Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

• Название: Персонных дел мастер
• Автор: Станислав Десятсков
• Жанр: Историческая проза

Роман Станислава Десятникова является трилогией, две первые части которой вышли в Лениздате в 1986 году. В центре повествования - история Северной войны, перипетии сложной дипломатической борьбы, которую вели Петр I и русская дипломатия. На этом фоне автор рассказывает о судьбах двух братьев - Никиты и Романа Корневых.

---

— Ну что они там медлят, давно пора начинать! — в какой уже раз вопросил Голицын безучастного немца, когда из густого тумана выросли наконец колеблющиеся очертания двух всадников и сам Петр, а за ним Меншиков спрыгнули с коней.

— С богом, камрады! — с ходу сказал Петр генералам, словно угадывая нетерпеливость Голицына.

Пфлуг, оставивший не без сожаления недоеденную курицу, откозырял на прусский манер (ранее он служил в прусской армии и не мог отвыкнуть от ее порядков), с прежней скукой на лице взобрался на подведенного жеребца и как бы растворился в тумане. Голицын уже собирался было последовать за ним, когда Петр неожиданно притянул его к себе, нагнулся, обнял и троекратно расцеловал.

— С богом, князь Михайло! Чаю, сам ведаешь, сколь потребна армии первая виктория! — Петр перекрестился и легонько подтолкнул Голицына:—Ступай!

— Боюсь, как бы сей Пфлуг не заблудил драгунские полки среди болот,— подошел к Петру озабоченный Меншиков, но Петр словно не слышал, напряженно наблюдая, как голицынские батальоны мерно и ровно спускаются вниз, к переправе через Белую Натопу.

Голицын меж тем уже подскакал к переправе, погладил одной рукой оцарапанную царской щетиной щеку, поправил щегольской белый шарф и привычно стал отдавать приказы, подгонять и распекать отставшие батальоны — словом, занялся делом. А главным в этом деле было не растерять и не перепутать батальоны в том густом тумане, который белым одеялом накрыл пойму Белой и Черной Натопы. И если русские не потерялись в этом тумане, где едва можно было отличить человека от человека, то в этом сказалась не столько даже выучка самого Голицына и его колонновожатых офицеров (которые, правда, были подобраны им с великим тщанием), сколько извечная привычка русского мужика и к темному лесу, и к болотам, и к любой непогоде. Здоровенные гренадеры, неся над головой фузеи, по грудь в воде перешли сначала Белую Натопу, затем в густом тумане проложили гать через болото и вышли к Черной Натопе. Сделали они это споро, со сноровкой и, главное, бесшумно. Ведь они были плоть от плоти того российского крестьянства, которое имело вековую привычку считать леса и болота своими естественными крепостями.

Гренадеры не рассыпались по обширной пойме, а все так же дружно, поднимая ружья над головой, второй раз вступили в ледяную воду и к утру перешли, снова по грудь в воде, Черную Натопу. Из всех тогдашних европейских наемных армий ни одна не выдержала бы этой двойной ледяной купели. Генерал Роос, хотя и был старый и боевой офицер, взглянув с холма, на котором стояла деревня Доброе, на густой туман, повисший над поймой двух рек, разрешил своим войскам после молитвы полный отдых.

— В таком тумане московиты никогда не перейдут через две речки и лежащее между ними болото! — поучительно заметил Роос своему гостю полковнику Станиславу Понятовскому, прибывшему к нему из! ставки,— Так что завтра мы выполним распоряжение моего короля и присоединимся к нашим главным силам. А сейчас прошу к столу!

На чистой половине большой деревянной избы деревенского старосты, где расположился Роос, был накрыт поистине генеральский ужин. Староста не успел или не захотел убежать в лес, полагая, что авось шведы и не заглянут в Доброе, и был жестоко наказан за свой промах. Генеральские денщики и повара основательно похозяйничали в его кладовых. В результате на генеральском столе красовалось огромное блюдо холодной телятины; соленые огурчики, моченые яблоки, студень и холодную курицу окружали полные штофы отборной пшеничной водки, запивать которую можно было клюквенным и брусничным взваром; а в разгар ужина два денщика торжественно внесли жаркое: молочного поросенка, набитого гречневой кашей, и жареного гуся, начиненного яблоками и капустой.

— Мы в главной квартире давно и думать забыли о таком изобилии! — восторгался Понятовский, вонзая нож в поросячий бок, — Сами знаете, генерал! Король — великий воин, но он совершенно равнодушен к своему желудку, не говоря о желудках своих верных солдат и офицеров. В обед он съедает тарелку бурды из полкового котла, заедает коркой хлеба — и опять на коня. Он неутомим, как борзая, забывая, что если он герой, то его подданные — простые смертные!

Понятовский уплетал за обе щеки гусиную ножку. Роос щедро подкладывал гостю лучшие кусочки, памятуя, что хотя Понятовский всего лишь представитель Станислава Лещинского в шведском лагере, однако же приобрел своей открытой лестью немалое влияние на самого Карла XII. Вот и сейчас король прислал ему приказ присоединиться к главным силам не с одним из своих генерал-адъютантов, а с этим ловким поляком. Впрочем, может, это и к лучшему. Благодаря эпикурейству Понятовского его бригаде не грозит ненужный ночной переход. А завтра его фуражиры угонят из этой деревни оставшийся скот и увезут все сено, так что поиск в Доброе обернется для его полков немалой выгодой. И генерал Роос щедрой рукой поднес Понятовскому полную чарку отменной русской водки.

В этот момент с реки, вместо салюта, ударила русская пушка.

— Ты где, так твою растак, потерял сапоги?-— Здоровенный сержант Фрол Медведев старался говорить шепотом, но голос его то и дело срывался на рык.

— Так оно без сапог в атаку идти сподручнее...— тоже шепотом оправдывался солдат-новобранец Васька Увалень.— У нас в деревне по лугам травы-то мужики всегда босые косят!

— Тут тебе — так твою растак — не сено, тут швед!

— Вот я и сниму со шведа сапоги. А свои я в болоте оставил, господин сержант. Поспешал на баталию, вот и оставил. Не вертаться же мне за ними, когда сейчас к атаке протрубят. — Солдаты первой роты Новгородского батальона насмешливо зашушукались над этой перепалкой.

— Перестань, Медведев, шуметь,— вмешался Петр Удальцов,— Эко дело сапоги! В старину новгородцы перед битвой и зимой сами сапоги скидывали, дабы злее драться.

«Петька, как всегда, показывает свою ученость! — рассмеялся про себя Бартенев. Он был доволен: батальон без потерь перешел обе реки и болото, выстроен для атаки.— Одна и потеря — сапоги Васьки Увальня! Так на то он и увалень!»

Артиллеристы на руках вытащили на берег, где был построен батальон, две полковые пушки. Солдаты смотрели на батарейцев с почтением: здоровенные мужики, па руках две такие махины перетащили,— каждая на шесть пудов тянет.

Из рассеивающегося тумана вынырнул Голицын с адъютантом. Спросил Бартенева:

— Как новгородцы?

— Батальон построен к атаке, господин генерал! — Бартенев отвечал твердо, потому как знал, что за батальон у него за плечами: славно бились со шведом под Фрауштадтом и Ильменау, прошли через многие чужие земли. А на своей-то подавно не подведут!

— И что он медлит, что медлит?— Голицын обращался сразу и к Бартеневу, и к адъютанту, имея в виду Пфлуга, который по уговору первым должен был начать атаку и опрокинуть шведов с холма к реке, где их и поджидали гренадеры Голицына.

— Может, заблудился немец в тумане?— высказал свои сомнения адъютант.

— А ты что скажешь, майор?— Голицын обращался к Бартеневу, памятуя о немалом опыте сего офицера.

— Думаю, Михайло Михайлович, не загатил Пфлуг болото и посадил коней по брюхо в грязь. А болота здесь знатные! У меня вон солдатик Васька Увалень в таком болоте сапоги потерял! Так что, полагаю, не придет немец к баталии!

— Меж тем скоро совсем светло будет, туман ветром сносит. Увидит нас швед из Доброго да и накроет картечью, а там, глядишь, и опрокинет в речку,— вслух рассуждал Голицын. И, приняв решение, приказал адъютанту:— Давай сигнал! Быть атаке!— Обернувшись к Бартеневу, перекрестил его: — С богом, Петр Иванович. Веди новгородцев на супостата!

Стоявший на берегу в палатках смоландский полк был опрокинут первой же нежданной атакой русских. Шведские солдаты, получив полный роздых, спали раздетыми и теперь, в одних подштанниках, как сумасшедшие выскакивали из палаток, не слушая ни команд, ни командиров, побросав ружья, бежали по дороге к Доброму, поражаемые русской картечью и штыками. В бегстве том шведы бросили и батарею, и Васька Увалень, заколов отбивавшегося от него шпагой артиллерийского офицера, нашел там себе отличные сапоги.

Однако Роос, который на первые же выстрелы выскочил из-за  своего пышного застолья, успел выставить два других полка своей бригады на околицу деревни, установив здесь еще одну батарею. Бросившихся было в атаку русских шведы встретили залпами и картечью. Склоны холма покрыли убитые и раненые, и первая атака захлебнулась.

— Петр Иванович, бери своих новгородцев и обходи деревню с тыла, по дальнему перелеску. А как обойдешь — дашь сигнал, мы с двух сторон и ударим!— приказал Голицын Бартеневу.

Тот снял батальон новгородцев со второй линии и двинулся в обход. С фронта же Голицын завернул против шведов не только свои полковые пушки, кои удалось перетащить через гать и речки, но и захваченную шведскую батарею. Между сторонами началась артиллерийская перестрелка.