Кен Фоллетт - Гибель гигантов

• Название: Гибель гигантов
• Автор: Кен Фоллетт
• Издательство: Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-44758-7

Действие романа относится к началу XX века и охватывает события, происходящие в канун Первой мировой войны, а также военное и послевоенное время.

Главные его герои — заводские рабочие и интеллектуалы, шахтеры, политики и аристократы России, Германии, Англии и США, чьи судьбы переплелись в затейливый и непредсказуемый узор. На их глазах рушится старый мир и гибнут империи, а их жизни вмещают в себя и эпохальные события, и неисчислимые беды, и тихие радости.

---

— Я спустил курок, — сказал Яков, и из его глаз в черную бороду покатились слезы. — Я даже не целился. На меня орал капитан, и я выстрелил просто чтоб его заткнуть. Но попал в женщину. На самом деле это оказалась девчонка, лет девятнадцать, наверное. Она была в зеленом пальто. Я попал ей в грудь, и пальто залило кровью: красное на зеленом. Потом она упала… — Он уже плакал, не сдерживаясь, и говорил сквозь рыдания. — Я бросил винтовку и пошел было к ней, хотел помочь, но на меня набросилась толпа, меня били руками и ногами, но я этого почти не чувствовал… — Он вытер лицо рукавом. — Мне теперь и здесь худо придется — из-за того, что потерял винтовку. — Он снова надолго замолчал. — Девятнадцать, — произнес он наконец. — Наверное, ей было не больше девятнадцати…

Григорий не заметил, как открылась дверь, но вдруг увидел поручика Кириллова.

— Яков! А ну-ка иди сюда! — гаркнул тот. Потом взглянул на Григория. — И ты, Пешков, бузотер!

Он повернулся к солдатам, сидевшим на скамьях за столами.

— А ну все по казармам! Любого, кто через минуту еще будет в столовой, ждет порка.

Никто не шевельнулся. Все угрюмо смотрели на поручика. «Может, так и начинается бунт», — мелькнуло у Григория.

Но Яков был слишком поглощен своими переживаниями, чтобы понять, какой напряженный момент он создал; он неуклюже двинулся к поручику, и напряжение стало слабеть. Кое-кто из стоявших ближе к Кириллову встал. Лица были мрачными, но испуганными. Григорий вскоре почувствовал, что солдаты недостаточно злы, чтобы восстать против офицера. Солдаты стали выходить из столовой. Кириллов остался на месте и сверлил всех взглядом.

Григорий вернулся в казарму, и скоро прозвучал отбой. У него как у прапорщика был отдельный закуток. До него доносились тихие голоса солдат.

— Не стану я стрелять в женщин, — сказал один.

— И я не стану.

— А не станете, — сказал третий голос, — так кто-нибудь из этих ублюдков-офицеров пристрелит вас за неповиновение!

— Я буду целиться так, чтобы промазать, — сказал второй голос.

— Могут заметить.

— Да всего-то и надо, если придется стрелять в толпу, брать чуть выше голов. Никто не определит точно, куда ты стрелял.

— Я так и сделаю, — сказал второй.

— И я.

— И я.

«Посмотрим», — подумал Григорий, засыпая. Легко быть смелым в темноте. А при свете дня все может выглядеть совсем иначе.

III

В понедельник взвод Григория был направлен по Большому Сампсониевскому проспекту к Литейному мосту и получил приказ не допустить пересечения демонстрантами реки и появления их в центре города. Мост был длиной почти четыреста метров и стоял на огромных каменных опорах, смотревшихся в замерзшей реке как ледоколы на мели.

Дело у них было то же, что и в пятницу, но приказ поручик Кириллов дал Григорию другой. Все эти дни Кириллов говорил так, словно все время находился в прескверном расположении духа, и возможно, так оно и было: офицерам, наверное, не больше простых солдат нравится, когда их ставят в качестве заслона против собственного народа.

— Ни один из демонстрантов не должен пересечь реку, ни по мосту, ни по льду, вы меня поняли? А в тех, кто не подчинится приказу, — стрелять!

Григорий ничем не выразил протеста.

— Есть, ваше благородие! — ответил он браво.

Кириллов повторил приказ и исчез. Григорий подумал, что поручик боится. Вне всякого сомнения, его страшила мысль, что на него возложат ответственность за происходящее, независимо от того, будут его приказам подчиняться или нет.

Подчиняться Григорий не собирался. Он решил, что позволит лидерам шествия втянуть себя в спор, пока остальные будут переходить реку по льду, как было в пятницу.

Однако рано утром к его взводу присоединился отряд полицейских. К своему ужасу, он увидел, что их ведет его старинный враг Михаил Пинский. Вот кто, похоже, не страдал от нехватки хлеба: круглое лицо стало еще толще, а полицейская форма на животе едва сходилась. В руках у него был рупор. Его приятеля Козлова — что с мордой как у хорька — видно не было.

— Я тебя узнал, — сказал Пинский. — Ты работал на Путиловском заводе.

— Пока ты не отправил меня на фронт, — ответил Григорий.

— Да у тебя брат-убийца, и сбежал в Америку!

— Это ты сказал.

— Никто здесь сегодня через реку не перейдет.

— Посмотрим.

— Я жду от вас слаженных действий, это ясно?

— А не боишься? — спросил Григорий.

— Этого сброда? Не городи чушь!

— Нет, я о будущем. Если произойдет революция, как думаешь, что с тобой сделают? Ты всю жизнь издевался над слабыми, избивал людей, насиловал баб и брал взятки. Не боишься, что когда-то и платить придется?

— Я доложу о тебе! Ты бунтовщик! — заявил Пинский, тыча в Григория пальцем в перчатке, и зашагал прочь.

День начался спокойно, но Григорий заметил, как мало на улицах рабочих. Многие заводы были закрыты, потому что не могли получить топливо для печей и паровых двигателей. Некоторые бастовали: рабочие требовали повысить зарплату из-за дороговизны на продукты и отапливать промерзшие цеха. Похоже было, что почти никто не собирался работать. Но вот весело засияло солнце, и ближе к полудню Григорий увидел, как по Большому Сампсониевскому проспекту движется толпа заводских рабочих.

У Григория было тридцать человек и два капрала. Он поставил их перед мостом поперек дороги, в четыре ряда. У Пинского было примерно столько же, пеших и конных, и он разместил их по обочинам дороги.

Григорий смотрел на приближавшуюся толпу. Он не представлял себе, что будет дальше. Сам бы он не допустил кровопролития и дал бы ей пройти. Но что собирался предпринять Пинский?

Шествие приближалось. Людей были сотни — нет, тысячи мужчин и женщин. У многих были на рукавах красные повязки. Они несли транспаранты «Долой царя!» и «Хлеба, мира, земли!» Это уже не просто шествие, подумал Григорий, это политическая демонстрация.

Первые ряды приближались, и Григорий чувствовал, как растет напряжение среди солдат.

Он вышел навстречу толпе. Во главе колонны, к его удивлению, стояла Варвара, мать Константина. Ее седая голова была повязана красным платком.

— Здравствуй, Григорий Сергеич, — сказала она добродушно. — Неужели стрелять в меня будешь?

— Нет, не буду, — ответил он. — Но за полицию не поручусь.

Хотя Варвара остановилась, другие продолжали движение: на них напирали идущие сзади. Григорий услышал, как Пинский послал вперед своих конных. Этих всадников, прозванных фараонами, ненавидели больше остальных полицейских. Они были вооружены хлыстами и дубинками.

— Все, что нам нужно, — сказала Варвара, — это зарабатывать на жизнь и кормить наши семьи. А тебе, Григорий, это разве не нужно?

Манифестанты не пытались напасть на солдат или прорваться к мосту. Вместо этого они растекались по набережной, в обе стороны. «Фараоны» Пинского нервно гарцевали по прогулочной дорожке вдоль реки, словно чтобы загородить дорогу по льду, но их было недостаточно. Однако никто из манифестантов не хотел первым идти на прорыв, и возникла заминка.

Поручик Пинский приставил к губам рупор.

— Назад! — гаркнул он. Рупор — простая жестянка, свернутая на манер кулька — ненамного усиливал голос. — В центр вам запрещено! Возвращайтесь на рабочие места, и чтобы был порядок! Это распоряжение властей. Возвращайтесь!

Возвращаться никто не стал — многие его даже и не расслышали, — но в ответ раздались смешки и улюлюканье. Из середины толпы кто-то бросил камень. Он угодил в круп лошади, и животное шарахнулось. Не ожидавший этого всадник чуть не вылетел из седла. Взбешенный, восстановив равновесие, он натянул вожжи и ударил лошадь хлыстом. Толпа засмеялась, что разозлило его еще больше, но лошадь он сдержал.

Один смельчак воспользовался суматохой, прошмыгнул мимо «фараона» и выбежал на лед. За ним рванулось еще несколько человек по обе стороны моста. «Фараоны», разворачивая и поднимая на дыбы лошадей, бросились следом и пустили в ход хлысты и дубинки. Кто-то из рабочих упал, но многие прорвались, и их пример вдохновил других. Несколько секунд спустя через замерзшую реку бежали уже человек тридцать или сорок.

Для Григория все складывалось удачно. Он мог сказать, что попытался привести в исполнение полученный приказ, фактически не пустив никого на мост, но толпа была слишком велика, и не дать рабочим перейти реку по льду было практически невозможно.

Но Пинский думал иначе.

Он повернул рупор к полицейским и скомандовал:

— Цельсь!

— Нет! — вскричал Григорий, но было уже поздно. Полицейские, готовясь стрелять, опустились на одно колено и подняли винтовки. Рабочие в первых рядах попытались двинуться назад, но на них напирали. Кое-кто, несмотря на «фараонов», побежал к реке.