Герман Казак - Город за рекой

• Название: Город за рекой
• Автор: Герман Казак
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-01-003143-4

В третий том серии «Утопия и антиутопия XX века» вошли три блестящих романа — классические образцы жанра, — «Гелиополис» (1949) Эрнста Юнгера, действие которого происходит в далеком будущем, когда вечные проблемы человека и общества все еще не изжиты при том, что человечество завоевало Вселенную и обладает сверхмощным оружием; «Город за рекой» (1946) Германа Казака — экзистенциальный роман, во многом переосмысляющий мировоззрение Франца Кафки в свете истории нашего столетия; «Республика ученых» (1957) Арно Шмидта, в сатирическом плане подающего мир 2008 г. в апогее своего развития. Романы трактуют фундаментальные проблемы человечества. Для любителей увлекательного фантастического и философского чтения.

---

— Наверное, еще успеют это сделать, — помедлив, произнес художник, — потом, когда укоренишься и твое пребывание здесь не будет рассматриваться властями как временное. Хотя, может быть, это вышло просто по недосмотру Префектуры.

Роберт молчал, покусывая нижнюю губу.

— Значит, мне не остается ничего другого, — сказал он через некоторое время, — как положиться на счастливый случай, который мог бы свести меня с фрау Мертенс.

— А она знает, что ты здесь? — спросил художник.

Роберт дал понять только, что допускает такую возможность, умолчав о встрече с Анной рано утром.

— Если она знает, что ты здесь, — сказал Катель, — тогда совсем другое дело. Ты можешь быть уверен, что она найдет способ встретиться с тобой.

— А если у нее есть причина избегать меня, — возразил Роберт.

— Но даже и в этом случае она вряд ли сумеет избежать встречи с тобой.

Роберт недоверчиво посмотрел на него.

— Вот ведь мы с тобой встретились снова, хотя ты и скрылся от меня первый раз там, в коридоре.

Роберт хотел было возразить, что он вовсе не утаился, но вспомнил об Анне — ведь ее он тоже не узнал или не дал ей понять, что узнал, — и промолчал.

В ходе разговора у него возникло ощущение, что он странным образом уступает другу. В сравнении с днями и часами их прежней дружбы он за все эти годы как будто не продвинулся вперед ни на шаг, тогда как Катель обнаруживал степень зрелости и достоинства, которых ему самому, кажется, все еще недоставало. А ведь они были примерно одного возраста. Дело заключалось не столько в знании, сколько в умении оперировать знанием, что давало возможность видеть простой и ясный смысл вещей. Тут была та же естественность, какую он почувствовал уже во время беседы в Префектуре и даже, в своих пределах, в поведении хозяина гостиницы. Здесь чувствовался общий Дух, каким веяло от устройства и физиономии города — города, в котором он был чужим, но который все сильнее возбуждал в нем любопытство и притягивал к себе.

— Я бьюсь, как рыба, попавшая в сеть.

— Ничего плохого в этом состоянии нет, — сказал художник неожиданно теплым голосом. — Оно не только дает ощущение свободы, но вместе с тем допускает и возможность выскользнуть через ячею — действительно на свободу. Пойдем, Линдхоф. Тебе, ты говорил, нужно к площади с фонтаном? Мы можем, не делая крюка, пройти через открытые подвалы.

Он с видимой любезностью предоставил Роберту идти с правой стороны. Они молча шли через пустые помещения, которые лежали глубоко под землей под открытым небом. В одном месте Роберт остановился, изумленный представшим его глазам зрелищем. Внутри прямоугольного помещения с широкими дверными проемами в голых стенах он увидел множество колыхающихся женских фигур, объединенных в общем немом и выразительном действе. Тут, кажется, были женщины разного происхождения и возраста. Судя по движениям их рук, они как будто занимались тем, что вынимали из шкафов и комодов какие-то личные вещи, платки, рубашки и другие принадлежности белья, развертывали их, рассматривали и снова укладывали в шкафы и комоды с той бережной аккуратностью, которая совершенно не вязалась с ничтожностью их занятия. Ибо — в то время как они, ритмично склоняя головы, считали свои вещи, штуку за штукой, — в руках их не было ничего, они лишь имитировали жесты, будто бы что-то разбирали и перекладывали. Даже мебель — шкафы и комоды — существовала только в их воображении. Но так живы были в их памяти картины и образы привычного и обустроенного, но утраченного быта, что они представляли, будто и в самом деле выдвигают ящики комодов или открывают и закрывают дверцы шкафов — тогда как на месте этих воображаемых предметов было ничто, пустота.

Их лица выражали озабоченную сосредоточенность. Время от времени та или иная из женщин досадливо качала головой, как будто что-то было не в порядке или недоставало какой-то вещи, но потом вдруг словно бы вспоминала, где она могла лежать, и с радостной улыбкой извлекала ее из укрытия. И так каждый раз женщины убеждались в наличии и сохранности своего воображаемого добра, которое они заботливо и ревниво оберегали, и какой-то дух алчности витал над ними.

Они протягивали попеременно друг другу ту или иную вещь, ощупывали ее, как бы оценивая ее добротность или определяя степень поношенности, и клали в соответствующую кучку. Некоторые, присев на корточки, будто бы вдевали нитку в иголку и начинали что-то штопать или шить. И хотя вещь существовала только в их воображении, они, прошив строчку или две, со вздохом прерывали занятие, чтобы дать своим пальцам немного отдохнуть, после чего с прежним усердием принимались снова за работу, ведь запас вещей казался неисчерпаемым. Движения женщин, что бы они ни делали — разбирали ли белье или укладывали его в стопки, зашивали или штопали, — сохраняли определенную плавность, танцевальность, как если бы они разыгрывали пантомиму. Ведь они объяснялись без слов, только взглядами, в которых проскальзывало что-то плутоватое — как у согласно действующих воров, крадущих чужое добро. И все же это было, несомненно, их собственное добро, которое, возможно, досталось им от родителей или еще от бабушек и дедушек и которое они приумножили или сами нажили, чтобы передать потом наследникам. Так озабоченной деятельности их, как бы она ни противоречила всякой практической цели, присущ был дух извечного бытия. Деловитая сосредоточенность, с какой повторялись все жесты, последовательность непрерывающегося действия, хотя никакого действия, в сущности, уже не было, возводили усилия и тщетность повседневной жизни в абсолютный образ.

У Роберта, который как завороженный смотрел на это зрелище, возникло ощущение, сходное с тем, какое он испытывал с Кателем: что он странным образом уступает женщинам в знании вещей. Когда он наконец оглянулся на художника, который, примостившись в углу, зарисовывал эту картину в свой альбом, у него мелькнула мысль: а нет ли среди этих женщин и Анны?

В это время где-то близко неожиданно прозвучал, как и утром в трапезном зале, сигнальный гудок, который оторвал женщин от их занятия. Они проворно уложили в шкафы и комоды воображаемое добро и, окинув его напоследок любовным взглядом, неспешно разошлись.

Слабые сумеречные тени легли на голый прямоугольник пола. Небо, хотя оставалось еще светлым, казалось уже не таким бездонно-синим, зато более сияющим, как будто оно все было пронизано в этот закатный час лучами солнца.

Катель захлопнул свой альбом.

— Час закончился, — сказал он так, словно говорил нечто само собой разумеющееся для Роберта.

— А Анна не могла быть среди этих женщин? — спросил Роберт, не замечая, что, назвав фрау Мертенс по имени, выдал свое отношение к ней.

Однако художник оставил это без внимания и повел Роберта через открытые подвальные помещения к каменному коридору. Он объяснил Роберту, что тот должен идти, следуя все время за знаком К-1, чтобы не пропустить выход наверх, к площади с фонтаном. На прощание Катель обещал заглянуть как-нибудь к нему в служебные помещения в Старых Воротах. Нанести визит в гостиницу он отказался.

5

Роберт сидел в своем гостиничном номере в кресле, откинувшись назад и заложив руки за голову, и смотрел на тянувшиеся вверх языки пламени двух восковых свечей, стоявших перед ним на столе.

Расставшись с Кателем, он благополучно добрался до знакомых окрестностей подземного города в районе площади с фонтаном. В трапезную он не заглядывал. По пресному запаху, который плыл по коридору, он заключил, что пожилые мужчины и женщины снова сидели за своими дымящимися мисками. Он прошел только к нише и забрал свой чемодан. С минуту постоял на том месте, где утром последний раз видел Анну, как будто надеялся, что его желание встретиться с ней сможет каким-то чудом вызвать ее появление. Но Анны не было ни в подвалах, ни наверху, у фонтана.

Он стоял, как и утром, подле каменной чаши бассейна, прислушиваясь к журчанию стекающей струи, и блуждал взглядом по всему пространству площади, над которой уже сгущались вечерние сумерки. Окрестность казалась теперь не столь чуждой, напротив, чуть ли не близкой, но Анну он так и не встретил; значит, он должен прийти сюда, чтобы увидеть ее, завтра утром, в такое же время, как сегодня, когда он приехал с вокзала. В столь ранний час его еще не могут ждать в архивных помещениях, и он до службы успеет заглянуть на площадь с фонтаном.

Предсказание Кателя, что ему не избежать встречи с Анной, пока что не сбылось. Но ведь оно не тотчас же должно было сбыться и необязательно сегодня, как того ожидал Роберт в своем нетерпеливом желании.

Ему захотелось пить, и он попытался набрать воды в ладони, один раз и другой. Но это не освежило его, и тогда он, нагнувшись, подставил под струю открытый рот. Отфыркиваясь, отпрыгнул назад, отер брызги с лица и очков носовым платком и по пустынным улицам направился, полагаясь скорее на чутье, чем на знание, к гостинице. День угасал. Сумрак уже густыми тенями лег на землю, когда Роберт оказался перед каким-то невысоким строением, которое примыкало к пилону массивных арочных ворот. Тяжелые ставни закрывали окна, расположенные низко от земли. Широкий пролет арки был загорожен двойной железной решеткой. Без сомнения, это были Старые Ворота. Он медленно обошел их кругом, высматривая вход, но не нашел его. Поскольку время для посещения все равно было позднее, он двинулся дальше своей дорогой. На улицах было темно, может быть, освещение отсутствовало или его не включали. Только над входом в гостиницу светила подвесная синяя лампа. У себя в комнате вместе с оставленным для него ужином на столе он нашел записку, в которой хозяин сообщал в двух-трех вежливых фразах, что они напрасно ждали его возвращения к положенному часу, но ему, очевидно, пришлось задержаться на службе. Хлеб и фрукты в прохладных вазах и графин с вином вызвали у него приятное чувство. Карточка на столе обращала внимание гостя на то, что электрическое освещение в комнате всегда отключается спустя час после захода солнца, но можно использовать свечи. Роберт надеялся договориться с Мильтой, старой служанкой, чтобы та разбудила его с восходом солнца, но вся гостиница была темной и как будто вымершей, люди, очевидно, уже легли спать.