Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды

• Название: Над Кабулом чужие звезды
• Автор: Михаил Кожухов
• Издательство: Эксмо; КРПА Олимп
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-39744-0

Эта книга про войну, и она похожа на кусок сала: в ней слоями расположены репортажи из Афганистана, где я работал почти четыре года военным корреспондентом, и странички из дневника. В репортажах — то, что разрешала к публикации военная цензура, а в дневнике — то, что хотелось сказать и запомнить. Книга была начата сразу после того, как закончилась война и я пересек мост через Амударью на предпоследнем советском БТР, а закончена уже сегодня…

«Писатель, который не рассказывал правды о войне, никогда не обретет покоя, потому что он предал свой долг». Так сказал Эрнест Хемингуэй. Михаил Кожухов, журналист и телеведущий, написал правду о той войне. И ему веришь.

---

— Что — хорошо-то, Геннадий Николаевич?

— Ну, что ты едешь в Афганистан.

— В какой Афганистан?!

По недоуменному выражению лица Главного стало понятно, что мосты сожжены и пути к отступлению нет. Но, говоря по правде, отступать не очень-то и хотелось. К тому времени я работал в газете уже несколько лет, и было понятно, что, не будучи сотрудником внешней разведки, попасть собственным корреспондентом в Латинскую Америку, о которой я регулярно рассказывал читателям, не представлялось решительно никакой возможности. Торчать же всю жизнь в Москве, переписывая своими словами сообщения ТАСС с грифом «для служебного пользования», к которым имели доступ сотрудники международного отдела, мне тоже, что называется, не улыбалось. Афганистан действительно был моим шансом.

Потом, уже в Кабуле, я услышал поговорку, которую придумали как раз про таких умников. «Хуб асти? Чатур асти?» — так обычно приветствуют друг друга афганцы: «Как поживаете, как ваши дела?» Поговорка же звучала так: «Хубасти, чатурасти, в Афганистан попал по дурости». Точнее не скажешь.

Через три месяца, которые прошли в оформлениях и прощаниях с родственниками и друзьями, я стоял в том самом знаменитом Дворце Амина, в кабинете начальника политотдела 40-й армии генерал-майора Валентина Григорьевича Щербакова, которого все здесь чаще называют «чэвээсом» — членом Военного совета.

— Разрешение на участие в боевых операциях есть?

— Есть, — уверенно соврал я, ни секунды не сомневаясь в том, что меня, только что приехавшего из Москвы и не служившего в армии, не подпустят к войне на пушечный выстрел — от греха и ответственности подальше. Была даже какая-то обидная легкость в том, что генерал так быстро прекратил сопротивление.

— Завтра сто третья дивизия ВДВ уходит на десантирование в район дороги Кабул — Гардез, — смерив участливым взглядом, сказал Щербаков. — Обстановка там тяжелая: что ни день, теряем людей и машины. Обстреливают почти каждую колонну. Задача операции: совместно с войсками «зеленых» открыть дорогу, расчистить ущелья от банд и складов. Программа устраивает? Тогда желаю удачи. Постарайтесь не лезть на рожон.

Ясное дело: постараюсь…

Вертолет, едва не коснувшись скалы свистящим винтом, зависает метрах в двух над перевалом.

Пошел!

Майор Владимир Казанцев прыгает первым, мы высыпаемся за ним, кто-то выбрасывает вслед мою гражданскую сумку с легкомысленной и совершенно неуместной здесь надписью «Джоггинг». Потом прокляну ее, эту сумку, десять раз пожалев о том, что не послушался, не переложил вещи в РД — рюкзак десантника, как советовали в штабе, снаряжая в путь. На всякий случай пригибаясь к земле, бежим к скалам: кто их разберет, этих «духов», — есть они здесь, нет ли? Уже новая машина с десантом на борту рубит воздух над каменистой седловиной, еще и еще одна, солдаты выпадают из них, как горох из порванного пакета, отбегают тотчас, укрываются за камнями, выставив стволы автоматов.

— Теперь — все?

— Так точно, товарищ подполковник, все!

Бурые, черные, синие горы, куда ни кинь взгляд. Крупная гранитная осыпь, высохшие стебли травинок, круглые подушки колючего мха. А больше — ни следа, ни признака жизни.

— В колонну по одному, здесь могут быть мины. Саперы, вперед!

Карабкаемся на высоту — след в след, через скальные щели, цепляясь пальцами за выступы камней. Похоже, нам не хуже всех: из-за соседней вершины, оттуда, где точно так же карабкается по скалам первая рота, слышится треск автоматных очередей.

— Как дела, пресса? — улыбается в усы военный врач Искандер Галяутдинов, когда я, споткнувшись на валуне, растягиваюсь во весь рост и какое-то время остаюсь лежать, пытаясь унять взбесившееся сердце.

Какие там дела, Искандер: самое время помирать. С завистью смотрю на комендантский взвод — хоть бы что ему, этому взводу, только гранитная крошка летит из-под солдатских подошв.

Потом я не раз увижу в Афганистане этот «коронный номер», когда приехавшим из Москвы журналистам предлагают примерить рюкзак, с которым уходит в горы боец. Три-четыре пуда весит обычно такой «сидор». Главное в нем — боекомплект, тут правило при укладке одно: в горах ты сам себе будешь тылом, бери патронов столько, сколько унесешь. Не забудь и спальник, бушлат, теплые вещи — в горах холодно по ночам. Вода и сухпай дня на три — кто знает, когда «вертушки» пополнят запас?

…На высоте трех тысяч метров над уровнем моря под хлопки минометных разрывов и далекий треск автоматных очередей обживается «десантура»: выложены полукругом валуны у командного пункта, на каждом мало-мальски пригодном для обитания пятачке уже дымит костерок, урчат на огне прокопченные чайники. Шуршит фольга шоколадки — солдат отмечает победу над покоренной вершиной.

Где-то далеко внизу, едва различимые, блестят на солнце два крохотных озерца, чернеют шатры кочевников возле них, стадо верблюдов рассыпано по долинке. Пыльный, высокий смерч перекатывается между шатрами, а наперерез смерчу, тоже поднимая за собой клубы пыли, подтягивается к горам бронегруппа, наш транспорт и артиллерия одновременно. Военные машины похожи отсюда на игрушечные — точно такие же были когда-то у каждого из нас.

— Обстреляны мятежниками, — хрипит в наушниках рации голос командира первой роты. — Около десяти «бородатых»[2] уничтожено вертолетами, остальные уходят по водостоку. У меня потерь нет.

— «Шмели», я — «Земля», поработайте на водосток, — запрашивает Сыромятников по рации вертолетную пару прикрытия, которая кружит над нашими головами.

«Двадцатьчетверки» — «крокодилы», как их тут называют, выныривают из-за горки, спешат на помощь первой роте. И вдруг, ни с того ни с сего, один из них встает на боевой разворот и полосует из пулемета нашу вершину. Красные молнии жужжат над нашими головами, крошат гранит, заставляют вжаться в скалы. Еле успевший поджать ноги Казанцев — очередь прошла в метре от него — громко желает стрелявшему что-то совсем непечатное.

Нам видно в бинокль, как рота афганской разведки, которая высадилась неподалеку от нас, спускается к брошенному кишлаку у подножия горы. Долговязый солдат ныряет в низкие ворота, а затем появляется снова, машет руками товарищам. Через четверть часа вздрагивают, опадают стены глиняного строения, взметается к небу огненный столб: саперы взрывают обнаруженные афганцем мины. Где-то вдали, с другой стороны хребта, отзываются эхом артиллерийские залпы.

…Темнеет мгновенно, холод сковывает горы. Закутавшись в спальники, мы лежим с Казанцевым на карнизе, крошечном даже по самым строгим альпинистским нормам. Прислушиваемся к затихающей стрельбе в горах, рассматриваем повисшее над нами созвездие Кассиопеи. Странно: здесь какие-то другие — чужие — звезды. Даже привычные глазу созвездия выглядят как-то не так, и будто светят не нам.

Майору — тридцать два, он плечист, высок, голос, как и положено, командирский, закаленный за четырнадцать армейских лет, если считать еще и учебу в суворовском училище, из которого, впрочем, он был исключен за драку, но не отступился и после этого от своей мальчишеской еще мечты — стать офицером.

— Иногда спросишь себя: а что ты, майор, видел в жизни? Да ни черта ты не видел, кроме казарм, бумаг да смотров. Вся жизнь в казарме от подъема до отбоя, — мрачно размышлял Казанцев. — Спрашиваешь, думал ли я, зачем мы здесь? Думал. Не нужна им эта война. И нам не нужна. Только ты не ко времени завел этот разговор. В Кабуле зайдешь как-нибудь вечерком. В баньке попаримся, тогда и обсудим. Одно точно скажу: наши «сынки» — молодцы… Хотя и подонков среди них тоже хватает. Иной раз на митинге глотку дерешь, распинаешься про бескорыстную помощь, про всякий там долг, а тем временем какой-нибудь сопливый «интернационалист» по сундукам в кишлаке шарит. Недавно, вон, два разведчика в дом вошли: «Гони „афошки“![3] Нет денег — давай ханум молодую». А когда старики заступились, они их к стенке поставили. Трупы потом сожгли… Я своим говорю: если что узнаю, портки всему полку сниму, а найду! А уж если найду — яйца перед строем оторву. Пока не подводят, в общем. Ладно, это не для печати, это тебе нельзя.

Всю ночь первый батальон, оседлавший соседний хребет, обрабатывал водостоки. Красные трассера очередей чертили небо, падали в ущелья, как погасшие звезды.

Утром, чуть солнце поднялось из-за хребта, высотка ожила, зашевелилась, снова потянуло дымками солдатских костров. Врач Искандер Галяутдинов — его спина маячит внизу, метрах в пятнадцати от нашего с Казанцевым «спального карниза», — даже чистит зубы под иронично-уважительными взглядами бойцов: гигиена!

Сыромятников уже на КП, помечает что-то на карте: в ущельях ровно в пять тридцать началась «чистка». Роты двинулись вниз, прощупывая скалы в поисках спрятанного оружия. Время от времени там, в ущельях, вспыхивают автоматные очереди — больше для порядка, должно быть.