Ю Несбё - Призрак

• Название: Призрак
• Автор: Ю Несбё
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-04498-2

После трехлетнего отсутствия бывший полицейский Харри Холе возвращается в Норвегию, чтобы расследовать еще одно убийство. На этот раз им движут глубоко личные мотивы: обвиняемый — сын его прежней возлюбленной Ракели. Харри знал Олега еще ребенком и теперь готов разбиться в лепешку, чтобы доказать его невиновность. Поскольку убитый был наркодилером, Харри начинает поиски в этом направлении. В ходе своего неофициального расследования он узнает о существовании таинственного человека, заправляющего местной наркосетью. Его имени никто не знает. Он появляется из ниоткуда, как призрак, дает указания, казнит и милует, а затем вновь исчезает. Его помощники действуют жестко и убивают не задумываясь. Харри понимает, что, только подобравшись к этому зловещему «призраку», он сумеет помочь Олегу…

Впервые на русском языке!

---

Турд Шульц ответил «да». И одновременно к нему пришла другая мысль: какие последствия возымел бы его отказ?

Это случилось шесть рейсов назад.

Турд Шульц посмотрел на пакет. Пару раз ему приходила в голову мысль смазать жидким мылом презервативы и мешки для замораживания, которыми они пользовались для упаковки, но кто-то сказал ему, что собаки, натренированные на поиск наркотиков, умеют разделять запахи и таким простым трюком их не обманешь. Что все дело в плотности пластиковой упаковки.

Он ждал. Ничего не происходило. Он кашлянул.

— Oh, I almost forgot, — сказал Мистер Маленький — Yesterday's delivery…[7]

Злобно ухмыляясь, он полез во внутренний карман пиджака. А может, ухмылка его не была злобной, просто это такой юмор восточного блока? Турду захотелось ударить его, выдохнуть ему в лицо дым от сигареты без фильтра, выплюнуть ему в глаза виски двенадцатилетней выдержки. В общем, проявить юмор западного блока. Вместо всего этого он взял конверт и промямлил «спасибо». Конверт казался совсем тонким. В нем должны были лежать крупные купюры.

Потом Турд Шульц снова подошел к окну и проследил за тем, как автомобиль исчезает в темноте. Звук отъезжающего автомобиля был заглушен ревом «Боинга-737». Наверное, это 600-я модель. В любом случае машина нового поколения. С более низким звуком двигателей, способная подниматься выше, чем старые классические модели. Он увидел собственное отражение в оконном стекле.

Да, он взял. И будет продолжать брать. Брать все, что жизнь будет швырять ему в морду. Потому что он не был Дональдом Дрейпером. И не был ни Чаком Йегером, ни Нилом Армстронгом. Он был всего лишь Турд Шульц, долговязый шофер с долгами. И проблемой с кокаином. Ему надо бы…

Эти мысли заглушил следующий самолет.

Адовы церковные колокола! Ты их видишь, папа, этих так называемых ближайших родственников, уже собравшихся у моего гроба? Они обливают меня крокодиловыми слезами, эти грустные хари говорят: «Густо, почему ты так и не смог научиться быть такими же, как мы?» Нет, гнусные самодовольные лицемеры, я не смог! Я не смог стать таким же, как моя приемная мать: пустоголовым, изнеженным, твердо уверенным, что все будет хорошо, стоит только прочитать правильную книжку, послушать правильного гуру и поесть долбаные правильные травки. И если кому-нибудь удавалось пробить брешь в той условной мудрости, которой она поднабралась, она всегда разыгрывала одну и ту же карту: «Но посмотри, каким мы сделали окружающий мир: кругом войны и несправедливость, а люди не могут жить в естественной гармонии с собой». Запомни три вещи, бейби. Первая: естественное — это война, несправедливость и дисгармония. Вторая: ты — это самое негармоничное существо в нашей маленькой мерзкой семейке. Ты хотела любить того, кто отверг тебя, и наплевала на тех, кто был рядом с тобой. Sorry,[8] Рольф, Стейн и Ирена, но в ее жизни было место только для меня. Что делает пункт третий еще более забавным: я никогда не любил тебя, бейби, сколько бы ты ни считала, что достойна моей любви. Я называл тебя мамой, потому что тебе это нравилось, а мне облегчало жизнь. Я сделал то, что сделал, потому что ты мне позволила, потому что я не мог этого не сделать. Потому что я такой, какой есть.

Рольф. Ты хотя бы не просил называть тебя папой. Ты на самом деле пытался полюбить меня. Но природу не обманешь, и ты понимал, что свою плоть и кровь — Стейна и Ирену — любишь больше. Когда я рассказывал другим людям, что вы — мои «приемные родители», я видел выражение боли на мамином лице и ненависти — на твоем. Не потому, что звание «приемные родители» низводило вас до единственной функции, какую вы исполнили в моей жизни, но потому, что эти слова ранили женщину, которую ты, как ни странно, любил. Думаю, ты был достаточно честен для того, чтобы увидеть себя таким, каким тебя видел я: человеком, который в один прекрасный момент опьянел от собственного идеализма и решил выкормить подкидыша, но скоро понял, что бюджет ушел в минус. Что ежемесячное пособие, которое тебе платят за присмотр за мной, не покрывает фактических расходов. Что я — кукушонок. Что я сожрал все. Все, что ты любил. Всех, кого ты любил. Ты должен был понять это раньше и выкинуть меня из гнезда, Рольф! Ты первым обнаружил, что я ворую. Сначала это была всего лишь сотня. Я отнекивался. Сказал, что ее мне дала мама. «Правда ведь, мама? Это ты мне дала». А «мама» медленно кивала со слезами на глазах и говорила, что она, наверное, об этом забыла. В следующий раз я украл тысячу крон из ящика твоего письменного стола. Деньги, отложенные на наш отпуск, как ты сказал. «Отпуск мне нужен только от вас», — ответил я. И тогда ты впервые ударил меня. Казалось, в тебе что-то оборвалось, потому что ты бил и бил и не мог остановиться. Я был уже выше тебя и шире в плечах, но я никогда не умел драться. Драться как ты, кулаками и мускулами. Я дрался другим способом, более выигрышным. А ты бил и бил кулаками. И я понял почему. Ты хотел изуродовать мое лицо. Отнять у меня мою власть. Но женщина, которую я называл мамой, пришла и встала между нами. И тогда ты произнес слово «вор». Это было правдой. Но это означало, что я должен сломать тебя, малыш.

Стейн. Молчаливый старший брат. Первый, кто потрогал перья кукушонка, но у кого хватило ума держаться от него подальше. Умный, способный, одаренный одиночка, он при первой возможности уехал учиться подальше от дома. И пытался уговорить Ирену, свою дражайшую младшую сестричку, уехать вместе с ним. Он считал, что она вполне сможет доучиться в этом чертовом Тронхейме, что ей будет лучше, если она уедет из Осло. Но мама отказалась отпустить Ирену. Она ведь ничего не знала. Не хотела знать.

Ирена. Красивая, очаровательная, веснушчатая, нежная Ирена. Ты была слишком хороша для этого мира. Ты была всем тем, чем не был я. И все же ты меня любила. Любила бы ты меня, если бы знала? Любила бы ты меня, если бы знала, что я с пятнадцати лет трахал твою мать? Трахал твою бухую стонущую мать, трахал ее сзади, прислонив к двери сортира, или двери подвала, или двери кухни, шепча ей в ухо «мама», потому что это возбуждало и ее, и меня? Она давала мне деньги, она прикрывала меня, когда было надо, она говорила, что просто одалживает мне до тех пор, пока не станет старой и страшной, а я не встречу милую девушку. А когда я ответил: «Но, мама, ты уже и так старая и страшная», — она только рассмеялась, умоляя меня взять ее еще раз.

В тот день, когда я позвонил приемному отцу на работу и попросил прийти домой в три часа, потому что мне надо рассказать ему кое-что очень важное, у меня на лице еще не прошли синяки от его ударов. Я оставил входную дверь приоткрытой, чтобы она не услышала, как он придет. И я шептал что-то ей в ухо, чтобы заглушить звук его шагов, шептал то, что ей нравилось слушать.

Я увидел его отражение в окне кухни. Он стоял у двери.

Он съехал из дома на следующий день. Ирене и Стейну сообщили, что у мамы с папой в последнее время были проблемы и поэтому они решили какое-то время пожить раздельно. Ирена была совершенно разбита. Стейн жил в своем студенческом городке и не отвечал на звонки, но прислал эсэмэску: «Грустно. Куда мне приехать на Рождество?»

А Ирена плакала и плакала. Она любила меня. Естественно, она начала меня искать. Искать Вора.

Церковные колокола бьют в пятый раз. Плач и всхлипывания на церковных скамьях. Кокаин, огромный аванс. Сними квартиру в одном из центральных западных районов, зарегистрируй ее на какого-нибудь торчка, который за дозу позволит тебе воспользоваться своим именем, и продавай малыми дозами на лестнице или во дворе, поднимай потихоньку цены по мере того, как они станут чувствовать себя в безопасности, любители коки за безопасность отвалят сколько скажешь. Поднимайся, выдвигайся, сокращай потребление, стань кем-то. Не подыхай в притоне, как долбаный неудачник. Священник покашливает: «Мы собрались здесь, чтобы вспомнить Густо Ханссена».

Голос из задних рядов: «В-в-вора».

Это говорит заика Туту, сидящий там в своей байкерской куртке и бандане. А позади него слышен собачий скулеж. Руфус. Добрый преданный Руфус. Вы вернулись? Или это я прибыл к месту назначения?

Турд Шульц положил свой «Самсонайт» на крутящуюся ленту, и тот уехал на просвечивание в аппарат, рядом с которым стоял улыбающийся сотрудник службы безопасности.

— Не понимаю, как ты разрешаешь им гонять тебя по такому графику, — сказала стюардесса. — В Бангкок два раза в неделю!

— Я сам попросил, — возразил Турд, проходя через рамку.

Кто-то в профсоюзе предложил начать забастовку против того, что экипажи по нескольку раз в день подвергаются облучению, так как одно исследование, проведенное в США, показало, что процент умирающих от рака среди пилотов и членов экипажей воздушных судов выше, чем у остального населения. Но любители стачек не упомянули, что и продолжительность жизни у них больше. Летчики умирали от рака, потому что больше им, в общем-то, не от чего было умирать. Они проживали самую безопасную жизнь в мире. Самую скучную в мире жизнь.