльную сторону ладони, пытаясь удержать слезы. Ее спутник терпеливо ждал, пока она отыщет в сумке ключи и ощупью найдет замочную скважину в калитке. Фонарика они не захватили, никто из них не курил, так что не было и зажигалки. Наконец самый массивный ключ подошел – калитка дрогнула и со скрипом поддалась.

Двор встретил их шумной свежестью сирени. Деревьев не было видно, но цветы благоухали в темноте так, что начинала кружиться голова. С реки тянуло свежестью, поднимался ветер.

– «В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето…»

Он не видел ее лица, но в голосе слышалась грустная, будто заплаканная улыбка.

– «Была жара, жара плыла, на даче было это. Пригорок Пушкино горбил Акуловой горою…»

«Надеюсь, она не собирается читать все стихотворение наизусть…»

Однако снова раздался звон ключей – теперь женщина пыталась отворить дверь, ведущую в дом.

– Ну вот, – послышался ее голос из темных сеней. – Наконец-то…

Под низким потолком вспыхнула лампочка. Он опустил веки – после густых сумерек свет нестерпимо резал глаза. Из мрака выступил массивный окованный сундук, замшелая вешалка, полускрытая под каким-то невообразимым тряпьем… Женщина прошла в комнату и зажгла лампу. Серое сумеречное окно мгновенно стало черным.

– Я никогда не думала, что вернусь в этот дом, – сказала она, обводя взглядом дощатые стены. – Вернусь вот так… Как захватчица!

– Ты недовольна?

Вопрос остался без ответа. Она даже не повернула головы, не пожала плечами. Подошла к стене, коснулась запыленных часов, протерла старомодный пластиковый циферблат без стекла. Золотистые стрелки показывали ровно час – неизвестно, дня или ночи.

– Подумай только, – продолжала она, переходя от кровати к комоду, от комода к столу и везде пробуя пальцем слой пыли. – Сколько было наследников, кроме меня! Я ни на что не рассчитывала. А дом все равно достался мне…

– Ты как будто огорчена?

На этот раз она обернулась. Ее узкое, оранжевое от света лампы лицо осветила бледная, дрожащая улыбка. Женщина как будто опять собиралась заплакать. Она склонила голову, и волосы темно-рыжей волной упали на плечи, плотно обтянутые черной траурной косынкой. Прозрачный кусок черной, наспех скроенной материи придавал ей какой-то неряшливый деревенский вид. И ему вдруг показалось, что рядом с ним стоит какая-то чужая, незнакомая женщина.

– Не знаю, – ответила Наташа. – И нет и да. Когда-то я сбежала отсюда, как из тюрьмы… Потом иногда думала об этом доме… Приходилось! Но вернуться вот так, последней из всех… Этого я не хотела!

Они заночевали в одной из тесных комнаток, позади засаленной кухни, рядом с лестницей на чердак. На сам чердак не залезали – света там не было. Наташа то и дело улыбалась – грустно, робко, как будто про себя.

«Лучше всего продать этот дом, как можно скорее, – твердил про себя Павел. – Не могу видеть эту улыбку! Она становится похожей на сестру, когда улыбается так странно!»

Богатое наследство свалилось на них неожиданно. Наташа любила повторять, что не рассчитывает на него, и вот… Большой деревянный дом в престижном месте – в Пушкино, на Акуловой горе, в сорока минутах езды от центра Москвы. Можно сказать, в историческом месте – по соседству со сгоревшей дачей Маяковского, где тот сочинил знаменитое стихотворение. Земля здесь ценилась очень высоко, да и сам дом чего-то стоил. Сперва она не поверила… Впрочем, мысли о деньгах в тот миг ее не посетили. Наташа была убита страшным известием и даже не думала о том, что разом разбогатела…

Она покинула этот дом пятнадцать лет назад. Все произошло само собой – но в то же время, было подготовлено ею, как заранее спланированный побег из тюрьмы. До школы Наташа добиралась полчаса – летом по крутым пыльным дорожкам, осенью – в грязи, зимой – по обледенелым склонам. «Мы шли в школу, как Филиппки, – шутила она, исповедуясь мужу. – Только головы из снега торчали. Посмотришь налево-направо – и хочется плакать. Черные фигурки через сугробы лезут в школу… За знаниями…»

На Акуловой горе было немало жилых домов, а там жило немало детей, и все ходили в школу… Но одна Наташа уехала учиться в Москву – другие остались здесь. Пошли работать, спились, очертя голову повыходили замуж, слишком поспешно нарожали детей… Но для Наташи этот мир стал слишком тесен, так же, как и старый дом, где жила ее семья. Она уезжала с твердой целью – не возвращаться. Не потому, что была здесь несчастна, а потому, что хотела чего-то иного. Она не ждала никакого наследства… Но наследство само ее дождалось. Дом был пуст.

Когда она уезжала, то оставляла здесь двух старших братьев и младшую сестру. И еще отца. Мать умерла давно, еще молодой, вскоре после того как родила Анюту. Четвертые роды были трудными, и женщина после них так и не оправилась. Девочки не помнили лица матери, зная его только по фотографиям. Когда та умерла, братьям Наташи было десять и восемь лет, ей самой три года, Анюте едва исполнилось шесть месяцев. Ее вскармливали искусственно. С полинявших глянцевых карточек на детей глядела суровая, худощавая женщина с крутой бесцветной завивкой. Она казалась старше своих неполных тридцати лет. Замороженный взгляд ее прозрачных глаз не выражал ничего, кроме подозрительности. Так смотрят хозяйки на рынке, заранее уверенные, что их обвесят и ничего с этим не поделаешь.

– Представь себе, – сказала как-то Наташа, задумавшись о возможном разделе наследства. – Все придется делить на четверых. Братья, Анюта, отец… Они передерутся между собой… Но я драться не буду. Все отдам. На пятерых делить не придется.

И в самом деле, наследство делить не пришлось. Однако дело обернулось совсем не так, как воображала молодая женщина, сбежавшая от скуки и однообразия здешней жизни.

Ее отец умер, выкупавшись восемь лет назад в холодной речке, протекавшей неподалеку. По его собственным словам, он прыгнул в Учу, увидев там громадного сазана, запутавшегося в водорослях, прямо под бетонированным спуском к воде. Рыбу можно было поймать голыми руками – она запуталась основательно и беспомощно била тяжелым хвостом, разгоняя по реке закатные рыжие пятна. Рыбак выбрался на берег мокрый по горло и без добычи. Сазан вывернулся у него из рук и ушел в глубину. Отец Наташи после этого долго хворал, мучаясь от надрывного кашля, а зимой умер от пневмонии.

Павел на похоронах не был – тогда они с Наташей еще не были расписаны, и она сама попросила его не приезжать, чтобы не возбуждать среди соседей лишних слухов.

– Пойми, хотя официально это город, но по сути – все-таки деревня, – внушала она ему. – Конечно, камнями меня не закидают, но пойдут слухи… Я этого не хочу.

Когда умер отец, Наташе было двадцать пять, Анюте – на два года меньше, Илье должно было исполниться тридцать лет. А старший брат, Иван, погиб вскоре после похорон, в возрасте тридцати двух лет, при несколько загадочных обстоятельствах. Он возвращался с работы в феврале, вечером, когда над Акуловой горой стояли сумерки, а вокруг было безлюдно. По-видимому, мужчина поскользнулся на крутом обледеневшем склоне, поднимаясь к дому, и свалился в низину, где из-под снега острыми пиками торчали камыши. Упав отсюда летом, он мог бы только наглотаться болотной воды да раздавить пару лягушек… Может быть еще, ободрать локоть или колено. Но зимой болото замерзало, и Иван неудачно ударился виском об обледеневшую кочку. Его нашли спустя несколько часов, поздно ночью, когда младшие брат и сестра вышли с фонариком посмотреть, куда запропастился глава семьи. Предположили, что Иван упал с горы в пьяном виде – то же самое подтвердило и вскрытие. Однако обнаружились еще кое-какие факты. Удар, полученный Иваном, был не настолько силен, чтобы убить его сразу. Эксперт предположил, что тот еще некоторое время – около двух часов – оставался в сознании, не будучи в силах подняться. О том же свидетельствовал окровавленный, измятый снег вокруг трупа – было очевидно, что Иван ползал взад-вперед, тщетно пытаясь выбраться из низины. Вероятно, он звал на помощь, но почему его криков не слышали обитатели домов на горе – оставалось неясным.

На эти похороны Павел пришел. Они с Наташей уже подали заявление в московский ЗАГС, а значит, были все равно, что женаты. Тогда он впервые увидел этот дом и познакомился с уцелевшими членами семьи.

Тридцатилетний Илья – младший брат, был удивительно похож на мать, исключая разве завивку. Его волосы были коротко острижены, но глаза смотрели с тем же холодным, подозрительным выражением, которое так не понравилось Павлу, когда невеста показала ему снимок покойной матери. Парень зарабатывал на жизнь частным извозом и практически не бывал дома, проводя большую часть суток на привокзальной площади, рядом с чисто вымытыми «Жигулями». Сколько он зарабатывал – оставалось неизвестным для всех членов семьи, включая младшую сестру, Анюту, которая получала от него деньги на хозяйство. Он всегда выдавал девушке определенную сумму, ни рублем больше, ни копейкой меньше. Илья руководствовался при этом собственными понятиями о справедливости. Он говорил, что в три горла все равно есть не сможешь, но и голодать понапрасну – глупо. Рыночные цены на продукты он знал не хуже сестры и требовал у нее полного отчета об истраченных деньгах. Двадцатитрехлетняя Анюта в его присутствии выглядела запуганным, не слишком сытым ребенком. На похоронах Павлу запомнился ее робкий, испуганный взгляд – она как будто даже плакать боялась.