Джек Лондон - Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни

• Название: Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни
• Автор: Джек Лондон
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-2561-2

Общее для произведений этого тома — их жесткая реалистичность. Роман о любви и семейной жизни «Маленькая хозяйка Большого дома» с классическим любовным треугольником сменяется циклом гавайских рассказов. В них высмеяна спесь белых людей и их снисходительное отношение к людям иной расы («Храм гордыни», «Алоха Оэ»), показан яркий характер китайского крестьянина, ставшего мультимиллионером («Чун А-чун»), описаны трагические судьбы людей, пораженных неизлечимым недугом — проказой.

---

— Да, в ней это есть, — согласился Грэхем.

— Вот именно, — обрадовался Берт. — Какая-то ее особенность. Меня прямо в дрожь бросает, а почему — не знаю. Может быть, ей так легко проявлять свою волю потому, что она научилась самообладанию бессонными ночами; привыкла не жаловаться и не раскисать. Весьма возможно, что она и прошлую ночь глаз не сомкнула от возбуждения — сколько народу перебывало, да и это купание с Горным Духом; но, заметьте, все то, из-за чего большинство женщин ни за что бы не заснули — опасность, волнение и т. д., ее нисколько не волнует; я знаю от Дика. Он говорит, что она способна спать, как убитая, во время бомбардировки или когда пароход, на котором она находится, сел на мель. Одно слово: она просто чудо. Вы поиграйте с нею на бильярде по-английски.

Позднее, когда Грэхем вместе с Бертом прошел к барышням в комнату, где они обычно проводили утро, он, несмотря на веселые песни, танцы и болтовню, ни на минуту не переставал ощущать какую-то пустоту, тоскливое одиночество, желание увидеть хозяйку, желание, чтобы она вошла к ним в каком-нибудь совершенно новом и неожиданном облике.

Еще позднее, верхом на Альтадене, сопровождаемый Бертом на кровной кобыле Молли, Грэхем в течение двух часов осматривал образцовое молочное хозяйство и едва успел вернуться вовремя, так как договорился сыграть с Эрнестиной партию в теннис.

Ко второму завтраку он шел с нетерпением, которое, конечно, объяснялось не только тем, что он проголодался; как только он убедился, что хозяйка не выйдет, он почувствовал сильное разочарование.

— Наверное, «белая» ночь, — пояснил Дик гостю и прибавил некоторые подробности по поводу того, что Грэхем уже знал от Берта: о ее врожденной бессоннице. — Верите, мы уже были женаты несколько лет, прежде чем я увидел ее спящей. Конечно, я знал, что и она спит, как все, но сам я никогда ее спящей не видел. Мне пришлось видеть, как она трое суток не смыкала глаз и все же была такая же бодрая и приветливая, как всегда, пока, наконец, не заснула от изнеможения. Это было, когда наша яхта села на мель у Каролинских островов и нас снимало все население. Дело было не в опасности — опасность нам не угрожала, — но стоял постоянный шум, царило возбуждение. Спать было некогда, все окружающее слишком впечатляло, и она переживала все это очень активно. Когда же все кончилось, тут-то я и увидел ее спящей, первый раз в жизни.

Утром приехал новый гость, некто Доналд Уэйр, с которым Грэхем встретился за завтраком. Со всеми остальными он, по-видимому, был хорошо знаком и в Большом доме бывал, вероятно, часто. Из разговоров Грэхем понял, что он скрипач, несмотря на свою молодость, хорошо известный по всему Тихоокеанскому побережью.

— Он влюблен в Паолу, — сообщила Эрнестина Грэхему, выходя с ним из столовой. Тот только поднял брови.

— Но ей это безразлично, — засмеялась Эрнестина. — Это случается с каждым, кто сюда попадает. Она уж привыкла. У нее премилая манера не обращать внимания на все эти страсти; она весело проводит время, находит удовольствие в обществе своих поклонников и впитывает в себя все, что в них есть лучшего. А Дика это забавляет. Вы не пробудете здесь и недели, как и с вами произойдет то же. А если нет, мы будем сильно удивлены; да к тому же, чего доброго, вы и Дика обидите. Он считает, что это неизбежно. А если влюбленный муж, который гордится своей женой, привык к такому положению, то согласитесь, что его должно глубоко оскорбить, если ее не оценят по достоинству.

— Ну, уж если так полагается, то, видно, придется и мне влюбиться, — комически вздохнул Грэхем. — Не люблю я делать то, что делают все, но раз у вас такой обычай, что ж — надо покориться! Хотя нелегко это, когда меня окружает столько милых девушек.

Продолговатые серые глаза Грэхема засветились при этих словах таким юмором, что Эрнестина невольно на них загляделась, но вдруг спохватилась, сконфузилась и опустила голову, сильно покраснев.

— Вы помните маленького Лео, юного поэта, — затараторила она, с явным усилием поборов свое замешательство. — Он тоже без ума от Паолы; я сама слышала, как Аарон Хэнкок подтрунивал над ним из-за какого-то цикла сонетов, и нетрудно догадаться, откуда взялось вдохновение. А Терренс, знаете, ирландец, он тоже влюблен, только в меру. Одним словом, все решительно. Но разве можно их за это винить?

— Да, конечно, она этого стоит, — пробормотал рассеянно Грэхем. Он ощущал смутную досаду на то, что этот безалаберный эпикуреец-анархист, этот ирландец, помешанный на происхождении алфавита и гордящийся своим положением праздношатающегося нахлебника, смеют быть хотя бы и втихомолку влюбленными в маленькую хозяйку. — Разумеется, она достойна всеобщего поклонения, — продолжал он, уже более спокойно, — насколько я ее разглядел, я согласен, что она существо исключительное и в высшей степени обаятельное.

— Она моя сводная сестра, — сообщила Эрнестина, — хотя никто бы не сказал, что в нас есть капля общей крови. Она не похожа ни на одну из нас. Она не похожа ни на кого из Дестенов, даже ни на одну из наших подруг; а ведь по возрасту она нам, собственно, и не подруга, ведь, знаете, ей тридцать восемь лет.

— Кисанька, кисанька, — прошептал Грэхем.

Хорошенькая блондинка взглянула на него с полным недоумением, по-видимому, совершенно озадаченная таким неуместным тоном.

— Нехорошо, котенок, коготки выпускать, — шутливо укорил он ее в ответ на ее вопрошающий взгляд.

— Ах, вот что! — воскликнула она. — Вы думаете, что я из зависти? Да ничего подобного! У нас здесь все запросто, всем известно, сколько Паоле лет, и сама она этого не скрывает. А мне восемнадцать — вот вам. А теперь, в наказание за ваши низкие подозрения, признайтесь: вам сколько?

— Столько же, сколько и Дику, — с готовностью ответил он.

— Значит, сорок, — рассмеялась она торжествующе. — А купаться не пойдете? Вода будет страшно холодная.

Грэхем отрицательно покачал головой.

— Я поеду верхом с Диком.

Как и полагается в восемнадцать лет, она не смогла скрыть своего разочарования, и лицо ее потемнело.

— Ну уж, — негодовала она, — опять эти вечные зеленые удобрения или земляные работы, или бесконечные фокусы с орошением.

— Но он как будто говорил, что мы пойдем купаться в пять часов.

Она мгновенно просияла.

— В таком случае мы встретимся у бассейна, вероятно, в той компании. Паола также собиралась купаться в пять.

Они разошлись под сводом длинной галереи, а оттуда он пошел к себе в башню переодеться; вдруг она его окликнула:

— Мистер Грэхем!

Он послушно обернулся.

— В сущности, вы нисколько не обязаны влюбляться в Паолу; это я только так сказала.

— Хорошо, я буду очень остерегаться, — обещал он торжественно, хотя глаза его заискрились предательским смехом.

И все же, оставшись один у себя в комнате, он не мог не сознаться себе, что обаяние Паолы Форрест уже незаметно коснулось его нежными щупальцами и он весь точно обвит ими. Он не скрывал от себя, что охотнее поехал бы кататься верхом с ней, нежели со своим старым приятелем Диком.

Выйдя из дома и направляясь к длинной коновязи под старыми дубами, он жадным взглядом искал хозяйку. Но здесь был только Дик, а при нем конюх; в тени било копытами несколько оседланных лошадей, и он не сразу потерял надежду. Но они уехали одни. Дик указал ему на лошадь Паолы, резвого гнедого кровного жеребца, оседланного по-австралийски со стальными стременами, двойным поводом и с одним несложным мундштуком.

— Я ее планов на сегодня не знаю, — сказал он, — она еще не появлялась, но, во всяком случае, купаться она будет. Там мы с ней и встретимся.

Хотя поездка доставила Грэхему большое удовольствие, но на часы он смотрел часто, чтобы убедиться, далеко ли до пяти. Овцам настало время ягниться, и Грэхем с Диком проезжали одно огороженное для овец поле за другим, часто соскакивая с лошади, чтобы поставить на ноги чудесных, совершенно шарообразных мериносовых овец, породы шропширов или рамбулье, являвших собою классический образец произвольного подбора их человеком: упав на спину, они сами не умели стать на ноги и беспомощно дрыгали всеми четырьмя ногами.

— Я действительно много поработал над созданием американских мериносов, — говорил Дик. — Пришлось развивать им ноги, сильную спину, гибкие ребра и общую жизнеспособность. В старые времена этим породам силы не хватало, слишком нежны были.

— У вас серьезнейшее дело, — произнес Грэхем. — Подумать только, ведь вы отправляете баранов в Айдахо! Уже это одно говорит за себя.

Глаза Дика Форреста засверкали.

— Айдахо что! Как это ни невероятно, заранее прошу простить за хвастовство, крупные стада в Мичигане и Огайо ведут свою родословную от моих породистых баранов рамбулье. Возьмите Австралию. Двенадцать лет тому назад я продал трех баранов по триста долларов за каждого случайному посреднику. Он их взял с собой, показал там кому следует и продал по три тысячи за каждого, а мне заказал их столько, что они заняли целый корабль. Для Австралии моя жизнь прошла не даром. Говорят, что люцерна, артезианские колодцы, пароходы, снабженные холодильниками, и бараны Форреста утроили производство шерсти и потребление баранины.