Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории

• Название: Чужие сны и другие истории
• Автор: Джон Ирвинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58955-5

От знаменитого автора «Мира глазами Гарпа» и «Отеля Нью-Гэмпшир», «Правил виноделов» и «Мужчин не ее жизни», «Последней ночи на Извилистой реке» и «Четвертой руки» — единственное в его творческой биографии собрание произведений малой формы. При всем их жанровом разнообразии — рассказы и повести, размышления о жизни, воспоминания, развернутая дань уважения любимым писателям (таким, как Чарльз Диккенс и Гюнтер Грасс) — Джон Ирвинг остается верен себе: этот мастер психологической прозы, по глубине владения материалом не уступающий великим классикам, обладает удивительной способностью изъясняться притчами, и любая его книга не о том, о чем кажется…

Эксперт

Эти истории стоит читать не спеша, смакуя. «Чужие сны» — желанный оазис на пути к следующему роману Джона Ирвинга.

The Seattle Times/Post-lntelligencer

Проблемы творчества глазами одного из наиболее значительных и эмоциональных романистов Америки. Ирвинг снова доказывает, что его воображения хватит на десять авторов.

The Denver Post

---

Я не помню студента Писательской мастерской Тома Макхейла, будущего автора романов «Пристанище Фаррагана»[25] и «Принчипато».[26] Должно быть, я встречал его в Айова-Сити, но мы не были близко знакомы. Не помню я и «потрясающей бельгийской подружки» Макхейла. Так ее описывал Джон Кейси, которого очень удивило, что я не помню этой девушки. (В тысяча девятьсот восемьдесят втором году Том Макхейл покончил с собой; некоторые утверждают, что он умер от сердечного приступа.)

Зато я хорошо помню Джонатана Пеннера. Он был рослым парнем. Меня особенно впечатлял его профиль. Помню, как он наматывал круги по дорожке крытого стадиона, где ежедневно бегал и я. Пеннер запомнился мне сильным, неутомимым бегуном; он бегал гораздо быстрее меня. Однако главным, на что я обращал внимание в Айове, было развитие моих писательских навыков. Нередко писатели запоминают реальных людей хуже, чем выдуманных героев своих произведений. Меня бы не удивило, если бы Пеннер, прочитав эти строки, однажды позвонил мне и сказал, что вообще не бегал. Ни разу. (Однако меня удивило бы, если бы Джонатан Пеннер оказался человеком невысокого роста.)

Конечно, я мог бы позвонить Андре Дубьюсу и спросить, чья грудь приняла на себя кусок бостонского пирога: его или Крамли? Можно было бы позвонить Дэвиду Плимптону и узнать, не он ли бросался пирогом и в чью грудь метил. Но я убежден: провалы в моей памяти и даже ошибки знаменуют собой правдивость иного рода: то, что мы, создатели художественных произведений, забываем или искажаем, показывает, насколько для нас значимы «воспоминания». (Я хорошо помню, какую зависть и негодование вызывал Плимптон, продавший свой рассказ в один из тех журналов, что мужчины обычно прячут от жен и детей. На гонорар он купил дробовик. Кто-то из студентов выразил надежду, что Плимптон испробует оружие на себе.)

А как сложилась судьба моих однокурсников по Айове, не ставших писателями? Один преподает английский в средней школе, другой стал профессором права, третий — клиническим психологом (этот третий — Дэвид Плимптон).

Многие мои бывшие студенты из Писательской мастерской — пишущие и печатающиеся авторы. Назову еще несколько имен. Писательницами стали мои лучшие слушатели с курсов в Бред-Лоуф: Пэтти Данн и Элизабет Хайд, а также Кэрол Марксон — моя лучшая студентка в Брандейсе.

Однако не у всех моих студентов (в Айове и в других местах) хватило сил взять литературный мир штурмом. Как сложилась их жизнь? Один стал весьма уважаемым редактором в респектабельном нью-йоркском издательстве. Другой неплохо зарабатывает, сочиняя не романы, а вестерны. Третий — директор престижной частной школы. Многие стали преподавателями английского языка в средних школах и колледжах. С особой гордостью называю имя Карен Андес, чемпионки по бодибилдингу. Она написала книгу о бодибилдинге для женщин, о том, как наращивать силу. Я мало чем смог помочь Карен с ее первым романом (он так и остался неопубликованным). Но я был первым, кто привел ее в спортивный зал и дал ей в руки гантели. Сейчас я учусь у Карен, поскольку в моем возрасте (мне пятьдесят три[27]) книга о женском бодибилдинге и наращивании силы весьма превосходит мои нынешние способности.

Но лучше всего из студенческой жизни в Айова-Сити я запомнил свои ощущения женатого человека, мужа и отца. Это отделяло меня от большинства других студентов. У них хватало времени поговорить о писательстве; мне казалось, что они только об этом и говорят. Моим единственным собеседником был Хендри; на разговоры с другими у меня не оставалось времени. Я посещал всего один курс, зато работал на трех работах с частичной занятостью. В остальное время я либо возился со своим сыном Колином, либо писал.

У нас не было телевизора. Если по телевидению показывали что-то, заслуживающее просмотра, я усаживал Колина в коляску и отправлялся в соседний квартал, где жил Воннегут. В доме Курта я смотрел репортажи о Шестидневной войне,[28] качая Колина на колене. В другой раз, когда я смотрел передачу, а Колин то сидел у меня на коленях, то ломал что-нибудь из имущества Воннегутов, у нас с Куртом возник разговор о том, что я намерен делать в дальнейшем.

Многие преподаватели и тренеры были добры ко мне, в том числе и Курт. Я сказал ему, что рассчитываю найти работу преподавателя и параллельно — место тренера по борьбе. Тогда у меня не было иллюзий насчет возможности зарабатывать на жизнь писательским трудом. Помню, я сказал Курту, что даже мысленно не представляю, как смогу жить на гонорары. А пытаться делать это в реальности означало бы обречь свою семью на нищенское существование.

— Возможно, вы удивитесь, но я думаю, капитализм отнесется к вам по-доброму, — сказал мне Воннегут.

Голосование

Первым местом моей преподавательской работы стал Уиндемский колледж (ныне прекративший свое существование) в городе Патни, штат Вермонт. Уиндем был одним из колледжей, чей расцвет пришелся на время Вьетнамской войны. Изобилие студентов объяснялось нежеланием молодых парней отправляться во Вьетнам. Если бы не опасность призыва, эти ребята вообще не пошли бы учиться. Однако среди них попадались просто блестящие студенты с писательскими способностями. У некоторых проявлялись иные способности. Уиллард Сейперстон впоследствии стал моим коммерческим директором. После окончания войны Уиндемский колледж захирел и был закрыт, но к тому времени я уже в нем не работал.

Когда я приехал в Уиндем, борцовской команды там не было. Я убедил руководство колледжа купить борцовский мат. Комнатой для тренировок нам служила кладовка в местном спортзале. Там я начал свои «клубные», как их называли, тренировки. Среди моих студентов человек пять или шесть занимались борьбой в средней школе, причем двое успели побывать во Вьетнаме. Из них составилось ядро клуба. Даже самые худшие залы, в которых мне доводилось тренироваться, были значительно лучше приспособлены, но ни на что другое я рассчитывать не мог. Ребята хотели и были готовы тренироваться, поэтому я не имел права жаловаться.

Когда колледж обанкротился и с аукциона распродавалось все движимое имущество, я пошел на аукцион в надежде выкупить борцовский мат. Но мат был продан какому-то колледжу из южного штата вместе с другим спортивным и тренировочным оборудованием: вибрационными ваннами, гимнастическими снарядами, штангами, гирями и гантелями. Сомневаюсь, что тому колледжу был нужен мат (там вообще не занимались борьбой), однако правила аукциона не допускали изъятия из лота одного предмета.

Невзирая на закат Уиндемского колледжа, Патни стал хорошим домом для моих детей и моим домом, где в первом браке я прожил восемнадцать лет. Моя бывшая жена Шайла до сих пор там живет. Уиллард Сейперстон — мой нынешний коммерческий директор — оказался еще и умелым плотником, который преобразил мое «поместье» в Патни. Одну из мелких построек близ большого сарая — сарайчик, где хранились инструменты, — он переделал в кабинет. Правильнее сказать, кабинетик, но там были написаны лучшие страницы пяти моих романов. Нынче Шайла вернула ему прежние функции, вновь превратив в сарай для инвентаря. Уиллард Сейперстон, сделавший для меня первый кабинет, теперь «управляет» моими деньгами. (В этой истории я ощущаю некую симметрию, чем-то похожую на историю моего друга Дона Хендри. Он умер вблизи ресторана, где когда-то праздновал свою свадьбу, и невдалеке от дома, где родился я.)

Несмотря на сравнительно недолгую жизнь Уиндемского колледжа, я постоянно возвращался в Патни. Год я провел в Вене; там в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году на свет появился мой второй сын Брендан. Три года я преподавал в Писательской мастерской, бывая в Патни лишь наездами. Потом — год преподавания в Маунт-Холиок и год в Брандейсе, а в промежутке я жил в Патни и работал над романами в бывшем сарайчике.

Свои первые четыре романа («Мир глазами Гарпа» был четвертым) я писал, зарабатывая на жизнь преподаванием. Исключений из этого правила было всего два. В первый раз я получил премию от Фонда Рокфеллера (теперь они больше не дают гранты отдельным писателям), а во второй — стипендию от Фонда Гугенхейма. Только два года в период с шестьдесят седьмого по семьдесят восьмой год я смог полностью посвятить себя писательству; тем не менее за одиннадцать лет я написал и опубликовал четыре романа.

Был еще один год, когда я не преподавал и не вел тренировок по борьбе. В тот год я целиком сосредоточился на киносценарии по своему первому роману «Освободите медведей». Тогда я ни разу не получил деньги в установленные сроки. Я слал отчаянные телеграммы из Вены в Лос-Анджелес, умоляя перевести мне очередную часть гонорара. Но что еще хуже — работа над сценарием отнимала все мое время и второй роман застопорился. Между тем пять черновых вариантов сценария так и не превратились в фильм. Вывод: упомянутый год оказался в писательском плане куда менее плодотворным, чем годы, когда я совмещал писательство с преподаванием и тренерской работой.