Константин Преображенский - КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио

• Название: КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио
• Автор: Константин Преображенский
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2000
• ISBN: 5-227-00623-7

Константин Преображенский — бывший разведчик, журналист и писатель, автор книг о Японии; «Бамбуковый меч», «Спортивное кимоно», «Как стать японцем», «Неизвестная Япония» — и многочисленных публикаций. Настоящая книга вышла в Японии в 1994 голу и произвела эффект разорвавшейся бомбы. В ней предстает яркий и противоречивый мир токийской резидентуры КГБ, показана скрытая от посторонних кухня разведки. Автор также рассказывает о деятельности КГБ в России — о военной контрразведке, работе в религиозных организациях, о подготовке разведчиков к работе за рубежом, особое внимание уделяя внутреннему контролю в разведке и слежке за собственными сотрудниками. К. Преображенский часто выступает в российских и мировых средствах массовой информации в качестве независимого эксперта по вопросам разведки.

---

Большинство здешних ресторанов специализируется на европейской кухне, однако в той или иной степени трансформированной с учетом японского вкуса. Ощущение европейского шика достигается за счет сервировки, нарочито дорогой. У каждого прибора лежит по несколько ножей и вилок и даже специальный крошечный прибор с пружинкой для выжимания сока из дольки лимона. В такой «двойственной» обстановке японцы чувствуют себя очень уютно, да и цены в Ёёги не особенно высоки.

Разумеется, помощнику министра появляться здесь все-таки не пристало. Но ведь пригласил его сюда я, намекая на свой молодой возраст и как бы не зная об истинном, весьма высоком общественном положении Сэймона.

Он пришел туда точно в назначенное время. Мы издали увидели друг друга и с радостью отвесили глубокие поклоны.

Сэймон окинул меня доброжелательным и открытым взглядом, как бы желая понять, насколько я изменился и повзрослел за эти годы. Сам же он не претерпел каких-либо видимых изменений, как это свойственно людям монголоидной расы.

Мы сразу же прошли в ресторан, где, опускаясь на стул, Сэймон демонстративно посмотрел на часы.

— Один час вы можете мне уделить? — поспешно спросил я, и он по-приятельски кивнул.

Как и все здешние профессора, Сэймон был одет в блеклый серовато-зеленый плащ и почти такого же цвета костюм. Плащ он немедленно снял и небрежно кинул на спинку стула.

— Ну, как дела? — с ходу спросил он.

Я начал рассказывать о своем корреспондентском житье-бытье, умалчивая, естественно, о принадлежности к советской разведке.

Тем временем официант принес объемистое меню в кожаном переплете. Листая его, я испытывал чувство гордости, ибо впервые в жизни не меня, бедного советскою человека, состоятельный иностранец пригласил в ресторан, а, наоборот, это делаю я, пусть и за счет нашего государства.

Первая страница изобиловала названиями блюд, существо которых было пока мне непонятно: о широком стеклянном бокале или супе «потаж» в чашке я еще ничего не знал.

Потом я понял, что это два типовых европейских блюда, принятые во всех ресторанах мира.

Наконец в меню мелькнуло отдаленно-знакомое слово «буйябэс». Кажется, так называется знаменитая французская уха, о которой нам рассказывали в разведывательной школе.

В памяти тотчас возник небольшой светлый зал с лепным потолком в одном из московских особняков, укрытом деревьями большого сада и потому почти совсем не видном с Садового кольца, день и ночь шумящего в непостижимой близи отсюда. До революции этот особняк принадлежал купеческой семье, но сразу был захвачен ЦК и долго находился в его владении, Во времена Сталина здесь жил генерал НКВД с семьей, остальное неизвестно, да и спрашивать об этом не полагалось.

В один из дней мне вместе с другими слушателями довелось побывать здесь. В застегнутых на все пуговицы пиджаках мы разместились в зале, где нам предстояло выслушать лекцию на весьма необычную тему. Записи мы по обыкновению будем вести в пронумерованных тетрадях, которые потом сдадим дежурному.

За кафедрой — пожилой профессор. Как и все советские разведчики, немало поездившие но свету, он в своих лекциях тоже уделяет внимание еде. Особый упор он делает на французской кухне, из чего можно заключить, что больше всего лет он провел именно во Франции.

Сейчас, строго глядя куда-то вдаль, он описывает буйябэс.

— Ничего более вкусного на свете не существует! — диктовал профессор разведки, твердо отчеканивая слова. — В эту французскую уху входит множество видов рыб, а также моллюсков, которых во Франции называют морскими фруктами. Отведав буйябэс, ваш друг иностранец придет в благодушное настроение и будет готов для вербовки. Поэтому, если вы хотите установить с иностранцем агентурные отношения, непременно заказывайте буйябэс…

Лектор умолк. Взгляд его стал тоскливо-мечтательным. Очевидно, он вспомнил сладкую французскую жизнь, ставшую теперь для него недоступной.

Ведь старых разведчиков, если они не занимают руководящих постов, уже никогда не посылают за границу. Кроме, впрочем, тех редких случаев, когда после многолетнего перерыва вдруг потребуется восстановить связь с полузабытым агентом.

Тогда разведчика, который завербовал его тридцать лет назад, моментально отыскивают по картотеке, усаживают в самолет и отправляют в Париж, кажущийся ему несбыточным видением из потустороннего света. Он в считанные часы возвращается во времена молодости, повязывает щегольской платок на морщинистой шее и отправляется в гости к старому знакомому, о ком французская контрразведка и не подозревает, а может быть, давно уже сбросила его со счетов.

Оба дружески ударяют друг друга по-старчески дряблым плечам и идут в ресторан, где готовят их излюбленный буйябэс…

Но очень скоро к ним подсаживается молодой здоровяк из советского посольства и переводит разговор на себя.

— Это мои юный друг, он теперь будет с вами постоянно встречаться. А меня неотложные дела снова зовут в Москву. — упавшим голосом объясняет старик, и француз, как это свойственно наивным европейцам, искренне верит этому…

— Вы не возражаете, если я закажу буйябэс? — вкрадчиво спросил я Сэймона.

— О, разумеется, нет! — восторженно воскликнул он. — Я безоговорочно доверяю вашему вкусу, после того как вы заказали нам в Риге замечательную миногу! Она навсегда осталась в моей памяти, настолько великолепна она была!..

«Боюсь, что эта минога подвигнет тебя К шпионажу!» — подумал я, протягивая ему меню.

Ограничиться ухой было неудобно, и на второе я заказал бифштекс-минутку, называемый так за то, что он очень тонкий и жарится моментально. Поэтому его охотно заказывают студенты, которым не по карману дорогие бифштексы Это напоминало нам обоим о том, что мы оба не так давно тоже были студентами, и Сэймон благожелательно улыбнулся, услышав заказ. Он, может быть, и в самом деле ел много раз этот бифштекс-минутку в юношеские годы, но наши, советские, студенты наверняка даже не подозревали о его существовании…

Тем временем официант принес бутылку красного сухого вина и разлил его по бокалам. Потом поставил бутылку рядом со мной на стол и удалился, поскольку здесь, в ресторане средней руки, он не должен был стоять навытяжку рядом со столом весь вечер и тотчас же наполнять опустевшие бокалы.

Наступила приятная расслабляющая пауза.

— Да, я часто вспоминаю Москву, как мы там встречались, — произнес Сэймон и, не найдя, что еще добавить, молча отпил половину бокала.

Тем временем официант поставил на стол две белые чашки с ухой.

Буйябэс оказался жидким японским супчиком, в коричневом соевом бульоне которого плавали мидии, кусочки рыбы и пупырчатые красные щупальца осьминога.

— Это не настоящий буйябэс. Он слишком японизирован. Эх, если бы вы знали, какой буйябэс я едал в Марселе! — со вдохом произнес Сэймон, берясь, однако, за ложку…

В переводе на русский фамилия Сэймон означала «Западные врата». Она была наследственным титулом родовитых самураев, передававших от отца к сыну право стоять на посту у западных ворот императорского дворца в Киото, средневековой столицы Японии. Да, кажется, дворянином Сэймон был непростым! Надо как бы невзначай упомянуть об этом, подумал я, дабы польстить его самолюбию. И спросил:

— Судя по вашей редчайшей фамилии, вы происходите не из простых самураев, а из князей?

— Это так, — гордо ответил Сэймон, вытирая губы салфеткой. — Наша семья владела обширными поместьями на острове Сикоку, считавшемся глубокой провинцией. Все их отобрали у нас после войны американцы…

— Вы хотите сказать, что американцы лишили земли свою социальную опору в оккупированной стране, помещиков и буржуазию? — переспросил я, еще не в полной мере расставшийся с лживыми идеологическими постулатами коммунизма.

— Да, именно так и было! — со снисходительной улыбкой подтвердил Сэймон. — Ведь американцы, оккупируя ту или иную страну, первым делом проводят в ней аграрную реформу, передавая помещичью землю крестьянам в частную собственность и тем самым действительно создавая себе мощный класс сторонников, становящихся фермерами.

— А что же стало с вашей семьей? — с искренним участием спросил я.

— Мы обеднели. Сам же я уехал в Токио, поступил в университет и, как видите, стал профессором…

Судя по всему, он не питал обиды ни на американцев, ни на их японских пособников и даже видел в этом некую справедливость.

Это было загадкой для советской исторической науки. И в Японии, и в некоторых других странах Востока, завоеванных американским империализмом, ограбленные им юноши из знатных семейств не только не вливались в ряды коммунистического движения, но, проявляя удивительную лояльность к новым хозяевам, усердно учились, овладевали европейскими знаниями и успешно приспосабливались к капитализму, врастали в него, становясь, подобно Сэймону, носителями буржуазных и проамериканских воззрений.