Наталья Старосельская - Сухово-Кобылин

• Название: Сухово-Кобылин
• Автор: Наталья Старосельская
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-235-02566-0

Книга известного литературного и театрального критика Натальи Старосельской рассказывает о жизненном и творческом пути замечательного русского драматурга Александра Васильевича Сухово-Кобылина (1817–1903). Его трилогия — «Свадьба Кречинского», «Дело» и «Смерть Тарелкина» — более века не сходит со сцены русских и зарубежных театров. А. В. Сухово-Кобылин был не только драматургом, но и выдающимся мыслителем и философом. Его дневники, записные книжки и философские труды, в частности, сохранившиеся фрагменты «Учения Всемир» позволяют установить связь различных явлений и их отражение в творчестве писателя, проследить эволюцию его взглядов на политические и экономические события в России XIX века, а также на отечественную культуру не только XIX, но и XX века. Трагические перипетии в судьбе Сухово-Кобылина могли бы послужить сюжетом для детективного романа.

---

Что остается тому, кто точно и четко выводит почти математическую формулу взаимоотношений «Мысль — Автор — Человечество», но не может выверить ее жизнеспособность?

В 1875 году Александр Васильевич возобновил хлопоты, связанные с разрешением постановки «Дела» в театре. Особых надежд он не питал, как не питал их и в отношении «Смерти Тарелкина». Едва закончив свою «комедию-шутку», Сухово-Кобылин записал: «Везде чиновничество — все чиновничество — как может быть, чтобы они мою пьесу пропустили — никогда не пропустят — она против них».

В 1876 году «Дело» было запрещено в третий раз. Понадобилось еще пять лет, чтобы наконец «возлюбленный сын» Александра Васильевича пришел на сцену. В сильно искореженном виде, с переменой названия. Но все же…

А пока, в ожидании этого события, Александр Васильевич по-прежнему жил в Кобылинке. Но все-таки он не «замуровался» здесь, хотя и называл себя без доли кокетства «простым, хлопотливым фермером». Сухово-Кобылин довольно часто бывал в уездном городке Чернь, расположенном неподалеку от Кобылинки, в Туле, где имел много знакомых. Здесь он не раз выступал в Дворянском собрании, одним из первых откликнулся на просьбу тульского губернатора П. М. Дарагана пополнить фонд тульской Публичной библиотеки — прислал книги и сопроводительное письмо губернатору. Александра Васильевича видели на любительских спектаклях и в театре.

Он не был отшельником в полном смысле слова, но Кобылинку предпочитал и малым, и крупным городам. С годами менялся и его характер — потери близких людей, следовавшие одна за другой, с одной стороны, делали проще и в чем-то даже демократичнее этого «лютейшего аристократа», с другой же, отдаляли от общества.

И больше всего на обособленность Александра Васильевича влияли сплетни о его молодости. Они возникали повсюду, где только появлялся этот по-прежнему красивый, элегантный, моложавый господин в безупречном костюме и щегольском экипаже, запряженном лошадьми собственного завода. Сухово-Кобылин был истинным джентльменом — обходительным, в меру приветливым и общительным, но не допускавшим никого в близкие друзья. Хотя приятелей, милых сердцу соседей-помещиков было у него немало.

В 1870-х годах в Туле образовалось музыкально-драматическое общество, вскоре при нем появился любительский кружок, в котором ставились лучшие произведения русской драматургии — «Горе от ума», «Ревизор», «Свадьба Кречинского». Это особенно радовало Сухово-Кобылина — пьеса-первенец на непродолжительное время сошла с афиш Малого и Александринского театров, новая встреча со своими героями оказалась для Александра Васильевича счастливой. Режиссер Ранжев, работавший в тульском любительском театре, славился как талантливый постановщик, его спектакли пользовались в городе успехом, который по праву разделяли с ним актеры-любители. Именно на этой сцене Александр Васильевич увидел, по его признанию, идеального Кречинского — им оказался уже упоминавшийся сосед Сухово-Кобылина по имению, А. М. Рембелинский, оставивший воспоминания и об этом спектакле, и о драматурге, с которым он сошелся довольно близко в последние годы.

Среди тематических разделов составленного Сухово-Кобылиным каталога есть и еще один, связанный с концом 1870-х годов, временем, когда в России вновь начались крестьянские бунты и возникла угроза революции.

«России предстоят смуты и тяготы великие, — писал Александр Васильевич в дневнике, — кто молод, тот пусть едет в бурю, а кто уже изведал ветров, правит свое судно к пристани». Как мало кто другой, Сухово-Кобылин распознавал фальшь и принужденность того, что объявлялось «новыми веяниями». Старая бюрократия рядилась в новые одежды из красивых фраз о реформах, образованности, заботах о народе. На самом же деле на смену одному поколению приходило другое; создаваемые чиновниками комитеты, общества не предлагали ничего, что отличало бы их по сути от прежнего устройства государства — заменялись слова, глубинный смысл оставался неизменным.

Александр Васильевич был уже в том возрасте, когда иллюзиям не поддаются. Его философская система «Всемир» к этому моменту была почти полностью выстроена, она покоилась на трех китах: точном ощущении того, как и в какую сторону будет развиваться общественно-политическая жизнь России; завершенной трилогии, где в художественно-обобщенном виде представал путь разрушения личности; переосмыслении учения Гегеля.

К середине 1870-х годов Сухово-Кобылин, вероятно, окончательно утвердился в мысли о том, что государственная машина опасна для частного лица, а значит — преступны история и общественная жизнь, которые строятся по казенным правилам.

«Учение Всемир» — не попытка исцеления мира, не свод рецептов, а типичная утопия, разъясняющая, толкующая те отдельные положения, из которых складывается единая, целостная картина мира. Такая, какой ее видел и понимал Александр Васильевич Сухово-Кобылин… На сегодняшний день мы располагаем большим архивом, состоящим из сохранившихся фрагментов «Всемира», дневников, записных книжек, который так и не приведен в некую единую философскую систему, хотя начиная с 1944 года и литературоведы, и философы (первым занялся им исследователь И. Клейнер) пытались представить философию Сухово-Кобылина в целостности.

Может быть, это не представляется возможным не только в силу явной утопичности его взглядов или разрозненности доставшихся нам фрагментов?

Может быть, дело в том, что это — философия математика, особый род мышления, в котором необходимо оперировать формулами и особыми логическими сцеплениями?

Во всяком случае наиболее плодотворным представляется подход к этой проблеме Е. Пенской, опубликовавшей расшифрованные фрагменты «Всемира» и декларировавшей, что целью ее исследования «не является какая-либо интерпретация философских взглядов Сухово-Кобылина. Нам предстоит лишь наметить основные детали его альтернативной поэтики, постаравшись максимально привлечь совокупность архивных материалов, оказавшихся за пределами внимания литературоведов». Именно в таком обширном привлечении они, эти материалы, начинают совершенно по-особому «работать», переключая мысль и восприятие попеременно то в область художественную, то в область отвлеченно-философскую, тем самым выстраивая то, что оказывается для нас важнее прочего — целостность личности драматурга, философа, математика Сухово-Кобылина.

А все было для него действительно связано в один прочный узел. Помните содержание его университетского сочинения, удостоенного золотой медали? Юный Сухово-Кобылин писал о «равновесии гибкой линии с приложением к цепным мостам». И для его творчества образ моста оказался очень важным, скрепляющим различные точки, позволяющим переходить из одного пространства и времени в другое. Именно этот образ, как представляется, способствовал рождению особенных зрительных и ассоциативных рядов: ведь, стоя на мосту, можно увидеть два берега, два состояния…

Можно сопоставить историю культуры и историю философии, наконец, сделав из двух этих историй общий вывод.

Не случайно, как отмечает Е. Пенская, многие пассажи начинаются так: «Я стою на мосту…», и это особенно важно, потому что «идея „МОСТА“ и „ДУГИ“ является одной из ключевых в философских, историко-культурных построениях Сухово-Кобылина и автокомментариях к трилогии: „Дуги, скрепляющие три части драматического цикла“», — так он нередко начинает свои пояснения.

Изучая наследие Сухово-Кобылина, М. Бессараб расшифровала несколько миниатюр, содержащихся в черновиках философских сочинений, дневниках и письмах. Ряд этих миниатюр связан, как представляется, не только с философией и художественным творчеством Александра Васильевича, но и с его образом жизни.

«Сладость труда.

Римский император Диоклетиан — из низших классов народа — временами удалялся от власти.

Когда Максимилиан его убеждал возвратиться к правлению империей — он отвечал:

— Если бы я мог показать тебе капусту, которую я разводил в Салоне собственными руками, и дыни, и рощи, которые я насадил, то ты, наверное, не стал бы уговаривать меня променять такое счастье на власть».

Эта миниатюра представляет для нас интерес с нескольких точек зрения.

Во-первых, в ней «уточняется» позиция «лютейшего аристократа», которую Сухово-Кобылин сохранял на протяжении всей своей жизни. Да, он был аристократом по происхождению, по убеждению, по образу существования — упоминание о происхождении императора Диоклетиана здесь не случайно. Но Александр Васильевич не признавал безделия, считая его опасным, ведущим к полной деградации личности. На полях его философских статей встречается и поистине революционная фраза «Долой тунеядцев!». Он, наверное, и сам не променял бы своего счастья сажать лес и трудиться на земле на призрак относительного счастья властвовать над людьми.