Лазарь Карелин - На тихой улице

• Название: На тихой улице
• Автор: Лазарь Карелин
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1959

События рассказываемые в этой повести, происходят в наши дни, на старой московской улице. Предоставленный самому себе, школьник Коля Быстров попадает под дурное влияние. Молодой народный судья Алексей Кузнецов, взрослые и юные друзья Быстрова помогают мальчику стать на верный путь в жизни.

---

— Но, Лида… — попытался было возразить Дмитрий Алексеевич.

— Нет, нет, если Коля и виноват, то я сама, сама!.. — крикнула Лидия Андреевна.

— Изволь, — сухо сказал Титов. — В конце концов, ты права: это действительно твой сын.

— Да, да, какой бы он плохой ни был! Понимаешь, какой бы он плохой ни был!

Лидия Андреевна еще крепче прижала к себе сына, плечом отгораживая его от отчима.

— Об одном лишь прошу тебя не забывать, — делая несколько шагов в сторону жены, тоном искреннего участия сказал Дмитрий Алексеевич: — я не чужой тебе человек, и коль скоро твой сын…

— Боже мой! — тихонько обронила Лидия Андреевна. — «Коль скоро…»

— Нет, ты сегодня слишком раздражена, — быстро сказал Дмитрий Алексеевич. — Мы поговорим потом, когда ты успокоишься. — Он пристально и печально глядел на жену. — Ты несправедлива ко мне, Лида.

Все это время Коля молчал и только слушал, не вдумываясь в слова, а лишь слыша боль и слезы в голосе матери.

И мальчику стало нестерпимо жаль мать.

«Это из-за меня, из-за меня она сейчас плачет! — проносилось в его сознании. — Вот они сейчас поссорятся.

Из-за меня!» В эту минуту Коля великодушно прощал матери и то, что она любит Титова, и то, что забыла отца. Коля думал лишь, что всему виною он сам, что это он причиняет матери одно только горе.

«Уеду! Буду жить один! Пускай их!» — горько и сладко думалось Коле, который впервые испытал это великое чувство всепрощения и был захвачен и подавлен его силой.

— Уеду! — шептали его губы, скользя по шелковой блузке матери. И Коля казался сейчас самому себе очень взрослым и очень несчастным.

— Ну вот, с воскресеньицем вас! — раздался от двери старческий, но громкий голос.

Мать Лидии Андреевны, болезненно толстая и совсем седая и дряхлая женщина, пользовалась, видно, немалым уважением в своей семье. Едва лишь прозвучали эти ее укоризненные слова, как в комнате точно ветер дунул. Просветлел лицом и виновато закивал головой Дмитрий Алексеевич, а в глазах Коли и Лидии Андреевны промелькнула радость.

— Ты вот что: ступай-ка умойся — да гулять, — строго глянув на внука, приказала бабка. — Нечего! День-то какой… А вам… — она печально покивала в ответ Титову, — а вам уж не знаю, что и посоветовать.

— Речь сейчас не о нас, Анна Васильевна, — сказал Титов. — Речь идет о Коле.

— Знаю, знаю я, о ком речь, — возвысила голос Анна Васильевна. — Ступай! — Она подождала, когда Коля выйдет, и с нескрываемым осуждением добавила: — Много больно речей этих в нашей семье развелось, куда как много!

— Что же делать-то теперь будем? — быстро подходя к матери, почему-то шепотом спросила Лидия Андреевна. — Ведь Коля…

— А всё уж и сделали! — в сердцах отстранила от себя дочь Анна Васильевна. — Я вам не советчица!

С трудом передвигая ноги, она прошла в комнату внука и вскоре вышла оттуда, неся в руках Колину куртку.

— Вот, выпроваживаю, а куда — и сама не знаю, — сердито сказала она, и ее открытое, старчески ясное лицо омрачилось. — Разве это дело так жить? — Тяжело дыша, она стала в дверях. — Не родной он тебе, вот что!..

Отмахнувшись от каких-то готовых уже сорваться с губ зятя слов, Анна Васильевна захлопнула за собой дверь.

11

Во дворе было столько солнца, что Коля сперва даже зажмурился и потом долго еще стоял с плотно смеженными веками. Но он не открывал глаза не из-за солнца, а потому, что так, зажмурившись, ему было легче увидеть давно уже нарисованную его воображением картину. Всё ту же картину, которую сегодня видел Коля во сне и которая часто рисовалась ему в мечтах, — картина всегда новая и всегда о том же самом. Вот он в форме военного моряка стоит на палубе торпедного катера, а вокруг свинцовые волны, хмурое небо и ветер, ветер, ветер. Он стоит у штурвала и смотрит прямо перед собой, а там, впереди… На этом месте созданная Колиным воображением картина обычно исчезала, точно кто-то, протянув руку, заслонял ее от глаз. Дальше уже Коля додумывал по-разному. То представлялось ему, что он на катере вступает в бой с вражеским линкором, то видел он себя спасающим захваченных бурей рыбаков, то, скомандовав: «Самый полный вперед!» — смелыми бросками уходил от атаки целой эскадрильи бомбардировщиков. И всегда, что бы ни делал Коля на своем катере, незримым судьей его поступков был отец.

Коля помнил его. Незадолго до своей гибели командир отряда торпедных катеров Владимир Быстров навестил семью. От этой краткой встречи с отцом у пятилетнего Коли осталось в памяти и мало и много… Отец носил его на руках. Он был сильный и ловкий. Курил трубку. У него был громкий голос, и он часто смеялся. Еще у отца были усы, от которых медово пахло трубочным табаком, а когда отец целовал сына, усы чуть-чуть кололись.

Это было все, что осталось в памяти мальчика. Но время не стерло эти воспоминания, а, наоборот, углубило их, придав всякой мелочи значение целого открытия. Образ отца, дополненный рассказами матери, бабушки и его фронтовых товарищей, год за годом все полней открывался Коле, и уже не понять ему было, что он помнил, что узнал из рассказов, а что и сам домыслил о нем.

Долго простоял Коля с закрытыми глазами, стараясь увидеть себя на палубе катера, чтобы плыть все вперед и вперед — навстречу увлекательным опасностям, но вместо привычной картины моря воображение рисовало сейчас нечто иное. То видел он себя снова дома, и в ушах начинал звучать печальный голос матери, то вспоминал разговор с судьей, то… Тут Коля открыл глаза. На мгновение солнце ослепило его, а потом он услышал голоса приятелей, которые кричали и махали ему, зовя сыграть в волейбол.

Солнце светило, друзья были рядом и звали к себе, в кармане куртки лежали вкусные бабушкины бутерброды, и жизнь представилась Коле совсем не такой уж мрачной, как за минуту до этого.

Колины товарищи играли в волейбол в узком проходе между глухой стеной дома и кирпичной стеной сарая.

Это место двора называлось «заповедником». Никто из ребят не мог бы точно сказать, почему самый темный угол их двора получил такое название. Одно было известно юным обитателям дома: через «заповедник» ходить было небезопасно. Только самые отчаянные мальчишки свободно чувствовали себя в каменном коридоре «заповедника». Часто на лавочке, что стояла здесь у стены, располагались на отдых взрослые. Тогда на грязную доску лавки стелилась газета, а на нее выкладывалась нехитрая снедь и со звоном ставилась бутылка водки. Так уж повелось, что все случайные поллитровки, перепадавшие иной раз работавшим в доме малярам, полотерам или водопроводчикам, распивались на этой лавке.

Все матери в доме как огня боялись «заповедника» и строго-настрого запрещали своим ребятам даже близко подходить к этому месту. Но мальчики постарше далеко не всегда подчинялись материнским запретам.

Колины друзья были все народ мужественный, самостоятельный. Крепкие, рослые ребята, у которых уже и пушок над верхней губой потемнел, они считали себя полновластными хозяевами двора, да и всей улицы. И, конечно же, не было для них во дворе места интереснее, чем «заповедник». Здесь они чувствовали себя на короткой ноге со взрослыми, бывалыми парнями и оттого вырастали в собственных глазах.

А взрослые, бывалые люди, что забредали сюда распить случайную бутылочку, то ли по легкомыслию, а то и просто по недомыслию подвыпивших людей частенько сами же и давали ребятам закурить, не стыдясь их, разнообразили свою речь бранными словами или же гоняли ребят за водкой, забыв, запамятовав о собственных детях, глупо полагая, что уж их-то дети здесь не появятся.

Коля подошел к товарищам и сразу включился в игру. Кто-то подал ему мяч, кто-то принял его подачу, а суматошный кудрявый паренек, прозванный ребятами за смуглое свое лицо Цыганенком, как ни в чем не бывало торопливо пожал Коле руку и просительно шепнул:

— Колька, подкинь! Буду гасить!

Коля же, как и всегда в игре, только бровью повел: куда, мол, тебе, коротышке! — и перебросил мяч долговязому флегматичному парню, который лениво поднял руку, лениво подпрыгнул и «вложил» мяч чуть ли не под самую сетку.

— Есть, Сашок! — радостно крикнул Коля, довольный удавшейся комбинацией, а еще больше тем, что все так просто и хорошо получилось, что ребята ни о чем его не спрашивают, не ругают и не сочувствуют — Коля боялся и того и другого, — хотя наверняка уже знают обо всех его злоключениях.

— Комбинационная игра! — по-своему истолковав то, что Коля не внял его просьбе и отпасовал мяч не ему, а Саше, громко провозгласил Цыганенок. — Пас как бы на меня, все меня блокируют, но я уклоняюсь и завершающий момент отдаю Дылде.

— За что и получаю вознаграждение, — заметил Сашок, с неожиданной для него быстротой шлепнув ладонью расхваставшегося приятеля по спине.