Павел Нилин - Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы

• Название: Знаменитый Павлюк. Повести и рассказы
• Автор: Павел Нилин
• Издательство: Сов. писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Содержание. Знаменитый Павлюк. Модистка из Красноярска. Жестокость. Испытательный срок. Последняя кража. Варя Лугина и ее первый муж. Ближайший родственник. Через кладбище. Пятно. Дом господина Эшке в городе Веневе. Егор или Василий? Дуэль. Завтра. Супруги Полыхаевы. Жучка. Знакомство с Тишковым. В повестях ``Жестокость`` и ``Испытательный срок`` рассказывается о годах нэпа. Повесть ``Через кладбище`` посвящена действия партизан в годы Великой Отечественной войны.

---

— А-а... Здорово!..

Как будто ничего не произошло.

Добряков осмелел. Он подождал конца собрания и подошел к Варе.

— Мне с тобой надо поговорить.

— О чем?

— На минутку, — сказал Добряков, стесняясь.

Они вышли на лестницу, на широкие ступени, где летом стоят ящики с цветами и зеленой травой. Сейчас здесь стояли пустые ящики.

Добряков мял в руках свою клетчатую кепку.

— Варя, я хотел тебя спросить только одно слово... Варя, неужели ты всегда будешь так жить?

— Как?

— Ну, без меня...

Варя засмеялась.

— Да, — подтвердила она, — буду жить одна. Как жила.

— Но ведь ребенок-то — он общий...

— Нет, — нахмурилась Варя, — это будет мой ребенок. Можешь родить себе другого.

Добряков стоял перед ней, унылый, исхудавший, в черной косоворотке и черном пиджаке.

Варя смотрела на него сердито. Она сердилась сейчас на себя за то, что сошлась с этим парнем. Уж очень он унылый. Хуже бабы.

И ей казалось, что в ту первую и последнюю ночь их супружеской жизни, когда он говорил ей грубости, она любила его больше, чем сейчас.

Сейчас она его совсем не любит.

Добряков потрогал ее за руку.

— Варя, ты понимаешь...

— Ничего я не хочу понимать, Добряков, — отдернула руку Варя. — Уйдем отсюда. Могут подумать, что я с тобой какие-нибудь шашни завела...

— Пусть думают, — сказал Добряков.

Варя еще сильнее нахмурилась.

— Ну, знаешь, может, кому-нибудь интересно, чтобы так подумали, а мне противно...

Внизу, в полутемном коридоре, Добряков заговорил более твердым голосом, рассудительно и даже строго:

— У ребенка должен быть отец. Ты это понимаешь? Ребенок подрастет и спросит. А кроме того, в загсе ему будут отчество давать. Какое же ему будет отчество? Ну вот, ответь мне: какое ему будет отчество?

— Смотря кто будет, — сказала Варя. — Если девочка, значит, Варваровна. Если мальчик, значит, Варварович...

— Чудачка ты! — усмехнулся Добряков уже снисходительно. — Никто же не разрешит, чтобы такие отчества давали. Я это знаю точно, что никто не разрешит...

— Ну, посмотрим, — сказала Варя. — Посмотрим...

8

Докторша посоветовала воздерживаться от резких движений. Оставалось меньше четырех месяцев до родов.

На заводе все уже знали, что Варя Лугина беременна. А кто муж? Этого никто не знал.

Это никого бы и не интересовало, если б Варя Лугина была просто работницей, которая часть своего времени отдает заводу, а в остальное время живет где-то там, кто ее знает где. Лугина же проводила на заводе большую часть своего времени. И вся ее жизнь была у всех на глазах.

Она пришла на завод, когда завода еще, в сущности, не было. Был пустырь. И на пустыре этом вырастали первые корпуса.

В корпусах еще не было стекол, не было даже оконных рам, когда Варя Лугина пришла сюда. Она пришла прямо из школы.

В институте, куда она хотела поступить, ей сказал знакомый преподаватель:

— Вы простите меня за непрошеный совет, но я должен вас предупредить, что учеба ваша здесь не будет так эффективна, как вы, может быть, хотите. Вы не знаете производства и не знаете жизни. Вы еще слишком молоды. Инженеры со школьной скамьи никогда не бывают хорошими инженерами. По-моему, вам надо сначала познакомиться с заводом. У вас еще все впереди...

Варя поверила этому преподавателю.

Зимой она работала ученицей у монтажников, расставлявших оборудование в заводских корпусах. На субботниках с увлечением возила в тачке теплую, дымящуюся землю и таскала кирпичи.

Она счастлива была, что в строительстве огромного завода, в блещущих на солнце бетонированных его корпусах, есть и ее небольшая доля участия...

На достроенном заводе, где стоит теперь у главного входа швейцар в галунах и летом растут цветы, она работала вначале шлифовщицей. Потом ее перебросили на приемку деталей. Ей наскоро рассказали технический процесс, показали итальянскую карту контроля и, напомнив, что она окончила девятилетку, сказали:

— Учись. Будешь приемщицей.

А как учиться? Она приходила домой расстроенная, просила отчима рассказать ей все, что знает он об измерительных приборах и о таком замысловатом приборе, как микрометр.

Она говорила:

— Ты все-таки, дядя Сеня, автомобили починяешь. Ты должен знать...

— Автомобили, — говорил отчим, — это вещь одна, а микрометр — это вещь другая. Я их сроду в руки не брал, микрометры. А путать людей я не любитель.

Варя должна была доходить до сокровенных особенностей незнакомого ей ремесла почти самостоятельно, почти без посторонней помощи.

Помогать ей стали, когда она уже ухватилась за какое-то звено, уверенно и крепко. Ее заметили. Ее продвигали все дальше и дальше.

Освоив немного приемку штампованных шариков, она перешла контролером в роликовый цех. Здесь только что установили токарные автоматы. Шлифовки еще не было.

Приходилось самой готовить заказы на инструмент, чертить эскизы для постовых контролеров. Приходилось даже рассчитывать на целый год потребность в рабочей силе, знакомиться с нормированием.

Детали приходилось принимать с разных машин. Надо было знать оборудование, знать не только виды брака, но и способы его предупреждения.

В то время контролер был единственным лицом, обязанным защищать весь цех от брака.

И Варя Лугина была таким контролером. Она хотела быть таким. Она спала не больше четырех часов в сутки, не успевала обедать. И мамаша кричала:

— Семен! Это что же такое творится? Девочка погибает. Она тебе не родная, тебе и горя мало. А я-то как страдаю...

— Варя, — говорил Семен Дементьич, встретив падчерицу в краткий промежуток между работой и сном, — пожалей хоть нас, стариков, если ты себя не жалеешь. Зачем ты это самое... не ешь, когда тебя просют? Ну что за глупости, ей-богу! Я тебя прошу...

— Вы с ума сошли? — спрашивала Варя. — Я ведь, кажется, не ребенок...

И разговор обрывался на этом.

Поколению, входившему в жизнь в начале первой пятилетки, были предоставлены большие права. Но и требования к нему были предъявлены большие.

Это поколение участвовало в создании новых, грандиозных вещей в условиях труднейших и часто как будто бы непосильных. Приходилось учиться и работать. И главное — приходилось учиться и работать самостоятельно. Люди взрослели быстрее, чем в обычное время.

В девятнадцать лет Варя Лугина была уже мастером. Она говорила Фомину:

— Папаша, по-моему, ты неисправим...

— Почему?

— Ну как же... Я тебе третий раз говорю — края должны быть свободны, а ты их стачиваешь. Это же брак...

Фомин поднимал очки на лоб, внимательно смотрел на шайбу, потом на Варю. И, осмотрев ее со всех сторон, спрашивал:

— А кто учил тебя на этом станке?

— Ты.

— А теперь ты меня учишь?

— Я.

— Забавно! — говорил старик.

Но все-таки старался не стачивать краев. Ослушаться мастера нельзя.

А Лугина была очень строгим мастером.

Потом ее перебросили на комсомольскую работу. И когда она выговаривала комсомольцу за какой-нибудь промах на производстве, она не просто выговаривала, но могла и показать, как надо делать по-настоящему.

Добряков и до сих пор помнит, как Варя Лугина в свое время «брала его в работу», как он краснел перед девушкой, но ничего не мог возразить. Она всегда была права. И не отсюда ли началось его влечение к этой девушке, закончившееся так печально?

Варя Лугина ушла от него навсегда. Она привыкла все в жизни делать самостоятельно и самостоятельно хотела решить сейчас самый сложный в ее жизни вопрос. Без мужа. Без Добрякова. Сама.

Она пришла к секретарю комсомольского комитета и сказала, что хочет опять пойти на производство: ей тяжело теперь заниматься комсомольскими делами — много беготни, а ей трудно сейчас.

— Почему сейчас?

— Я беременна.

— Как? — секретарь удивился. — Разве ты, Варя, вышла замуж?

— Нет, — сказала Варя. — Я не вышла. И не хочу выходить. Не хочу...

— Ну? — сказал секретарь, еще не зная, что сказать.

Они разговаривали с глазу на глаз. На мгновение в комнате наступила неловкая тишина.

Потом секретарь, оправившись от смущения, заговорил:

— Мне неудобно, Варя. Это вообще-то как будто меня не касается. Это личный вопрос. Но все-таки кто же отец ребенка? Интересно все-таки... Мы свои...

— Один гражданин, — сказала Варя насмешливо, — пожелавший в общем остаться неизвестным...

— Так, так, — секретарь забарабанил пальцами. — И желания отца и матери в общем совпали, чтобы остаться неизвестными?

— Нет, — сказала Варя, улыбаясь весело, — мать известна. Я мать. И вот, как женщина с ребенком, я прошу тебя пустить меня на производство. Мне там легче будет. Не надо бегать. Мне сейчас нельзя бегать...

Дня через три ее желание было исполнено. Она вошла в тот цех, где работает Добряков и где она работала когда-то. Это было утром.

Добряков увидел ее и обрадовался. Она идет к нему мириться. Наконец-то! Он был великодушен, Добряков. Он не хотел напоминать ей о происшедшем. Чтобы замять неприятные объяснения, он решил сообщить ей сразу же, что приглядел в комиссионном магазине материю на весеннее пальто для нее. Называется парижский кастор. Нежно-коричневый цвет, легкий ворс...