Николай Чергинец - Илоты безумия

• Название: Илоты безумия
• Автор: Николай Чергинец
• Издательство: Харвест
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-985-16-7323-6

В детективно-приключенческом романе известного белорусского писателя рассказывается о международной террористической организации, руководитель которой мечтает о безграничной власти над миром. Герои книги — наши солдаты и офицеры, попавшие в плен в Афганистане, разведчики из многих стран, экстрасенсы, ученые с мировым именем и даже пришельцы из Космоса — объединились и противостоят силам Зла в борьбе за спасение человечества от надвигающейся катастрофы.

---

— Постой, а как же поступим с Панкевичем? — вспомнил о договоренности с белорусом Стрельцов. — Он мне нравится, попал сюда, так же как и мы, не по своей воле.

— Мне он тоже симпатичен, но не слишком мы рискуем?

— В данном случае не думаю, что риск велик. В конце концов, мы встретили здесь соотечественника, и наш интерес к нему выглядит даже со стороны наших противников логичным.

— Ну что ж, тогда идем, — согласился Левин. И предложил: — Ты не хочешь побеседовать с Хинтом?

— Давай подождем, посмотрим, как будут развиваться события.

— Кстати, мы не договорились о нашей, линии поведения…

— А что тут договариваться. Ничего не видели, не знаем и о хищении прибора впервые слышим.

— Правильно. Если устроят очную ставку с Хинтом, сделаю наглую рожу и буду отпираться.

— Слушай, Абраша, но ты же экстрасенс. Если представится возможность, то попытайся выяснить, как он реагирует на твое воздействие.

— Попробую. Ну что, пошли на работу? — и они направились к тоннелю.

Время в томительном ожидании тянулось долго, и Стрельцов и Левин были неразговорчивы, напряжены, часто подозрительно посматривали на коллег. Но все шло как обычно. Каждый был занят своим делом.

В конце рабочего дня, когда они выходили из штольни, их догнал Хинт. Поздоровался со Стрельцовым и спросил у Левина:

— Вы не обсуждали со своим другом мое предложение?

Левин неопределенно пожал плечами, а Хинт продолжал:

— Господа, прошу мне верить. Я нуждаюсь в вашей поддержке и доверии и готов действовать. Кстати, мне удалось усовершенствовать прибор, и теперь он действительно представляет большую опасность для того, против кого будет применен.

— Значит, если вы пожелаете, то можете обезвредить охрану Центра и спокойно уйти? — улыбаясь, спросил Стрельцов.

— В принципе, да, но согласитесь, но одному это сделать трудно.

— Но у вас же в подчинении солидная группа… — заметил Левин, радуясь, что Стрельцов нашел удачный ход, позволяющий уклониться от ответов на вопросы Хинта.

— Я никому из них не верю… Я их никого почти не знаю.

— А нас вы что, уже изучили? Знаете? — перестал улыбаться Стрельцов.

— Не считайте меня ребенком, господин Стрельцов, я же понимаю, что пойти на такой дерзкий шаг взрослые люди могут только при наличии у них реального плана. Я понимаю, что вам трудно поверить мне, но мы с вами находимся в такой критической ситуации, что медлить не имеем права.

— Почему вы так считаете? — спросил Левин.

— А потому, что и вы, господа, и я вскоре станем соучастниками страшного преступления против человечества. Вы хотя бы знаете, что Керим в самое ближайшее время намерен взорвать тоннель под Ла-Маншем?

— Я слышал, что тоннель уже функционирует, — заметил Стрельцов.

— Да, вы правы. Уже пошли первые пробные поезда. Это обстоятельство, как мне представляется, еще больше облегчает задачу Керима. Он уже обучает своих боевиков применять мое изобретение.

— Для чего ему это надо?

— Это прекрасное беззвучное оружие, которое может обезвредить охрану ядерной базы, атомной станции или экипаж подводного ракетоносца.

— Скажите, господин Хинт, — Левин неожиданно остановился и смотрел в глаза англичанину, — а вы не могли бы подарить нам по одному экземпляру ваших последних приборов?

— Вы меня проверяете? Хорошо, я согласен! Когда вы хотите получить их?

— Ну, скажем, сейчас.

— Я готов, но нельзя забывать, что охрана может нас не пустить в тоннель, рабочий день уже окончен. Но если вы настаиваете, то я готов попытаться.

— Не будем рисковать, — согласился Стрельцов. — Сделаем это завтра. Заодно и проведем их испытание.

— О’кей! — Хинт по очереди протянул ученым руку. — Благодарю вас, господа. До завтра!

И он зашагал в сторону жилой зоны.

Стрельцов и Левин медленно двинулись следом.

— Ну, что ты думаешь, Андрей?

— Мне кажется, он не лжет.

Вечером Левин и Стрельцов, прежде чем приблизиться к месту встречи с Панкевичем, долго кружили вокруг, как могли проверяли, нет ли хвоста.

— Ни хрена мы не определим, — с досадой произнес Стрельцов. — Пошли, что ли?

— Конечно. Чего время зря терять!

Панкевич был уже на месте. По тому, как он нервно посмотрел при их приближении на часы, можно было понять, что дожидается он длительное время.

— Извините, Эдуард Францевич, за опоздание. Нам пришлось решить один неотложный вопрос, — сказал Стрельцов. — Давайте присядем где-нибудь в стороне.

Панкевич показал на несколько больших камней:

— Вот там можем устроиться. Думаю, что прятаться нам не стоит. Все будет выглядеть буднично и не позволит заподозрить нас в чем-либо. Скажем, в заговоре.

Они сели, и Левин попросил:

— Эдуард, расскажите нам о последних новостях.

— Да, да, — поддержал друга Стрельцов, — можете вы пояснить, что происходит в стране?

— Не в стране, а в странах, — чуть улыбнулся Панкевич. — Сейчас на территории бывшего СССР пятнадцать суверенных государств. Боюсь, что эта цифра может быстро увеличиться.

— Почему вы так считаете? — привычно поправляя очки, спросил Левин.

— А потому, что в бывшем Советском Союзе происходит парад суверенитетов. А какой же парад без оружия? Настоящая война идет в Северной Осетии, в Нагорном Карабахе, объявлено об образовании Приднестровской республики, вот-вот начнется война между Грузией и Абхазией. Да что там говорить, когда даже в обычно спокойных районах России раздаются голоса об образовании новых государств. Вы же знаете, как всегда было спокойно в Белоруссии, и там не поймешь что творится. Трудно даже предположить, что будет дальше.

— Мы имеем возможность слушать радио, но радио — есть радио. Кто правит, тому и пресса, и радио, и телевидение служат, — заметил Стрельцов.

— Ну, это не совсем так. Сейчас, по-моему, есть возможность высказаться. Беда в том, что на волне демократизации, свободы, попыток улучшить экономику появилась тьма дельцов, проходимцев, шарлатанов. Читаешь иной раз газету и диву даешься, кто тебя жить учит, кто к совести призывает. Не будем далеко ходить. Возьмем близкое окружение. У нас, например, в Беларуси, в одной из газет печатается такой проходимец. Его когда-то за кражи, мошенничества судили, а позже за то, что, сбежав от трех жен и четверых детей, алименты не платил. Так вот, он сейчас независимым журналистом себя называет, суд, систему поливает, считает себя политиком. Этот бедненький бывший Марченко обижен и оскорблен системой!

— А почему вы говорите, что он бывший Марченко, он что — поменял фамилию? — спросил Левин.

— Этот деятель женился на четвертой, взял ее фамилию, переехал из Минска в другой город, и теперь пожалуйста — он уже не Марченко, а Александров.

— А вы знали его?

— Конечно. В одном дворе жили. Родители — нормальные люди, а он по проституткам, ресторанам и по чужим квартирам с раннего возраста пустился. Подхватил где-то болезнь, его в армию не взяли, а теперь душу изливает, дурачит людей.

— Зачем вы так? — спросил Стрельцов. — Может, одумался человек, решил писать, чтобы другим неповадно было.

— О чем вы говорите! Он же и сейчас от уплаты алиментов прячется. Когда такие в прессу выходят, а среди тех, кто себя демократами считает, находятся люди, которые этим Марченко плечи подставляют: давай, мол, тявкай, поливай, — то, извините, грустно становится.

— Да, если такие к власти дорвутся, — задумчиво произнес Стрельцов, — то тогда беды не миновать.

— А другие помешались на языке, требуют, чтобы все вдруг начали говорить по-белорусски.

— Ну и что здесь плохого?

— Конечно, ничего плохого в этом нет. Если говорить о государственности, независимости, как политической, так и экономической, то так и должно быть. Но, согласитесь, когда десятилетиями говорили, писали, общались на русском языке, то разве можно с такого-то числа — словно по щелчку выключателя — всем вдруг заговорить, начать писать только по-белорусски. А как быть ученым, преподавателям технических наук, писателям, пишущим по-русски? Неужели не ясно, что должен быть переходный период, причем довольно длительный. Нужны не истерические призывы, а спокойная, целенаправленная работа по привитию и взрослым, и детям интереса к языку.

— Не огорчайтесь, Эдуард, — улыбнулся Левин. — Не забывайте, что есть люди, которые искренне считают, что стоит всем гражданам республики заговорить на национальном языке, как тут же столы начнут ломиться от продуктов и наступят мир и благополучие.

— Согласен, есть и такие, но и вы согласитесь, нельзя жить по принципу око за око, ведь среди людей в таком случае постоянно будет расти ком обид и зла. А речь же идет о построении нового общества. Я не знаю, как его назвать — социалистическим или капиталистическим, главное, чтобы не было больше репрессий — ни физических, ни моральных, чтобы не было доносов и издевательств.