Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории

• Название: Чужие сны и другие истории
• Автор: Джон Ирвинг
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58955-5

От знаменитого автора «Мира глазами Гарпа» и «Отеля Нью-Гэмпшир», «Правил виноделов» и «Мужчин не ее жизни», «Последней ночи на Извилистой реке» и «Четвертой руки» — единственное в его творческой биографии собрание произведений малой формы. При всем их жанровом разнообразии — рассказы и повести, размышления о жизни, воспоминания, развернутая дань уважения любимым писателям (таким, как Чарльз Диккенс и Гюнтер Грасс) — Джон Ирвинг остается верен себе: этот мастер психологической прозы, по глубине владения материалом не уступающий великим классикам, обладает удивительной способностью изъясняться притчами, и любая его книга не о том, о чем кажется…

Эксперт

Эти истории стоит читать не спеша, смакуя. «Чужие сны» — желанный оазис на пути к следующему роману Джона Ирвинга.

The Seattle Times/Post-lntelligencer

Проблемы творчества глазами одного из наиболее значительных и эмоциональных романистов Америки. Ирвинг снова доказывает, что его воображения хватит на десять авторов.

The Denver Post

---

Во-вторых, событием, также ставшим вехой моей жизни в Эксетере, стала замена борцовских матов. Я начинал тренироваться на матах, набитых конским волосом. Снаружи мат был покрыт синтетической пленкой: она уменьшала трение тел и предохраняла кожу от специфических «борцовских» ожогов. Польза от такого покрытия была средненькая. С ним происходило то же, что происходит с постельными простынями, — оно растягивалось и провисало. Появлялись складки, которые травмировали лодыжки. К тому же маты из конского волоса плохо поглощали силу удара. По сравнению с ними новые маты показались нам верхом комфорта. Ими оборудовали наш новый зальчик.

Новые маты были гладкими и вообще не имели покрытия. Они так разогревались от тел борцов, что если бы на мат бросили яйцо (примерно с высоты колена), оно бы не разбилось. (Когда кто-нибудь проводил такую проверку и яйцо разбивалось, мы говорили, что мат недостаточно прогрелся.) Тренируйся мы по-прежнему в подвале, на холодном полу поверхность матов быстро бы изменилась до неузнаваемости. Впоследствии пара таких матов лежала в неотапливаемом сарае моей вермонтской «резиденции». В середине зимы они по задубелости не уступали доскам пола.

Большинство наших состязаний проходили в «клетке», но не в тренировочном зале. За деревянной беговой дорожкой находился парапет (тоже деревянный), имевший форму буквы L. Оттуда и с трека за нашими состязаниями могли наблюдать от двухсот до трехсот зрителей. Свои маты мы расстилали на баскетбольном поле (его размеры были меньше стандартных). Скамейки вокруг поля не могли вместить всех желающих, и большинство наших поклонников устраивались на парапете или на треке. Получалось что-то вроде чайной чашки, на дне которой мы и состязались, а зрительская толпа располагалась по ее «ободу».

Место наших соревнований вполне справедливо окрестили «ямой». Запах гари, поднимавшийся с нижней дорожки, напоминал о лете, хотя борьба считается зимним видом спорта. Из-за постоянно открываемой входной двери в «яме» было довольно прохладно. В зальчике мы привыкли тренироваться на теплых матах, а здесь они становились холодными и жесткими. Иногда наши соревнования проводились одновременно с соревнованиями по бегу, и выстрел стартового пистолета отдавался в «яме» гулким эхом. Меня всегда подмывало спросить у борцов из других городов, что они думают о подобной стрельбе.

Мой первый матч в «яме» многому меня научил. В командных соревнованиях старшеклассников борцы-первогодки и даже борцы второго года редко добиваются победы. В Нью-Гэмпшире пятидесятых годов борьба не являлась массовым видом спорта, значительно уступая бейсболу, баскетболу, хоккею и лыжам. Каждый спорт имеет свои алогичные особенности, которые нужно освоить. Сами собой они не проявятся. В борьбе это очень заметно. Захват обеими ногами — отнюдь не синоним ножного захвата в американском футболе. В борцовском поединке ты стремишься не просто сбить противника с ног, а контролировать его. Чтобы опрокинуть противника с помощью его же ног, нужно сделать больше, чем просто опрокинуть его. Вам нужно подсунуть под противника свои бедра, приподнять его над матом и лишь потом опрокидывать. И это только один пример. Достаточно сказать, что борец-первогодок оказывается в невыгодном положении, выступая против опытного соперника, и это не зависит от физической силы и здоровья.

Сейчас я уже точно не помню, какое стечение обстоятельств неблагоприятного свойства (чья-то болезнь, травма или чьи-то семейные неурядицы, а может, все вместе) привело меня на мое первое состязание в «яму». Я довольствовался тренировками с другими первогодками и борцами второго года. В нашем зальчике существовала весовая «лестница». Я занимал на ней не то четвертое, не то пятое место (речь идет о весовой категории до ста тридцати трех фунтов). Но тот, кто находился на первой «ступеньке», не то заболел, не то получил спортивную травму. Идущий за ним, кажется, недобрал веса, а третий вместо соревнований поехал домой, поскольку его родители разводились. Может, дело обстояло не совсем так. Кто теперь помнит? Какими бы ни были причины, но я оказался лучшим кандидатом на состязание в весовой категории до ста тридцати трех фунтов.

Эту неприятную новость мне сообщили в столовой Академии, где я подрабатывал официантом, обслуживая столики преподавателей. Я еще не успел поесть, иначе мне пришлось бы засовывать два пальца в рот и удалять съеденное. Но даже и без еды я на четыре фунта превышал названную весовую категорию. Чтобы скинуть вес, я надел лыжный костюм и почти час бегал по деревянному треку. После бега я отправился в наш зальчик и полчаса прыгал со скакалкой, облачившись в «костюм-парилку» и надев сверху фуфайку с капюшоном. Я добился желаемого результата — теперь мой вес на одну восьмую фунта недотягивал до ста тридцати трех фунтов. В комнате взвешивания я впервые увидел Винсента Буономано — своего противника из школы Маунт-Плезант в Провиденсе, штат Род-Айленд. Он защищал титул чемпиона Новой Англии.

Если бы мой вес был выше ста тридцати трех фунтов, это грозило бы нашей команде весьма ощутимыми неприятностями. Превышение веса приравнивалось к разложению на лопатки и в те дни отнимало у команды пять очков. Тренер Сибрук искренне надеялся, что соперник меня на лопатки не положит. Между тем недобор веса тоже карался, но тремя очками в общекомандном зачете, невзирая на счет в индивидуальных состязаниях борца. Теперь передо мной стояла задача сделать так, чтобы эти три очка стали единственным ущербом, который я нанес нашей команде.

Первые пятнадцать или двадцать секунд поединка эта цель казалась мне достижимой. Но затем Винсент применил захват. Я оказался на спине и, чтобы не быть пригвожденным к мату, остаток раунда провел с выгнутой шеей (у меня была крепкая шея). Позицию во втором раунде выбирал я. По совету тренера Сибрука я выбрал верхнюю. (Тед знал, что внизу я едва бы уцелел.) Однако Буономано тут же меня перевернул, и остаток времени я пытался высвободить спину. Надо признать: очки за это мне засчитали незаслуженно, поскольку противник меня отпустил. Он думал, что будет проще, применив захват, разложить меня на лопатки. Один из таких захватов вдавил меня носом в мат. Винсент сжимал мои руки, и я никак не мог смягчить удар. (Тогда я понял смысл выражения «искры из глаз».)

Поединок прервали, чтобы остановить мое носовое кровотечение. Поскольку кровотечение симулировать невозможно, в этом случае добавленное время не назначалось. При других травмах суммарное добавленное время борца не должно превышать девяноста секунд. Но повторяю: в моем случае время не фиксировалось. Тренер Сибрук подал мне кусок ваты, которым я заткнул ноздри, чтобы унять кровь. Когда голова перестала кружиться, я взглянул на часы: оставалось всего пятнадцать секунд! Я не сомневался, что обязательно продержусь эти секунды, о чем хвастливо заявил Теду.

— Это только второй раунд, — напомнил мне тренер Сибрук.

Я выдержал пятнадцать секунд, но где-то в середине третьего раунда все же оказался на лопатках.

— И оставалось-то меньше минуты, — с горечью сказала мне моя мать.

Самое скверное, когда в «яме» тебя раскладывают на лопатки, — это врезающиеся в память лица зрителей. Если ты побеждаешь, они горланят. А если тебя пригвоздили к мату, зрители затихают. Их лица становятся какими-то странно-равнодушными, словно все они уже поспешили отгородиться от твоего поражения.

Второго такого позора в «яме» я не переживал. Я уже говорил, что проиграл два поединка, однако второй проигрыш был вызван объективной причиной: я сломал руку. Мне понадобилось сплюнуть, и тренер подставил мусорное ведро. Я увидел на дне окровавленное полотенце, апельсиновые корки и тут же потерял сознание. Кроме того досадного случая и первого поражения, которое я потерпел от Винсента Буономано из школы Маунт-Плезант, я вспоминаю «яму» как место своих побед. Здесь я боролся с чемпионом Новой Англии Энтони Пьеранунци и свел поединок к ничьей: 1:1. В поединках турнира Новой Англии мне с этим парнем не везло: я проигрывал ему два года подряд. Два следующих сезона я выигрывал, однако чемпионом Новой Англии так и не стал.

Годы моей учебы в Эксетере были последними годами, когда победитель этого турнира становился чемпионом всей Новой Англии. В тысяча девятьсот шестьдесят первом году команды государственных и частных школ в последний раз сошлись на общем турнире. Такие турниры устраивались в конце учебного года. В том году я был капитаном команды Эксетера. Впоследствии для государственных и частных школ стали проводиться раздельные турниры. Мне думается, напрасно: борцы из разных школ могли бы многому друг у друга научиться. Однако к шестьдесят первому году межшкольный турнир Новой Англии (тогда он назывался так) слишком разросся.

Помню свою последнюю поездку с командой Эксетера в Ист-Провиденс — родное гнездо моего противника Энтони Пьеранунци. Мы ехали туда на автобусе. Перед выездом (а выезжали мы в шестом часу утра) мы взвесились в нашем спортзале. Все недотягивали до своих весовых категорий (некоторые — совсем немного). Выезжали затемно. Возле Бостона ночная мгла сменилась густым утренним туманом. Небо, снег, деревья, дорога — все было в серых тонах.