Георгий Чулков - Годы странствий

• Название: Годы странствий
• Автор: Георгий Чулков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-88889-035-9

Книга Г. И. Чулкова «Годы странствий» уникальна: основная ее часть представлена мемуарами, изданными малым тиражом более 60 лет назад и ставшими библиографической редкостью. Их дополняют письма А. Блока и В. Брюсова к автору, рисующие напряженную и противоречивую обстановку, сопровождавшую развитие символизма в России. В книгу включены хранившаяся в архиве автобиография Чулкова, два его очерка, напечатанных в периодике 1917–1918 гг., новеллы, а также повесть «Вредитель», раскрывающая трагедию писателя в Советской России.

Историко-литературный комментарий углубляет существующие представления о Серебряном веке в целом и о взаимоотношениях его представителей.

Вступительная статья, составление, подготовка текста, комментарии М. В. Михайловой.

---

С этой ночи не могла Наташа забыть своего кудрявого принца. Все ждала его возвращения. Но он не приезжал к ней.

Это было очень странно, что он не приезжал к ней. Она бродила среди столиков на веранде «Парадиза», искала его, но вокруг все были чужие, равнодушные, пьяные лица, а его не было.

И Дарья Ивановна, и Аглая, и Катюша, и даже усатый хозяин в цилиндре стали замечать, что с Наташей творится что-то неладное. Кто-то сказал:

— Клеопатра сошла с ума.

И все сразу поверили в это, но никто не знал, что надо делать теперь, да и думать об этом никому не хотелось: в «Парадизе» можно быть, и сумасшедшей. Все равно.

Уже все привыкли к ее надменным жестам и гордым глазам, и уже все называли ее то «царицей», то «королевой».

— Пожалуйте за тот столик: вас господин просит, — сказал однажды лакей.

И Наташа уже хотела пройти мимо не отвечая, как вдруг заметила, что за столиком сидит Гребнев: она узнала его.

— Где же мой принц? — спросила она, подходя к Гребневу.

— Ваш принц? — сказал Гребнев. — Но зачем вам принц?

— Он мои ноги целовал, — сказала Наташа и нахмурила брови.

— Постой, постой, — сказал Гребнев, — он сейчас в меланхолии и сидит дома. Поедем к нему.

И они поехали.

Когда Гребнев с Наташей приехали к Герту, он не удивился, увидев их.

— Что с вами, принц? — сказала Наташа, нежно касаясь его руки.

— Благодарю покорно. Я здоров, — сказал Герт, рассеянно улыбаясь.

— Вот вы подарили мне кольцо, — сказала Наташа, — я хочу вам вернуть его.

— Ах, нет, нет. Я ничего вам не дарил.

— Но вы позабыли, принц, — сказала Наташа, чуть не плача. — Вы подарили мне кольцо и сказали, что любите меня.

Герт засмеялся и сказал:

— Да! Ведь ты гордая царица — Клеопатра.

— Принц…

— И красивая.

— Но так нельзя, — сказал Гребнев, — так нельзя.

— Это почему? — в свою очередь, разозлился Герт. — Это что — дружеский совет?

— Дело не в этом, — сказал Гребнев, усмехаясь. — Так нельзя, потому что это плагиат из «Гамлета».

— Ах, все равно. Я не виноват, что судьба бросает меня в объятия шекспировских женшин.

— Но что вы хотите сказать, принц? — пробормотала Наташа, чувствуя, что голова у нее кружится и она сейчас упадет.

— Что я хочу сказать? Ха-ха-ха. «Если ты честная и хорошенькая девушка, так не заставляй красоты своей торговаться с добродетелью…»[1210] Я любил тебя прежде…

— Я верила, принц.

Герт странно смеялся, и глаза его сделались влажными от слез.

— Напрасно, — сказал Герт, задыхаясь от смеха, — напрасно, прошедшего нет более, я не люблю тебя.

Гребнев окончательно разозлился.

— У вас истерика. Пойдемте отсюда, Клеопатра. Это не светлейший принц, а бедный неврастеник.

— Уведите меня отсюда, — прошептала Наташа Гребневу, смутно понимая, что ее оскорбляет принц, в которого она верила, как в Бога.

На другой день она уже не помнила ни улицы, ни дома, где жил ее принц, и имени его она не знала, и найти его она уже не могла.

О свидании этом она скоро забыла, и по-прежнему стала мечтать о своем белокуром принце, который стоял перед ней на коленях и говорил ей о своей любви..

И она искала его повсюду.

Она заходила в рестораны и кофейни, бродила по Летнему саду, но нигде не могла его встретить.

Часто Наташа сидела в кофейной под Пассажем и следила жадными лихорадочными глазами за всеми, кто проходил мимо ее столика. Однажды она ошиблась: ей показалось, что это он, ее возлюбленный, но это был какой-то актер. Она в ужасе отшатнулась от чужого лица.

— Милая моя, вы мне нравитесь, — сказал актер.

— Поди прочь. Ты — раб, — сказала Наташа гордо и отвернулась.

V

Наступили осенние дни, и город поплыл в золотом тумане, Бог знает куда.

В золотом вихре носились порой листья по Островам, а когда ветер не веял, непонятная прелесть увядания томилась над землей. И деревья шептали о любви предсмертной.

Однажды Наташа ехала из Крестовского сада домой — одна на извозчике — и повстречала Позднякова. Он мчался на автомобиле с компанией крикливых купчиков. Поздняков заорал шоферу:

— Стой, назад!

И компания догнала Наташу.

— Пожалуйте к нам, Клеопатра великолепная! — кричал Поздняков пьяным голосом.

— А ты не знаешь, где мой принц? — сказала Наташа фразу, которую она произносила теперь машинально, едва понимая ее смысл.

— Я — твой принц! — говорил Поздняков со смехом и бил себя в грудь.

— Шут гороховый, — снисходительно улыбнулась Наташа. — Ты сверчок, знай свой шесток. Ну, ладно, поедем.

Шофер был пьян и гнал автомобиль во всю мочь.

У Наташи захватило дух. Она привстала, держась за чье-то плечо. Волосы у нее распустились, шляпа слетала. Не стали останавливать автомобиль из-за шляпы, мчались дальше; кто-то прицепил к волосам Наташи увядшие розы.

— Надо гонцов на автомобиле послать, чтобы они его отыскали, — кричала Наташа, обращаясь ко всем не то с угрозой, не то с просьбой. — Пусть они его привезут ко мне. Один пусть в Рязань поедет, другой — в Москву, а третий — в Париж.

— А ты, Сашка, — неожиданно обратилась Наташа к Позднякову, — отрубил голову вотчиму или нет? Ты ему, Сашка, отруби. Я тебе позволяю. Пусть он подлецом не будет: негодный он человек.

— Ладно, — кричал неистово Поздняков, — ладно. Ты уж на меня надейся. Кому хошь отрублю.

— Се бо Эммануил грехи наши на кресте пригвозди, — запела Наташа, поднимая руки кверху. Но нельзя было разобрать, что поет Наташа: так шумела пьяная компания и гремел автомобиль.

— Я тебя на свадьбу позову, — кричала Наташа Позднякову, — будем, Сашка, с тобой пировать.

— Ну, ври еще. Какая там свадьба, — сказал мрачно какой-то молодой человек с пьяными и злыми тазами.

— А я тебя в темницу велю бросить, — сказала Наташа, — ты лучше молчи: сказала «свадьба», значит, свадьба.

Но молодой человек не унимался.

— Не ври. Не люблю. Не нравится мне, когда девки врут.

— Я девка? — неистово закричала Наташа. — Я? Ах ты хам треклятый. Да я тебя. Да я тебя…

И Наташа с размаху ударила молодого человека по щеке.

Молодой человек, покачнувшись от удара, вскочил на ноги и схватил Наташу за волосы.

— Стой, — закричал он шоферу, — мы ее в часть сейчас. Стой.

— Оставьте ее. Оставьте, — упрашивал Поздняков, заступаясь за Наташу.

Но компания была на стороне молодого человека. Кто-то пронзительно кричал:

— Господин городовой! Пожалуйте сюда. Не угодно ли вам препроводить блудницу сию в участок.

Наташу пересадили на извозчика и повезли.

И там в участке, когда ее тяжело и мрачно били городовые, Наташа думала, что это самозванцы пришли отнимать у нее престол.

На другой день она уже называла себя Девой Марией, и ей казалось, что на ней струится голубая облачная одежда, как на Богоматери в церкви Успения.

… Вот она идет по кущам райским, и золотые птицы кивают ей, приветствуя. И мир ей подвластен — и звезды, и море.

— Цветы мои райские, — говорит Наташа, — цветы мои…

Полунощный свет[1211]

I

Воронье траурной стаей поднялось с берез, громко каркая. Закружились, падая, ржавые листья.

Пели певчие, глазея по сторонам: «Вечная память». Ставили крест на новую могилу.

Елена прочла надпись: «И мертвые восстанут…»[1212]

Припала к могиле, к милой слепой земле; положила белые хризантемы.

«Угасла жизнь, — думала, — а все так спокойно, так тихо, так непонятно. И радостная печаль во всем — и в листопаде этом, и в небе сентябрьском… Ах, жить хочу… Любить хочу. Пусть предсмертно, пусть».

— Елена, пойдем, — сказал отец.

И они пошли по деревянным мосткам мимо могил, мимо крестов, памятников, мимо забытых и незабвенных.

Жадно Елена читала иные надписи: «Любовь сильнее смерти», «Нет, ты не умер: ты спишь».

Ладаном пахло и осенними розами. И не верилось, что больно кому-то сейчас, что душит кого-то смерть. Прекрасна была осень в тихой любви своей.

Села Елена с отцом в извозчичью карету.

Он положил свою большую волосатую руку на ее тонкие пальцы и сказал тихо:

— Смерти не надо бояться, Елена. «Совершенная любовь изгоняет страх».[1213]

Елена закрыла глаза; не отнимала руки своей, слушала полудоверчиво.

— Тебе уже исполнилось восемнадцать лет, — продолжал отец. Но я худо тебя знаю. Я сам, конечно, виноват: после смерти мамы я почти не видел тебя. Но, милая Елена, будь ко мне снисходительна и помоги мне: раз мы теперь будем жить вместе, надо получше узнать друг друга. Не правда ли?

— Да, да, — сказала Елена, — надо получше узнать друг друга. И я право, отец, люблю тебя…

— Хорошо, Елена, хорошо. Я верю тебе. Но вот что я хочу. Твоя покойная тетя была добрым и приятным человеком, но одного я никогда не мог понять в ней: ее отношения к Богу, к церкви… Она не любила говорить на эти темы и, кажется, боялась думать об этом. Я не вмешивался в твое воспитание, Елена, и теперь, конечно, я не имею права посягать на твою свободу. Но как друг твой хотел бы знать, разделяешь ли ты ее настроение. Думаешь ли ты о Боге?