Анатолий Ковалев - Отверженная невеста

• Название: Отверженная невеста
• Автор: Анатолий Ковалев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40968-4, 978-5-271-27231-8

Серия исторических романов, совместно созданных двумя известными писателями, адресована любителям авантюрного жанра и ценителям классической русской прозы. Помимо увлекательного сюжета, эти книги особенно интересны тем, что многие их герои являются реальными историческими фигурами, вершителями судеб России первой половины XIX века. Александр I, Николай I, Бенкендорф, московский губернатор Ростопчин — эти и другие исторические персонажи достоверно и ярко выписаны на основе писем и мемуаров современников и являются столь же активными участниками сюжета, как и вымышленные герои.

Действие третьего романа разворачивается в 1830 году. Виконтесса де Гранси, в которой былые недруги и утраченные друзья с изумлением узнают исчезнувшую семнадцать лет назад графиню Елену Мещерскую, возвращается в Россию. Чтобы отомстить… Отыскать следы своей дочери… И столкнуться с новыми испытаниями, на которые так щедра ее судьба.

---

— Что ты делала в доме этого немца?

— Я там служу…

— Кем это?

— Горничной.

— Ты же неумеха безрукая! — не выдержав, ругнулась Зинаида. — Давно служишь?

— С месяц, примерно, чуть поболее…

— Кто тебя туда устроил? Не сама же пришла?!

— Нашлись на свете добрые люди! — неопределенно ответила девушка, по всей видимости, не желая выдавать имя благодетеля.

— И хорошо платит немец?

— На хлеб хватает. — Немного освоившись, Матильда заговорила с вызовом, давая понять, что имеет к бывшей хозяйке некий счет. Строптивая и неуживчивая, она и в прежние времена часто бунтовала и спорила с Зинаидой.

— Кто он такой, этот Лаузаннер? Из себя хоть каков? Опиши! — требовала «мамочка».

Матильда вытаращилась и с дурацким видом фыркнула.

— Что с тобой приключилось? Таракана съела? — зло поинтересовалась Зинаида.

— Как же вы спрашиваете, каков из себя господин Лаузаннер, когда только что сами с ним говорили! — ошарашила ее девушка.

— С кем? Когда? — До Зинаиды смысл сказанного дошел не сразу. — Так это сам Лаузаннер ко мне пристал, у ворот? В старом цилиндре? А я думала, грек какой-то…

— И не грек он вовсе, — авторитетно возразила Матильда, — а скорее, жидовин.

Зинаиде было решительно все равно, какой национальности виновник ее бед. Женщину терзало другое. Из достатка в нищету ее вверг этот маленький человечек, скромно одетый, похожий на бедного мелкого чиновника. Сам его вид оскорблял сводню, ведь к ней в дом на протяжении пятнадцати лет являлись самые блистательные кавалеры из общества… Говорили ей комплименты, даже целовали ручки… А какой-то оборвыш разрушил это благополучие! Хотя, рассуждала Зинаида, его старая одежда — добрый знак. «Если бы Лаузаннер нашел потайной сейф, то оделся бы прилично, сообразно своему баронскому званию!»

Доехав до Шестнадцатой линии и расплатившись с извозчиком, Зинаида потащила Матильду к Элеоноре, пообещав девушке чай с дорогими конфетами и пирожными. Мотька всегда была отчаянной сладкоежкой и не могла устоять перед лакомствами. Недалекая и легкомысленная, она была готова на любые услуги за фунт леденцов.

О таком сообщнике в доме Лаузаннера бывшая хозяйка публичного дома даже не мечтала. Зинаида полагала, что теперь осуществление ее замысла — дело решенное.

Глава пятая

Сколько стоит благотворительность иных благодетелей. — Маленькая бутылочка из розового стекла. — В каком возрасте пора расставаться с няней

Немного можно насчитать сказок, в которых злой и коварный чародей превращается вдруг в светлого доброго волшебника. В жизни подобные чудеса происходят еще реже. И кто же мог ожидать, что удивительное перерождение ждет не кого иного, а графа Обольянинова, человека двоедушного, жестокого и коварного?! Его не без основания подозревали в шпионаже в пользу разных государств. Убийство человека представляло для графа более легкую задачу, чем выбор галстука к обеду. Но после того как он сам едва избежал смерти в доме князя Белозерского, Обольянинов сильно изменился. Несколько лет граф провел безвыездно на своей вилле в Генуе. Пожертвовал значительную сумму генуэзскому сиротскому приюту, находящемуся под опекой ордена бенедиктинцев. К прислуге относился так мягко, что челядь постепенно распустилась. Никого у себя не принимал, за исключением аббата-бенедиктинца, зачастившего к нему в гости. Только с ним он и вел душеспасительные беседы, неторопливо дегустируя местные вина.

Когда зимним, дождливым и промозглым вечером тысяча восемьсот семнадцатого года слуга доложил ему, что у ворот стоят мальчик лет десяти и с ним карлица, граф Семен Андреевич сонливым голосом вымолвил:

— Что о пустяках докладываешь… Известно, милостыню пришли просить. Вынеси им хлеба, ну, сыра…

— Мальчик твердит, что знает вас лично и просит принять, — сообщил слуга.

— Меня лично? — Обольянинов широко раскрыл глаза, в которых вдруг сверкнул прежний бесовский огонек. — Немедленно зови!

В роскошную гостиную, где он некогда принимал самых высокопоставленных людей Европы, вошла нищенка в черном платье, с подола которого лилась грязная вода, и в мокром платке, низко надвинутом на лоб. Она вела за руку худенького бледного мальчика, одетого в пестрый, полинявший костюм бродячего циркача. Граф не сразу признал в нем своего спасителя.

— Не изволь гневаться, батюшка, — поклонившись хозяину в пояс, сказала карлица. — Мальчонка мой немного не в себе. Ищет тебя уже не первый год, все дороги исходили… Несет какую-то околесицу, будто ждешь ты его, примешь с радостной душой. Кабы не это, разве бы мы к тебе сунулись?!

— Сама ты несешь околесицу! — прикрикнул на нее мальчуган и даже топнул ногой в крайнем раздражении.

— Наконец мы встретились, мой юный друг! — воскликнул граф и на глазах у изумленной карлицы обнял мальчика. В тот же миг он отпрянул в ужасе: — Да на тебе сухого места нет! Так недолго и чахотку подхватить!

Он нервно позвонил в колокольчик и закричал вбежавшему слуге по-итальянски:

— Гвидо, живо переодень этого мальчика во что-нибудь сухое!

— Во что? — развел тот руками.

Обольянинов вспылил:

— Вечно ты пререкаешься! Закутай пока его в один из моих халатов, уложи в постель и со всех ног беги в лавку Ардуччи…

— Он уже спит, — строптиво возразил Гвидо, — у Ардуччи ложатся вместе с курами!

— К курам, а то и к свиньям ты и отправишься, если еще слово услышу! — Слуга впервые видел Семена Андреевича в таком гневе. — Разбуди этих лежебок! Пригрози, что иначе дом подожжешь! Скажи, графу нужна одежда для мальчика, примерно лет десяти. И чтобы самая лучшая! Заплачу завтра утром, в обиде эти бездельники не останутся…

Карлица слушала эту непонятную ей перепалку, сгорая от любопытства и теряясь в догадках. Стало быть, внук не выдумывал — в далеком краю, где по-русски слова не с кем вымолвить, знатный и богатый граф, оказывается, ждал десятилетнего мальчишку в гости!

В тот вечер впервые за четыре года скитаний с бродячим цирком лилипутов маленький князь Глеб Белозерский лежал в чистой мягкой постели. Утопая в перинах, мальчик с интересом разглядывал при свете свечи расписной потолок, в центре которого миловидные ангелы чинно резвились в эдемском саду. В углу, на кушетке, разместилась Евлампия, его пятиюродная бабка, нянчившая Глеба с первых дней жизни. Покинув дом князя Белозерского, не признававшего сына законным и даже пытавшегося его отравить, карлица вырвала мальчика из сытой, обеспеченной жизни дворянина и обрекла его на незавидную участь бродячего комедианта. Директор цирка Яков Цейц уверял, что из парня вышел бы неплохой акробат, если бы тот согласился учиться. «Я — князь, — гордо парировал Глеб, — и крутить сальто не собираюсь!» — «Ну а кушать даровой хлеб, который нам достается кровью и потом, вы не брезгуете, ваша светлость?» Но Глеб проявил упорство и, хотя ел с циркачами из одного котла и делил с ними временные жилища, за четыре года ни разу не ступил на арену. Мальчик, лишенный своей единственной страсти — книг, словно погрузился в летаргию. Его, в отличие от обычных детей, ничто не радовало, не интересовало, он на все смотрел разочарованным взглядом старика. «Впервые вижу такого ребенка!» — разводил руками Цейц. В конце концов Глеб окончательно замкнулся и перестал отвечать даже на вопросы своей няньки. «Да за что же мне наказание такое! — причитала она. — Вновь онемел, будто языка лишился!» Наверное, Глеб и впрямь заболел бы от тоски и слег бы в горячке, если бы не крохотное происшествие, имевшее место однажды ранним утром, когда циркачи расположились табором на берегу Дуная. Иеффай, племянник директора цирка, отошел в сторону, встал на колени возле самой реки и подставил лучам восходящего солнца какую-то книгу. На голове и на правой руке у него были привязаны какие-то странные коробочки. Он держал книгу прямо перед собой и напевно произносил слова на незнакомом языке, тихо раскачиваясь в такт неслышной мелодии.

— Что это у тебя за книга? — бесцеремонно спросил подошедший Глеб.

— Тора, — после долгой паузы ответил тот и неохотно пояснил: — По-вашему, Библия.

— На каком же языке ты ее читаешь?

— На древнееврейском. Не отвлекай меня от молитвы, это большой грех!

Глеб проглотил очередной вертевшийся на языке вопрос, зашел за спину юноше и стал через его плечо разглядывать диковинные буквы в книге. В былые времена, в огромной отцовской библиотеке, он часто находил фолианты с причудливыми значками — книги на санскрите, фарси и арабском. Книги на древнееврейском, по слухам, также существовали в коллекции, но ни разу не попались ему на глаза.

Когда Иеффай закончил молиться и снял свои странные коробочки, Глеб, кротко сложив руки на груди, попросил: