Юрий Козлов - sВОбоДА

• Название: sВОбоДА
• Автор: Юрий Козлов
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-373-04935-1

«sВОбоДА» — попытка символического осмысления жизни поколения «последних из могикан» Советского Союза. Искрометный взгляд на российскую жизнь из глубины ее часового механизма или, если использовать язык символов этого текста, — общественно-политической канализации…

«Момент обретения рая всегда (как выключатель, одновременно одну лампочку включающий, а другую — выключающий) совпадает с моментом начала изгнания из рая…» — размышляет герой книги «sВОбоДА» Вергильев. Эта формула действует одинаково для кого угодно: от дворника до президента, даже если они об этом забывают. А потому роман Козлова сверхактуален для современной России.

---

Золотые ключи бесконечно расширяли пространство коррупции, распространяли его на все стороны человеческого бытия. Борьба с коррупцией не являлась исключением, одновременно превращая в коррупционеров, как борцов с ней, так и тех, кто от них откупался.

Именно об этом, помнится, размышлял Вергильев в день, точнее, «утро Икс», просматривая в кабинете за рабочим столом свежие газеты. Хотя с некоторых пор чиновникам в Доме Правительства и в Кремле рекомендовалось начинать рабочий день с изучения новостей блогосферы. Именно там, полагало начальство, на бескрайних цифровых полях Интернета прорастали зерна общественного мнения, паслись виртуальные зверьки, некоторых из которых следовало прикормить, а некоторых — немедленно пристрелить. Для этого в администрации и правительстве существовали специальные службы, управлявшие армией так называемых компьютерных «роботов». Эти роботы многотысячным и разноадресным восторженным ором поддерживали и развивали нужную мысль, а мысль вредную, ненужную глушили злобным матом, многотонным носорожьим топотом, хоронили под кучами словесного навоза.

Компьютерными роботами командовали сплошь молодые люди, не ведающие, что такое костюм и галстук, причудливо подстриженные, в татуировках, с серьгами в ушах. А одна девица, так даже с серебряным шариком на самом кончике языка. Вергильев как-то оказался с ней за столиком в буфете, и, помнится, не мог оторвать взгляда от вспыхивающего на солнце шарика, когда она облизывала губы. А делала она это часто, видать, славно поработала ими (и шариком) ночью.

Вергильев, однако, работал по старинке: сначала просматривал газеты, а следом — обзоры, которые составляла специальная аналитическая служба.

В аналитической службе работали люди посолиднее. Они поголовно ходили в костюмах, правда, каких-то морально устаревших, обвисших. Костюмы, как, собственно, и сама аналитика в органах власти, не поспевали за жизнью. Единственной допустимой вольностью в аналитической службе являлась борода. У одного дяди она была необычайной длины, разделенная, как водопад, на две неравных ниспадающих к животу струи.

Однажды этот, похожий на раскольника, бородач попался на глаза шефу, незапланированно — с охраной и свитой — проходившего по этажу, где размещались аналитики.

«Должно быть, знающий специалист, — уважительно раскланявшись с бородой, заметил шеф. — Не боится, старообрядец, что попадет под сокращение, или на досрочную пенсию. Чем он занимается?»

Свита, с трудом поспевающая за энергичным, летящим по коридору, как молодой кабан, шефом не смогла ответить на этот вопрос. Нашелся лишь один, явно достигший предельного для государственного служащего возраста товарищ, которому нечего было терять:

«Да ничем. Хером груши околачивает, как и все остальные».

«А вы их подбираете и приносите мне, — усмехнулся шеф. — Я ими лакомлюсь, а потом вношу предложения в правительство. Народ стонет, а весь мир над нами смеется».

«Какая власть, — возразил будущий пенсионер, — такие и груши ей к столу».

«Какие груши к столу, — ответил шеф, — такая и власть. А почему? — обвел глазами свиту. — Потому что ваша неутолимая мечта, чтобы муж, то есть представитель власти, которого вы обслуживаете, объелся груш. Ничего личного, — похлопал по плечу будущего пенсионера, — это системное противоречие, правило игры».

Шеф заступил на высокую должность не так давно, успел совершить, как полагала свита, ряд серьезных ошибок, поэтому, как опять же полагала свита, недолго ему оставалось кобениться в двух больших кабинетах — в Кремле и в Доме правительства. То есть, доставшаяся новому, объединившему две должности, шефу от двух предшественников комбинированная свита надеялась его пересидеть, переждать, как стихийное бедствие. Или, если он начнет по аппаратным понятиям беспредельничать — увольнять уважаемых людей, нарушать не им установленные правила — подставить так, чтобы его самого убрали.

В Тамбовской области, писали в газетах, борцы с коррупцией накануне выборов в областное законодательное собрание задержали учительницу, купившую школьникам тетради за собственные деньги. В бюджете школы такая статья расходов не значилась, а родители школьников почти поголовно работали на местном оборонном предприятии по производству фильтров для авиамоторов, которое было закрыто из-за глобального экономического кризиса. Учительнице инкриминировали «превышение служебных полномочий» и «подкуп избирателей», каковыми являлись безработные родители школьников, предположительно проголосовавшие за коммунистов.

На Дальнем Востоке антикоррупционеры прямо в кабинете повязали вице-губернатора, распорядившегося перечислить деньги в подлежащий расформированию и соответственно снятый с довольствия детский дом, где на подножном корме проживало шестьдесят никому не нужных сирот. Вице-губернатору было вменено «нецелевое расходование бюджетных средств».

Отложив газеты, Вергильев задумался над тем, как в тридцатые годы и позже «перебирал людишек», по образному выражению Ивана Грозного, Сталин. Почему он не использовал такой универсальный повод, как коррупция? Зачем надо было делать из Рыкова, Бухарина, Зиновьева и прочих — шпионов и вредителей, подсыпающих в тарелки шахтерам толченое стекло, опрыскивающих портьеры в кабинете товарища Ежова ядом, кусающих «в пароксизме страсти» за груди медсестер? Гораздо проще было объявить их ворами, коррупционерами, если, конечно, в то время использовался этот термин.

Наверное, Сталин, хоть и презирал своих врагов, но не до такой степени, чтобы шить им банальное воровство. Слишком мелко. В тридцатые годы история печатала шаг коваными подметками по хрустящим, как сухари, черепам сквозь лес вскинутых в приветствиях рук. Время вождей, перекройки границ, великих и страшных свершений. У больших вождей не могло быть ничтожных врагов. Враг вождя — негатив его воли. Вождь хочет накормить народ. Враг подсыпает в общенародную тарелку толченое стекло. Вождь хочет возвысить женщину-мать, женщину-труженицу. Враг подло кусает ее за грудь гнилыми зубами. Вождь хочет прирастить территорию государства, принять под свою могучую руку мыкающие горе соседние народы. Враг — продать Украину фашистам, Карелию — финнам, Дальний Восток — японцам и так далее. Чтобы народ понял масштаб предстоящих свершений, ему следовало продемонстрировать масштаб противостоящего зла.

Вот почему кровопийцы, перефразируя поэта Иосифа Бродского, были Сталину милее, чем ворюги. Доживи до тридцать седьмого года Яков Свердлов, его бы судили вовсе не за наполненный золотом и бриллиантами сейф в кабинете. Его бы судили за то, что в двадцатую годовщину Великого Октября с дирижаблей, несущих портреты товарища Сталина над колоннами демонстрантов, должны были распылять по его указанию смертоносные бактерии. Но товарищ Ежов схватил за руку подлых убийц.

А может, Сталин хотел, чтобы библейские преступления, которые инкриминировались бывшим соратникам, были сопоставимы с тем, что эти люди творили во время гражданской войны и после во славу победившей революции? Дела генералиссимуса были объемны, как голограмма, причудливо сливающая в единую реальность слова «судьба» и «суд». Гуляет ветер судеб, вспомнил Вергильев строчку из стихотворения, судебный ветер.

Эта простая, но действенная логика, правда, в извращенном виде, присутствовала и в действиях нынешних борцов с коррупцией, поднявшихся во власть на взятках, откатах и прочих, одним им известных преступлениях. Хватая подписавших не те бумажки учительниц, председателей домкомов, перемудривших с капитальными ремонтами подъездов, табельщиц, неправильно закрывших наряды, они превращали борьбу с коррупцией в абсурд, хотя и на неизмеримо более низком, нежели сталинские процессы, уровне.

А почему бы, внимательно посмотрел на проплывающий по Москве-реке белый речной трамвайчик Вергильев, не осудить постфактум Свердлова за бессудную казнь царской семьи? Он не сомневался, что народ откликнулся бы на такой суд с большим энтузиазмом, чем на предполагаемое разжалование — правда, пока непонятно кем, неужели нынешним гражданским министром обороны? — генералиссимуса в рядовые.

Трамвайчик вдруг притормозил, подозрительно закрутился точно напротив окон кабинета шефа.

Вергильев рассеянно подумал, что если бы террористы захотели оставить страну без высших руководителей, лучшего варианта, чем ракетный обстрел кабинетов кремлевских и краснопресненских кабинетов с воды, трудно придумать.

Суда не будет, вздохнул Вергильев. Этот, погибший, кажется в 1919 году при невыясненных обстоятельствах, провозгласивший «красный террор», парень с папироской, в пенсне и в кожаной куртке умел решать вопросы. Такие люди бесценны во власти и для власти во все времена.