Борис Рудаков - Камера смертника

• Название: Камера смертника
• Автор: Борис Рудаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55081-4

Серийный убийца Георгий Павлов, приговоренный к высшей мере, дал единственное интервью журналисту Б. Рудакову. Никогда прежде преступник не был столь искренним и откровенным. В течение нескольких часов он пересказал журналисту всю историю своей жизни. В какой-то степени его исповедь можно назвать раскаянием. Но свои ошибки убийца признал лишь отчасти. Этот жестокий человек оказался носителем страшной идеи очищения земли от скверны и сам назначил себя «санитаром общества», уполномоченным самостоятельно выносить приговоры людям и приводить их в исполнение…

---

Я пытался настроится на волну спецучастка, понять, что тут чувствуют охранники, заключенные. Ведь мне нужно подбирать точные емкие слова, фразы, формулировки, сравнения, когда я начну работать над текстом своей статьи. Получалось что-то не очень убедительное. Смертники, как их по привычке тут называют, сидят отдельно от других заключенных, приговоренных к конкретным срокам. Они работают, у них сносные условия существования, их не бьют, над ними не издеваются. Они имеют возможность даже работать и зарабатывать какие-то деньги на свои маленькие радости. Им даже оставили надежду на то, что по истечении двадцати пяти лет, а то и раньше, они могут получить помилование, могут выйти отсюда. И даже имеют право на физическую и психическую реабилитацию от государства, на помощь в адаптации в обществе.

Все нормально, гуманно. Только… только я не провел еще и получаса на территории спецучастка. И не рано ли мне делать основополагающие выводы? И я старательно смотрел по сторонам, расспрашивая своего провожатого. Вот в глазок смотрю на внутренности камеры. Двухместная, около двенадцати квадратных метров. С одной стороны двухъярусная железная кровать, застеленная, в общем-то, приличным шерстяным одеялом. У другой стены стол и два табурета. Садиться на кровать, а уж тем более ложиться на нее запрещено до официального отбоя. Небольшая перегородка, которая отделяет от общего помещения санузел. Умывальник.

– Сергей, а почему на окне, кроме решетки, еще и сетка? Одной решетки недостаточно?

– Достаточно, если говорить о возможности побега. Сетка нужна для того, чтобы заключенный сквозь решетку не дотянулся до стекла и не разбил его. Осколком стекла можно вскрыть себе вены, порезать сокамерника, ранить охранника. По этой причине камеры большую часть времени обесточены. Были случаи, когда заключенные оголяли провода и поражали током контролеров.

Я с сомнением посмотрел на Сергея. Его слова звучат как перестраховка. Неужели правда? А смысл? Ладно, если ударил охранника током, а потом сбежал. А вот просто так, ради удовольствия или из мести? Так его же здесь… А чего его здесь? Что ему могут сделать, куда его дальше и хуже могут запрятать? Ему что, новый срок впаяют за вновь совершенное преступление? Это в Америке изгаляются, осуждая на два, три пожизненных срока… Или я чего-то еще не понял, не ощутил? Не унять ли мне свой скепсис и не поверить ли на слово Сергею? Хотя бы потому, что я видел его глаза, когда он сидел передо мной и рассказывал. Глаза, знаете ли, не врут!

И я осматривал все, что было в коридорах, осматривал камеры. В конце мне показали четыре камеры штрафного изолятора, или ШИЗО, как их тут называют. Рассчитаны на двух человек; пятиметровые каменные мешки, которые другим словом и не назовешь. Рядом – шкафчики с особой одеждой специально для проштрафившихся. Если все смертники постоянно одеты в черную робу с большими буквами «ПЗ», означающими «пожизненное заключение», то в ШИЗО она меняется на ярко-оранжевую. Якобы эта альтернативная расцветка облегчает работу дежурной смене охраны. Ладно, им тут виднее…

И опять у меня в голове закрутились сравнения. И мысленно я обратился к господам ортодоксальным правозащитникам, которые «пиарятся» при малейшем удобном случае. Кто из вас служил в армии? Ах, служили? Тогда вспомните подробности своей службы. Подъем, зарядка, завтрак… Потом вы заняты до вечера: учебные занятия, хозяйственные работы, другие дела в зависимости от рода вашей службы. Потом короткое личное время. Вечерняя прогулка, помните? Строем и с песней по плацу. Вечерняя поверка и отбой. И так изо дня в день под строгим неусыпным контролем офицеров и старшины.

А здесь? Все то же самое, только труд у них необременительный и не каторжный. И в чем разница? Я помню, что утомительными для меня были первые шесть месяцев в «учебке»; ну, может, еще первые шесть месяцев на корабле. А потом-то я втянулся, и все пошло на автомате. Собственно, последние два года на этом автомате и проскочили. Ну да! У них не два и не три года должны проскочить на автомате. Им нужно лет двадцать пять продержаться. Не зря ли я в душе навесил у входа табличку из Данте?

Пожалуй, это были мои последние сомнения и позитивные мысли. Я прошел уже несколько дверей камер (кстати, пустых), пока не удосужился обратить внимание на таблички на дверях и прочитать их внимательно. От начала до конца. Я прочитал одну, вторую, третью… десятую… И мне стало страшно. Это нужно понять и хоть раз в жизни прочувствовать. Это сродни словам инструкции «не стой под грузом и стрелой». Попытайтесь постоять под краном, под многотонной железобетонной плитой, которая раскачивается над вашей головой. А вдруг что-то случится с тросом, а вдруг он изношен, а этого недоглядели? Жутко? Конечно. Такая громада расплющит вас, как таракана, в землю впечатает. А попробуйте постоять под тридцатиметровой плотиной, почувствовать страшнейший напор воды с той стороны, почувствовать то, что произойдет, если это бетонное сооружение сейчас не выдержит.

Что-то сродни этому вдруг ощутил и я. И все мои мыслишки и суждения мгновенно улетучились. И слова Сергея о том, что дежурная смена должна всегда помнить, кто именно сидит за этой дверью, не показались мне пустыми, не показались просто цитатой из правил или инструкций. Предупрежден – значит, вооружен. А предупреждение, точнее, напоминание, – вот оно, на дверях камер. Своего рода визитные карточки на каждого находящегося внутри смертника. Фотография, фамилия, имя, отчество, краткое описание преступления. Я шел и читал, а в моей голове громоздились обезображенные трупы, просто трупы и трупы расчлененные. Перед глазами проходили кадры взрывов бомб в людных местах, представлялись убийства в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, изнасилованные и истерзанные девичьи тела. И толпы родственников, близких этих жертв.

Я уставился на Сергея и некоторое время молчал. А он, как будто понимая мое состояние, тоже молча смотрел на меня.

– И они все могут выйти через двадцать пять лет? – неестественным хриплым голосом спросил я.

– А вы приписочки видите? – поинтересовался Сергей и постучал пальцем по словам, написанным на карточках специально красным цветом.

Я видел. «Склонен к нападению на администрацию», «склонен к совершению побега», «склонен к суициду» и тому подобное. Наверное, я понял намек. Надеяться на милость государства может только тот, кто раскаялся, кто вел себя в рамках установленных правил и больше ничем не проявил своих преступных наклонностей. И на том спасибо.

– А красная буква «Д» наверху таблички означает, что данный заключенный сегодня дежурит. С его доклада «гражданину начальнику» начинается любое общение администрации с обитателями камеры. Дежурят они по очереди. Убирают камеры, отвечают за порядок в ней; ну и доклады, конечно.

Стены стали давить на меня еще сильнее. На редкой карточке не было красной приписки, а это означало, что львиная часть заключенных страшно опасна. И, наверное, потому, что для них человек с ключами – олицетворение всего того, что оторвало их от свободы и навечно швырнуло за эти стены, в этот каменный мешок. Поэтому вся ненависть, вся агрессия направлена именно на охранников, контролеров. Ни в коем случае не поворачиваться спиной? Пожалуй, понятно.

Мы зашли в «дежурку» напротив ШИЗО. На стене я увидел еще более шокирующий плакат. Фотографии заключенных, причем крупным планом. Это все, как мне объяснил Сергей, склонные к агрессивным действиям. Самых опасных – не более десятка, но не надо обольщаться. Судя по красным надписям на карточках, почти каждый имеет какую-то порочную склонность, даже если еще не проявил ее за все время отсидки. Эти выводы администрация делает, изучив личное дело, результаты предварительного или судебного следствия, выводы психолога.

Кстати, о выводах психологов. Впечатление у меня от них опять появилось двоякое. С одной стороны, все-таки нужно верить в профессионализм специалистов, а с другой… Вот вам усредненный психологический портрет заключенного: «По характеру несколько замкнут, больше погружен в себя, пессимистичен, испытывает трудности в общении, чувствителен, раздражителен, склонен к аффективным реакциям, мнителен, тревожен, замкнут на чувствительном восприятии реальности, с пониженным, часто подавленным фоном настроения». А дальше еще интереснее: «Проявляется робость, неуверенность в себе, заниженная самооценка в сочетании с переоценкой значимости личных страданий, стремление избежать ответственности, осознания реальности в плане потворствования своим желаниям. Направленность личности – в основном стремление следовать общепринятым нормам поведения, приспособиться к среде, чтобы выжить».

Я еще раз всмотрелся в лица на фотографиях в «дежурке», вспомнил обстоятельства преступлений. Что-то мне в «робость» и «неуверенность в себе» верилось с большим трудом. Да еще помятуя статистику администрации. А она гласит, что количество трудновоспитуемых – 18, то есть около 10 % списочного состава осужденных. При этом на обычных условиях содержания сидит всего 7. Остальные 149 – на так называемом «строгаче». Таким не полагается поблажек, например, свиданий. Это суровое наказание, но не для всех. Более трети смертников вообще не поддерживает никаких контактов с близкими и родственниками. Вот так! Что я там сравнивал-то? С армией, только срок подольше? А они тут, по-моему, тихо сходят с ума, если полагать их нормальными до попадания сюда.