Павел Алексеев - Десант строгого режима. Воля богов

• Название: Десант строгого режима. Воля богов
• Автор: Павел Алексеев
• Жанр: Боевая фантастика

Когда суд готовится вынести несправедливый приговор и незаслуженное наказание неотвратимо. Когда от тебя отвернулись друзья и знакомые. Когда, кажется, нет спасения и неоткуда ждать помощи. И кажется, что жизнь остановилась и впереди целые годы бессмысленного, серого существования. На помощь приходит она — ВОЛЯ БОГОВ!

---

Друзья и знакомые, на которых я ссылался в качестве косвенных свидетелей, постепенно стали менять показания. От очных ставок уклонялись. Странности множились. Кому я мог так сильно, перейти дорогу? То, что меня, когда привезли в СИЗО, сразу кинули к блатным в камеру, это обычные шутки ментов. Для БСМ у них есть другие камеры, для 'красных', хотя там тоже, ещё те твари сидят. Стукачи зоновские, да те, кто из хаты ломился. А это они сделали, что бы проучить, что бы знал своё место. А если что, так скажут, что перепутали. Да уж… Перепутали. Через десять минут, целым нарядом меня отдирали от трепыхающегося тела смотрящего. Как потом мне сказали, я там нескольких уработал, хорошо хоть не насмерть. Хотя, в другом месте и в другое время, придавил бы, не особо задумываясь. Такая гниль там сидела. А что оставалось делать? После краткой процедуры знакомства, смотрящий определил мне статус — оленя и выделил шконку поближе к параше. Я с ним как-то был совсем не согласен, о чём доходчиво проинформировал, что за оленя, я его сейчас петухом сделаю. Ну, а по пути к нему, втоптал в пол его шнырей.

И началась череда перемещений, камера — карцер, карцер — камера. Потом, видимо, когда я уже едва не подыхал от истощения, боясь показать меня адвокату, дав отлежаться пару дней в больничке, меня поместили в одиночку. Да я и не возражал. Мне там вполне комфортно. Посидеть в одиночестве, подумать. Правда, проблем, после парочки моих выступлений в камерах, уже не было. Толи моя отмороженность помогла, или малява с воли пришла — местный люд меня зауважал и больше не дёргался. Да вот, только местную администрацию я чем-то не устроил. Видимо, дубаков сильно помял, когда они меня совсем неласково, из хаты тащили. Да и в пресс-хате отбивался, сколько мог, пока не вырубили, убивать-то я их не стремился. Может ещё по какой, другой причине. Я потом неделю, в одиночке отлёживался, в больничку уже не отправляли, доктор в камеру пользовать приходил. Ладно, организм молодой, растущий, всё как на собаке, быстро зажило. Вот они меня под всяким предлогом и совали в кичму.

Но всему приходит конец, теперь я сижу в одиночке, плюю в потолок, от нечего делать занимаюсь растяжкой, отжиманиями, приседаниями и другой доступной мне физической нагрузкой.

От такой жизни, весь лишний жирок с меня сошёл. Животик исчез, тело стало сухощавым, жилистым. Скоро я снова, как в юности, смог садиться на любой шпагат, вставать на мостик и обратно. От отжимания на кулаках, на костяшках наросли хорошие мозоли. Я даже приловчился медитировать. Никогда не увлекался йогой, а тут от нечего делать, даже стало получаться полностью отключаться от всех ощущений. Интересное чувство. Время пролетает моментом. Было жаль, что размеры камеры не позволяли отрабатывать прыжковую и другую технику, но на безрыбье и рак рыба. После обязательной разминки на общефизическую нагрузку и растяжку, я начинал отрабатывать удары руками и ногами, до изнеможения повторяя одни и те же движения. И так день изо дня, выматываю себя тренировками, лишь бы в голову не лезли лишние мысли, иначе и с ума сойти не долго.

Полгода. Никогда не думал, что это так много. Даже, когда служил в армии, время так не тянулось, хотя тогда казалось всё наоборот. Но, тут, в этих стенах я, по настоящему, ощутил, как может быть тоскливо, когда нет выбора своего будущего.

***

— Ну, что, Артёмьев? Скоро ты там? — нетерпеливо спросил Пастухов, — Долго мне ещё на тебя любоваться?

— А я тебя и не держу. Можешь идти, — разрешил я, неторопливо перелистывая очередную страницу.

— Ну, ну. Пошути тут ещё. На зону придёшь, там нашутишься. Тебе и так строгач корячится. Ты же у нас особенный. Даже тут, в СИЗО и то на строгом режиме сидишь. Думаешь, начальник СИЗО тебе хорошую характеристику напишет? А суд всё во внимание примет. Так, что — строгач тебе, по одному только характеризующему корячится. Даже если и на общую закинут, то один хрен, тебе БУР обеспечен. Да и я постараюсь.

— Да ты не злорадствуй. От тюрьмы и сумы не зарекайся. Кто знает, где ты завтра будешь. Глядишь, я тебя на соседней шконке увижу. Вот тогда и споёшь мне свою серенаду. Прокукарекаешь. Кстати, тебе-то я, чем насолил? Вроде нигде не пересекались

— Не дождёшься ты от меня серенад, — рассмеялся тот, ухмыляясь. Видно, от скуки ему захотелось поговорить, посамоутверждаться, — А на счёт, насолил или нет, это как посмотреть. Я про тебя наслышан. Нос свой совал, куда не надо, а это очень нехорошо. Людям хорошим, мешал работу делать. Люди, понимаешь, работу работают, с преступностью борются. А тут ты приходишь и многомесячный труд насмарку. А потом люди проблемы имеют.

— Невиновных в тюрьму определять, жизни ломать, карьеру — это ты называешь, бороться с преступностью? Кстати, вспомнил я тебя, Пастухов. Это твой племяша в Центральном следаком работает? Что рожу скорчил? Твой. Это вам я помешал, дачу у соседа отобрать. Вот за это ты меня и ненавидишь. Тоже мне, борец с преступностью, — тихо рассмеялся я, глядя на то, как Пастухов снова покраснел от злости.

— А за это, тебе от меня особая благодарность будет, — злобно просипел он, — У меня ведь, родни много. На строгач тебя пошлют в нужную колонию. А там мой родственничек тебя уже встретит. Так встретит…

— Ну, поживём, увидим. Встретит, так встретит, — покладисто ответил я, — А раз всё уже решено, может, скажешь, кто мне девку подкинул. Кому я так насолил?

Пастухов, откинулся на стуле, задумчиво крутя ручку между пальцев. Оценивающе, презрительным взглядом рассматривая меня. Лицо постепенно приобретало нормальный цвет.

— А не скажу я тебе ничего, Артёмьев. Будешь гнить на зоне и никогда не узнаешь, кто тебя туда определил. Так что, сиди и не дёргайся. Глядишь, лет через пятнадцать и выпустят по УДО. Хотя, я бы на твоём месте и не мечтал. Но, можешь и помечтать. Надежда умирает последней, — рассмеялся он.

— Злой ты, Пастухов. Злой и жадный. Как там хохлы говорят? Бог не теля, бачит видселя. Вот и ты где-нибудь проколешься и тебя схарчат. Так, что позлобствуй пока. А там, глядишь, и мы с тобой встретимся, пообщаемся, — пообещал я, глядя, как он снова наливается краснотой. А интересно, если его сейчас инсульт долбанёт, мне это тоже в вину поставят?

Неожиданно, по помещению прошла дрожь. Всё качнулось, в душе ёкнуло, среагировала вестибилярка. Чувство было такое, как на качелях, когда летишь вниз. Снова качнуло. И снова. За дверью раздались громкие вскрики, кто-то пробежал по коридору.

— Что это?! — испугано вцепившись в стол, спросил Пастухов, выпучив на меня свои глаза.

— На землятресение похоже, — ответил я, прислушиваясь к звукам, раздающимся из-за дверей. Интересно, что будут делать? Как положено, поступать в таких случаях в режимных учреждениях по закону, я не знал. Но эвакуировать наверняка никого и никуда не будут.

— Землятресение? Вот чёрт! Надо же! — засуетился Пастухов, — Ладно, давай дело. Завтра дочитаешь. Мне идти срочно надо. Я уже опаздываю, у меня ещё дел много.

Он надавил несколько раз на кнопку вызова охраны. Потом снова. Но звонок не сработал. Выругавшись, Пастухов поднялся из-за стола и направился к дверям, в этот момент снова здание качнуло и достаточно сильно, так что ему пришлось взмахнуть руками и ухватиться за стену. Он испуганно вскрикнул. Я тоже расставил ноги и вцепился покрепче в табуретку, что бы с неё не свалиться. Промелькнула паническая мысль, что сейчас всё рухнет и нас завалит.

Пастухов, повернулся ко мне с белым от испуга лицом, и хотел что-то сказать. Но в этот момент снова накренился пол, и он полетел к противоположной стене. Я тоже не удержался от неожиданного толчка и свалился с табуретки, почувствовав, как больно врезался браслет наручников в руку. Мимо меня пролетело уголовное дело, слетевшее с моих колен, в глазах потемнело.

Чувство падения всё длилось, тьма в глазах сменилась какой-то серостью, и исчезли звуки. Через какие-то мгновения, когда я только задумался странностью происходящего, в глаза ударил свет, в уши ворвался многоголосый мат. Я крепко приложился об землю, лицом проехался по мокрой траве и ударился обо что-то мягкое. Это мягкое, вспомнив чужую мать, зашевелилось и отодвинулось от меня. Я открыл, машинально закрытые при падении, глаза, поднял голову и тоже вспомнил чью-то мать.

Посреди большого поля, вповалку лежали сотни людей, многие шевелились, подымаясь, тоже растерянно крутили головами по сторонам. По внешнему виду, было заметно, что это заключённые. Среди них, попадались и люди в форме, сотрудники СИЗО. Рядом со мною, в своём модном костюме, на траве сидел следователь Пастухов, непонимающим взглядом, растеряно и испугано трясся и крутил головой, осматривая то, что его окружало. А окружало его то, что и всех. Поле, небо и никакой тюрьмы вокруг.

Поднявшись на ноги, я осмотрелся по сторонам. Невдалеке виднелся лес, в небе посвистывала какая-то птаха. Судя по всему, было раннее утро, трава ещё не просохла от росы. После тюремной атмосферы, воздух был одуряющее чист. Я вздохнул полной грудью, так что в голове зашумело, бодрость, ощущение нового и неизведанного ударили в мозг. Неожиданно, весь мой страх куда-то ушёл, я вдруг понял, что ненавистные стены СИЗО я больше никогда не увижу и началась новая жизнь. Отодвинув, на время, причины этого понимания, я повернулся к той роже, которую за сегодня уже люто возненавидел. Посмотрев на растерянного Пастухова, я слегка наклонился к нему и спросил: