Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары

• Название: Гибель волхва. Варвары
• Автор: Геннадий Осетров
• Издательство: Гепта-Трейд
• Жанр: Исторические приключения
• ISBN: 5-87683-002-Х

Повесть о принятии христианства на Древней Руси и роман о жизни и быте скифских племен.

Содержание:

Геннадий Осетров. Гибель волхва (повесть), с. 3-176

Глеб Пакулов. Варвары (роман), с. 177-441

Словарь, с. 442-443

---

– Диоскур!

– Э! – отозвался друг.

– Кто кого догоняет, Диоскур? – таинственно зашептал Грак.

– Нашел время шутить! – огрызнулся Диоскур. – Мы удираем.

– Верно! – Грак взял из кучи один факел, через плечо бросил за борт. – Чей корабль столкнется с ним, а?

– Ты зря–то зачем теряешь факелы? – схватил его за руку Диоскур. – Сказано – будем кидать в персидов огонь.

– Правильно, правильно, – освобождая руку, довольно закивал Грак. – Но что факелы! Надо вылить в море этот бочонок, отойти, чтобы между нами и нефтью была чистая вода, и бросить огонь…

Диоскур, пораженный молчал.

– Мудрец! – он хлопнул друга по груди. – Я подниму огонь в жаровне. Ай да Грак! Всегда был веселым выдумщиком, но эта выдумка – грустная для персидов – пусть спасет нас.

Диоскур бросил лучины на уголья, подул. Огоньки побежали по щепкам, высветили его лицо.

– Погаси! – крикнули из кружка молящихся матросов. – Персы будут целить наверняка!

– Сейчас мы их зажарим, – пообещал Грак. Вдвоем подняли тяжелый бочонок на борт, опрокинули. Когда нефть вылилась, столкнули туда же и бочонок.

– Подай–ка. – Грак протянул руку к жаровне. Диоскур взял из огня пылающий факел, протянул другу. Грак взял, но бросить не спешил. Когда, по его расчету, нефть широко разбежалась по морю и меотская триера должна бы идти по ее радужным разводьям, он, прежде чем швырнуть факел, опустил его за борт к самой воде, убедился, что корабль идет по чистому морю, и только тогда широко размахнулся, обсыпав матросов горящими каплями.

– Пламенные объятья от Грака! – крикнул он и швырнул факел.

Огненная стена вздыбилась между кораблями, жаром толкнуло в лица, и все увидели меотскую триеру, со всех концов обложенную огнем. Промасленные борта взялись пламенем, черные фигурки заметались по палубе, и триера ахнула человеческим жутким криком. Горело все: борта, надстройки, канаты на мачтах и сами мачты со скатанными парусами. Горели весла и отсюда казались огненными соломинками.

– Да не постигнет нас кара за невинных рабов в трюме, – заикаясь, пролепетал Диоскур.

– Меоты могли умереть другой смертью, – возразил Грак. – Стоило в порту не брать в руки весел. Трусы всегда между двух смертей.

Теперь пылающая триера осталась позади, одна на выгоревшем море, во тьме. Красным пятнышком долго еще подмигивала она эллинам, пока не исчезла совсем. Опия все это время молча наблюдала за медленной гибелью преследователей. Матросы окружили ее, выкрикивая хвалу, будто она придумала способ спасти им жизни. Ей надоело это.

– Я иду спать в отсек капитана, – заговорила она. Голоса смолкли. – Хочу утром проснуться в Ольвии на честном корабле, а не в море на судне, ставшем корсарским.

Неловкая тишина после ее слов держалась долго. Только рулевой двусмысленно хохотнул, но замолк никем не поддержанный. Опия не уходила, ждала, как отнесутся к ее словам матросы, свободные от жестокой власти капитана, вольные поступить как угодно.

– Спи, госпожа, спокойно, – с нажимом заверил надсмотрщик. – Мы дрались с корсарами, ты сама видела – как. А потом… Кто желает рано или поздно навестить Ольвию, волоча на себе цепи, чтобы на глазах сограждан повиснуть для просушки на рее? У нас в Ольвии семьи, госпожа.

Толпа матросов одобрительно шумнула.

– Да чтобы кто–то откопал мою амфору и распил ее с моей Вестой? Не–ет! – весело прогудел здоровяк, что уводил матросов на помощь гребцам. – А ну–ка, дай встану!

Он столкнул с мостика рулевого и тяжелой тушей навис над штурвалом.

– А я попрошу, пусть Эол пришлет свежака в паруса! – крикнул Грак и, вытянув губы, начал выдувать жалобный свист, очень похожий на завывание ветра.

Опия улыбнулась своей обвораживающей улыбкой и пошла в каюту успокоенная. Путь ей освещал факелом надсмотрщик.

Проснулась гетера от легкого постукивания в дверь. Ее будили. В щелях дубовых ставен искрились солнечные полосы. Корабль легко покачивало. Набросив плащ, Опия вышла на палубу. Было позднее утро. Солнце ярилось в безоблачном небе, тонкая пленка тумана стлалась над самым морем, пологий берег был оранжевым и желтым.

Осень выметала свои последние жаркие краски, но золотой перелив их не отдавал теплотой. Берега смотрелись стылыми, усопшими. Кончался месяц октябрь.

Опию знобило. Дул верховой устойчивый ветер. Паруса упруго округлились. От хорошего хода по бортам шелестела вода.

«Накликал–таки ветра Грак», – подумала она. Здоровяк, по–прежнему стоящий за рулем, увидев гетеру, оповестил:

– Видна Ольвия.

Гетера кивнула, прошла на нос корабля, но как ни всматривалась, города не разглядела. По всему, он был еще далеко, и только глаза, привыкшие к морским просторам, могли различить его.

Ночью Опия не сомкнула глаз и только перед рассветом вздремнула: вечером, как только надсмотрщик зажег от факела светильники, вышел, она села писать отпускные расписки на рабов. К тому же ее мучило предстоящее появление в Ольвии, из которой, как она думала, уезжала навсегда в ту памятную ночь. Теперь предстояло объяснить кое–кому о внезапно и неизвестно куда исчезнувшем Логе, этом варваре–скифиде, так безраздельно завладевшем ее умом и сердцем. Что ж, она спасала его от мести отвергнутых поклонников, но он сам распорядился своей судьбой. Человек волен распоряжаться собой. А что было именно так – подтвердит рулевой, тот, второй, с отрезанным ухом, что хотел приковать Лога к веслам. Потом этот наконечник. Он лежит в заветной элефантовой кости шкатулке среди золота и самоцветов. С ним связана какая–то неприятная история. Для скифов или для персов? Какая? Ясно одно – он нужен и тем, и другим. И ей нужен! Только бы выведать, что за тайна опутала его. О, тогда она сыграет на нем.

Опия все куталась в плащ, но озноб не отпускал. «Вот умереть бы мгновенно, – подумала она. – Уйти от тревог, забот, страха». Но подумала об этом просто и легко. Знала – не умрет молодая, здоровая, как сама богиня Гигиена. К тому же… Было страшно представить себя лежащей без движения, когда нельзя будет глянуть на себя хотя бы со стороны – все так же ли удачно наложены румяна, завиты волосы?.. Нет, смерть – это плохо. Но и сейчас ей плохо. И, верить, всем плохо. Одному Ксару хорошо. Ведь вышло в общем так, как он хотел. Она хоть и невольно, но помогла ему отделаться от Лога, чем–то мешавшего старейшине. Чем? Такой большой голубоглазый ребенок, мягкий, как воск. Ребенок?..

Гетера прерывисто вздохнула. С гибелью Лога рассеялись мечты о тихой, обеспеченной жизни в шумных Афинах, у подножия Акрополя, под крышей большого ухоженного дома. Она приглядела его давно, еще когда только начинала свое роскошное жречество в храме любвеобильной Афродиты и сына ее, шалуна Эрота. Дом во все времена года захлестнут прибоем цветов, студеная бьет из–под беседки вода, утекая звонливо по медным желобам в глубину обширного сада. В мечтах она видела себя возлегающей на подстриженной траве. Ее голова на коленях Лога. Рядом бегает белоголовая девочка – ее дочь, гоняется за прозрачнокрылыми стрекозами. Девочка виснет на шее отца, тормошит. В розовых пальчиках бьется пучеглазая стрекоза, а дочь хохочет, хохочет, блестя влажными зубами…

Дрожь прошла по телу Опии. Она встряхнулась, избавляясь от видения, пристально вгляделась в далекий берег. Теперь гетера увидела Ольвию.

«Присвоила корабль, а зачем? – спросила себя. – Только для того, чтобы обуздать кучу мужчин, направить их силу на выполнение страстного желания жить, остаться свободной, сохранить свое? Присвоила? Но капитан бывал так любезен, что мог вполне подарить его на самом деле попроси об этом в подходящее время».

Гетера крикнула надсмотрщика, потребовала ключи. Тот безропотно отдал, с любопытством проводил ее воспаленными глазами.

Гребцы, кто как, спали на своих скамьях, но с появлением госпожи подняли головы. С надеждой, мольбой, недоверием разглядывали ее и молчали. Тоже молча Опия отомкнула крайнего, и цепь брякнула на пол.

– Вот ключи! – она тряхнула ими. – Снимите цепи и поднимитесь наверх. Уже видна Ольвия, и я сдержу свое обещание. Вы свободны. Отпускную расписку и золотой статер получит каждый.

Рабы не шевелились. Радость, если она велика, тоже сковывает человека, как цепи. Многие плакали. Только когда Опия покинула их, в гребном отделении взыграла радость. Гребцы смеялись, обнимали друг друга. Молодой атлет дико отплясывал. Потом, будто опомнившись и поверив в свое освобождение, они ринулись наверх, к солнцу.

Опия вышла из каюты с тяжелой сумкой, прошла сквозь толпу замолкших рабов, остановилась возле мертвого капитана. При своей короткой и бурной жизни он не научился писать. Это гетера знала: не раз видела капитана, прикладывающего палец к документам. Теперь гетера принесла ему на последнюю подпись квадратики пергамента с одной на них фразой – «Вольноотпущенник капитана Гастаха». Не забыла прихватить и коробочку с подушечкой, пропитанной соком чернильного ореха. Все это – пергамент и коробочка – нашлось в каюте.