Раиса Орлова - Мы жили в Москве

• Название: Мы жили в Москве
• Автор: Раиса Орлова
• Жанр: Русская классическая проза

---

Понятие "междисциплинарный" часто встречается в том, что писал он, в том, что пишут и говорят о нем. Его мысли, работы, творчество развивались действительно междисциплинарно, то есть на стыках разных наук, в пространствах, которые отделяют естественные науки от гуманитарных, научное мышление от художественного, поэтического.

Сергей Маслов был с юности необычайно одаренным математиком. "Обратный метод" Маслова стал неотъемлемым понятием современной науки.

А мы знали мальчика, юношу Сережу...

Л. увидел его впервые трехлетним весной 1943 года в Москве. Привез ему посылку от отца, Юрия Сергеевича Маслова, лингвиста, доцента ЛГУ, который был тогда офицером на Северо-Западном фронте.

Большеглазый, очень серьезный малыш сидел на коленях у деда - Сергея Ивановича Маслова, замечательного киевского филолога, книговеда.

Сережа жил с дедом, потому что не только отец, но и мать, Сара Семеновна Лошанская, лингвистка-скандинавистка, была офицером в осажденном Ленинграде.

Р. познакомилась уже с ленинградским студентом, угловатым юношей с застенчивой улыбкой. Он расспрашивал нас, приезжающих из Москвы, о новых книгах, стихах, обо всем на свете.

Мы были друзьями родителей, но постепенно, с годами нашими друзьями становились также Сережа и его жена Нина, друзьями, близкими, как сверстники.

О его математических работах мы судить, разумеется, не могли, но постоянно слышали высокие отзывы специалистов.

С каждой новой встречей мы убеждались, на первых порах даже удивляясь, что Сережа своеобразно и смело размышляет о краеугольных проблемах истории, философии, социологии, искусства, что он ненасытно любознателен, как гуманист эпохи Возрождения, и необычайно широко образован.

Он знал русскую поэзию лучше многих литературоведов. Знал историю архитектуры, которой занимался особенно много в последние годы, знал историю Петербурга- Ленинграда лучше многих именитых докторов наук.

И не только Ленинграда. Он много ездил по разным городам. Вместе с женой и дочерью добирался и до дальних северных деревень, в которых еще сохранились старые церкви. Он делал зарисовки, стараясь понять природу северного русского зодчества.

Проблемы чистой математики, сложные переплетения логических абстракций были его неизменной любовью,

Потому что все оттенки смысла

Умное число передает,

он любил эти Гумилевские строки.

Но так же страстно влюблялся в книгу, в картину, в ландшафт, в человека - в неповторимые, конкретные образы зримой, слышимой, осязаемой жизни.

Он писал стихи.

Ничто из всего этого не было для него развлечением-отвлечением, тем, что обычно называют хобби. Математика и поэзия - неотъемлемые и нераздельные составляющие его духовного мира. Сочетание разных, даже противоположных направлений мысли выражало его веру в сложное единство мира; неутомимость его исканий определялась его стремлениями - постичь и запечатлеть это единство.

Он создал в Ленинградском университете семинар по теории систем. Там встречались математики, археологи, биологи, врачи, литераторы. Слушали доклады, спрашивали, обсуждали, спорили.

Иногда спорили отчаянно долго.

Несколько раз и мы приезжали на этот семинар. Рассказывали о Хемингуэе, Бёлле, Брехте, Мартине Лютере Кинге, докторе Гаазе. И нигде больше мы не встречали таких взыскательных, беспощадно строгих, придирчивых и вместе с тем дружелюбных, умных слушателей-критиков. Едва ли не самым страстным из них был сам Сережа - вдохновитель, душа семинара.

Мы прозвали его "поперечником". Потому что любое утверждение, от кого бы оно ни исходило, он прежде всего пробовал на "зуб сомнения". Случалось, мы дразнили его: мол, полемика для тебя едва ли не самоцель.

Спорил он истово, горячо. Но при этом всегда, как бы ни противоречили ему взгляды собеседника, он внимательно слушал. У любого оппонента пытался находить и находил зерна истины. Не менее критически оспаривал сторонников, не менее придирчиво сомневался в их аргументах.

Он был одним из немногих мастеров диалога, дружелюбного диспута. Он верил в единство нравственных основ вопреки пропастям, разделяющим нации, религии, мировоззрения. В нем жила глубокая иррациональная вера и просветительская убежденность: каждого человека нужно стараться понять и каждому можно объяснить. Значит, надо пытаться объяснять.

Как бы решительно, страстно он ни оспаривал чьи-то взгляды, убеждения, принципы, он никогда не опускался до аргументов ad hominem.

Он писал в 1979 году:

"Догматизм мышления, нетерпимость к инакомыслию - застарелая болезнь нашей родины, а лекарство одно - научиться понимать друг друга, научиться вести диалог.

...Нам и нашим потомкам предстоит синтезировать Нагорную проповедь и ярость книги Иисуса Навина, прозрения Ницше и тяжеловесные построения "Капитала", смущающие открытия Фрейда и смертельно опасные достижения эпохи "думающих машин"... Синтез - это не эклектика... Это захватывающая и неподъемная творческая работа..."

Он не сердился, а только удивленно огорчался, когда на него самого озлобленно нападали.

"Довольно уж вы, либералы, попили нашей кровушки!" - кричал ему один из его приятелей, участник семинара, радикальный почвенник.

Сережа очень опечалился, но не перестал общаться с ним и посвятил ему стихотворение:

Спаси нас Бог от явленных пророков,

От страшных лет возврата на круги,

Страна не помнит горестных уроков,

И снова братья станут, как враги...

...О, Родина, кровавый плат, дерюга...

Насилий и убийств

Да сгинет круг! Опричник и бомбист

Да изойдут! И будем мы любить

И врачевать израненные руки.

Полемизируя с дружественным оппонентом, Сережа писал:

"...У всех нас, живущих и думающих, есть общий метод. Этот метод сочувствие.

В сфере жизни это сострадание. Основа любви, милосердия, жертвенности, основа всего самого нежного и нужного в человеческих отношениях. И Библия и прекрасное дитя греко-христианской цивилизации - европейское искусство развили в нас дар сопереживания, бесконечно раздвинули рамки нашего духовного опыта (разумеется, то же произошло у воспитанников других культур). Может быть, мы созрели для сочувствия в сфере мысли, в сфере, в которой мы не научились сопереживать.

...Я буду стараться сочувствовать. Я прошу сочувствия".

У нас Сережу с Ниной называли "маслята". Мы виделись все чаще. И сегодня перед нами его большие, светящиеся, мудрые глаза. Пытливый взгляд, улыбка, словно бы виноватая и безмерно добрая.

Не можем вспомнить, когда мы начали воспринимать его уже не как сына, а как младшего брата и очень близкого друга.

Сережа погиб в автомобильной аварии летом 1982 года. Но с горем разлуки, с неутолимой болью утраты мы все отчетливее сознаем, что именно связывало нас, кроме родственной любви, чем он так привлекал и даже покорял нас.

Он был наделен поразительно острым чувством своей ответственности и за ближних, и за дальних, за все, что происходило вокруг него и в стране. Он требовал от себя неизмеримо больше и строже, чем с кого-либо другого. Впрочем, он вообще редко требовал от других. Если кто-либо из друзей попадал в беду, он бросался на помощь, не ожидая просьб. И у нас в самые трудные дни он внезапно оказывался рядом и помогал неутомимо и почти незаметно. А потом еще часто корил себя: мол, сделал недостаточно.

Он никогда ничего не проповедовал, никого не поучал. Но мы знаем многих, кто у него учился. И мы тоже были среди них.

На Западе нас часто спрашивают, что же все-таки такое русская интеллигенция?

Русский интеллигент - это не сословие, не образовательный ценз. Это олицетворенное стремление к единству ума и сердца, образованности и нравственного сознания - сознания нерасторжимости личного достоинства и общественного долга.

Сергей Маслов, в жизни и творчестве которого сочетаются ренессансные, просветительские черты и глубокая укорененность в родной почве, был настоящим русским интеллигентом.

АНДРЕЙ САХАРОВ

Мы впервые услышали об Андрее Сахарове в 1964 году. Шло общее собрание Академии наук. Утверждалось избрание новых академиков. Среди кандидатур был некто Нуждин - ближайший сотрудник Лысенко, считавшегося при Сталине "главой марксистской биологии". Он и при Хрущеве оставался всесильным.

Однако несколько академиков выступили против избрания Нуждина, так как за ним не числилось никаких научных работ.

Молодой академик говорил ровным, тихим голосом, что Нуждин не только лжеученый; он и его покровитель Лысенко виновны в том, что разрушена целая наука - советская генетика, виновны в преследованиях, даже в гибели ученых. Рядом с президентом Академии Келдышем сидел Ильичев, заведующий отделом ЦК, главный идеологический советник Хрущева. Он спросил громким, злобным шепотом:

- Кто этот мальчишка? Келдыш ответил:

- У нас его называют отцом водородной бомбы. Собрание подавляющим большинством провалило кандидатуру Нуждина.