Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

• Название: Персонных дел мастер
• Автор: Станислав Десятсков
• Жанр: Историческая проза

Роман Станислава Десятникова является трилогией, две первые части которой вышли в Лениздате в 1986 году. В центре повествования - история Северной войны, перипетии сложной дипломатической борьбы, которую вели Петр I и русская дипломатия. На этом фоне автор рассказывает о судьбах двух братьев - Никиты и Романа Корневых.

---

После головчинской конфузии русская армия тремя колоннами — у Копыси, Шклова и Могилева — переправилась через Днепр. Главный штаб с фельдмаршалом

Шереметевым и сиятельнейшим князем Меишиковым стал в деревне Горки. Здесь, по общему согласию господ генералов, хитроумному Шафирову — помощнику Андрея Ивановича Головкина — и было поручено сочинить реляцию о недавней оказии. Будущий российский вице-канцлер потребовал себе перо, чернила, бутылку особливо любимого им доброго токая и заперся в пустой избе на весь день. К вечеру из-под его пера и родилась реляция, утвержденная затем на общем совете. В реляции, спешно пересланной в Москву и помещенной в газете «Ведомости», отмечалось, что русский штаб и не намерен был давать под Головчином генеральной баталии, а хотел лишь задержать шведов на пасах через реку Бабич и что уж коли пришлось дать частную баталию и случилось отступать, то все делалось по совету господ генералов и но велению фельдмаршала Шереметева. Ретирада сия добрым порядком была учинена. Правда, притом потеряли несколько пушек, чем и будет неприятель безмерно гордиться, но пушки те так крепко завязли в болотах, что генералы сами порешили в болотах их и оставить! В заключение же реляция подробно вещала о злодействах, чинимых шведами, «поскольку в том бою усмотрено, что неприятель с отравою и конскими волосами начиненными нулями, противно всех христианских народов обычаю, стрелял, дабы раны от оных неисцелимы были».

С реляцией спешили, дабы опередить шведов. И действительно, головчинскую оказию в Стокгольме объявили великой победой, а в Голландии была заказана и выбита еще одна медаль в честь непобедимого северного паладина. Европа почитала царя Петра после головчинской акции политическим трупом, которого ожидает в лучшем случае Сибирь, и только никак не могла порешить, сохранит ли Карл Москву за царевичем Алексеем или возьмет ее в свое прямое правление, назначив взамен царевича шведского генерал-губернатора. В Лондоне кредиторы русского посла графа Матвеева были так перепуганы предстоящим банкротством России, что задержали посла среди бела дня на улице и отвели его в тюрьму для должников.

Самому Петру известие о головчинской конфузии доставил гвардии капитан Девьер, перехвативший царя на дороге от Великих Лук к Смоленску. Петр посадил обрусевшего португальца в свою дорожную двуколку, молча прочел хитроумную реляцию Шафирова, сплюнул и разорвал бумажку в клочки. Затем обернулся к Девьеру, приказал:

— Говори честно!

Девьер понял: «Вот он, карьер!» Соврет, как предлагал Шафиров,— и впереди каторга, скажет правду, как знать,— шагнет к генеральскому чину. Врать португалец не стал, передал, пока во всю прыть мчались к Смоленску, всю истину о головчинской конфузии.

— Тюренни! Мать их так!— бешено выругался Петр, когда Девьер кончил свой рассказ о печальной конфузии. «Вскормил, вспоил, в Европе обучил воинскому искусству. Думал — достигли некоего градуса и регулярства. Не Вобаны, конечно, но на шведа хватит! И вдруг снова конфузия! Сперва пас через Березину упустили, потом под Головчином меж собой до того перелаялись, что швед всех, почитай, поодиночке побил. Одно хорошо — увели войска вовремя! Нет, рано нам пока генеральные баталии разыгрывать, рано!»

В штаб-квартиру в Горки царь прибыл столь угрюмый и мрачный, что Меншиков и Шереметев так и шарахнулись: а ну как после страшных стрелецких начнутся генеральские казни!

В тот же вечер генерал от кавалерии Александр Данилович Меншиков келейно еще раз ознакомился с царской дубинкой. Впрочем, Александр Данилович сим малым наказанием был даже доволен. Могло быть и хуже, доложи Девьер о танцульках в поместье Радзивилла. За сие умолчание Девьер вошел с той поры у Александра Даниловича в великую милость.

Фельдмаршал Шереметев царевой дубинкой «обласкан» не был, но наутро получил жесткий царский указ: «Понеже в прошедшей оказии под Головчином дивизии генерала князя Репнина многие полки пришли в конфузию и, не исправив должности своей и покинув пушки, непорядочно отступили, а иные и не бившись, а которые бились, так казацким, а не солдатским строем,— то про сие злое поведение накрепко разыскать!» По сему указу был создан военно-полевой суд из двух комиссий. Президентом первой комиссии стал Меншиков, президентом другой — Шереметев. Комиссия Меншикова была скорая и, за месяц, что русская армия стояла в Горках, провела следствие и порешила: генерала от инфантерии князя Аникиту Ивановича Репнина за непорядочные действия и отсутствие регулярства в войсках разжаловать в рядовые, а полки его расписать по другим дивизиям. В тот же день, пятого августа, генерал-поручик Чамберс решением суда лишался ордена святого Андрея Первозванного и был разжалован в рядовые, «потому как в сражении под помянутым Головчином поступил худо и сопливо».

Комиссия же фельдмаршала Шереметева, напротив, была неспешной. Судить она должна была кавалерийских генералов фон дер Гольца, Инфланда и Генскина за несогласные и непорядочные действия. Но суд над ними генералами так и не состоялся, поскольку шведская армия после долгой стоянки в Могилеве перешла вдруг Днепр и решительно двинулась к Смоленску. Снова занялись пожары на русских рубежах. И в разгар кампании суд над генералами от кавалерии был отложен. Петр почел, что участь Репнина достаточно напугала и подтянула прочих российских Тюренней, коим предстояло, как и те дни казалось, в скором времени оборонять Москву.

Мятежная галера

В золотую осень на Балтике стоят удивительно тихие дни, когда белесое небо сливается с неподвижной водой и непонятно, по морю или по небу скользит галера. Издали ритмичные взмахи весел напоминают трепетанье крыльев у цветистой бабочки, легко порхающей над водой. Но стоит заглянуть с палубы в трюм, как поневоле отшатнешься при виде скованных цепями полуголых потных людей, под бичами надсмотрщиков в лад сгибающихся над веслами, яко единый нечеловеческий механизм. Не случайно галеры долгое время считались самой страшной каторгой во Франции и Испании, Венеции и Генуе. Па шведских галерах в Северную войну, вопреки всем правилам и обычаям, на весла были усажены русские пленные, и бичи надсмотрщиков вовсю гуляли по их спинам. Правда, капитан галеры «Звезда» Аксель Грюневальде считал, что гораздо лучше русских пленных заставляет работать песня. Дюжий капитан до слез любил хоровые песни, и сам, бывало, спускался в трюм, чтобы послушать, как поют русские. Когда капитан Аксель Грюневальде был доволен песенниками, в обычную бурду из брюквы, которой обычно кормили каторжных гребцов, клали по маленькому кусочку мяса, хотя капитан и знал, что сие противоречило королевским постановлениям о строжайшем обращении с русскими пленными. Казалось, король Карл не почитал русских за людей и в каждом споем обращении к Сенату или в письме к родной сестре Ульрике Элеоноре требовал все более жестокого обхождения с пленными. По именному королевскому указу все здоровые пленные русские солдаты были посланы на галеры, а попавшие в шведский полон русские генералы и офицеры содержались в трюмах под крепким караулом. В то же время с пленными саксонцами и датчанами шведы обращались крайне учтиво и не только не посылали их на галеры, но и позволяли саксонским генералам и офицерам вольно разгуливать по Стокгольму, вести переписку, получать с родины деньги и гостинцы. Когда царь Петр Предложил через своего недавнего союзника Августа произвести размен военнопленных, то Карл XII с обычным своим высокомерием потребовал всех пленных шведов немедля отпустить, пообещав, что русских пленников он отпустит, когда войдет в Москву. Так что ответом на предложение царя о размене пленных был королевский указ, ужесточивший и без того тяжелое положение пленных россиян.

В результате сего указа галера «Звезда» была направлена в крепость Або, что в Финляндии, и приняла там живой груз: несколько русских офицеров во главе с генерал-кригскомиссаром князем Яковом Федоровичем Долгоруким, которых велено было из Або перевезти в город Уму, поближе к Полярному кругу и подалее от русских рубежей.

Князь Яков Федорович Долгорукий, мужчина высокого роста и могучего телосложения, сразу внушал невольное почтение и своей фигурой и огромными, какими-то даже не русскими, а старопольскими усами, свисающими вниз и завитыми на кончиках в колечки. Было непонятно, как такой могучий человек, ударом кулака способный свалить быка, сдался в плен под первой Нарвой. Аксель Грюневальде решил при случае обязательно спросить о том князя. Пока же Долгорукого и бывших с ним двух пленных русских полковников Аксель Грюневальде разместил, вопреки всем королевским указам, не в тесном и душном трюме, а в каюте для гостей на корме, и галера «Звезда», выйдя из гавани Або, взяла курс на Уму. Вскоре корабль настиг полный штиль, паруса беспомощно повисли, и галера пошла на веслах. Чтобы подбодрить гребцов и увеселить свою душу, капитан приказал грянуть песню. Вел песню новенький русский пленный, доставленный на галеру при странных для капитана обстоятельствах, прямиком из Саксонии в Штральзунд, где тогда стояла «Звезда». Сопровождавшие узника королевские драбанты на все расспросы капитана только многозначительно качали головами. Потом один из них шепнул капитану, что этот пленный, Никита, — русский шпион, надерзивший в замке Штольней самому королю, и сослан он на галеры навечно, поскольку никакому размену пленных не подлежит.