Говард Лавкрафт - Мифы Ктулху

• Название: Мифы Ктулху
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-46114-1

Г.Ф. Лавкрафт не опубликовал при жизни ни одной книги, но стал маяком и ориентиром целого жанра, кумиром как широких читательских масс, так и рафинированных интеллектуалов, неиссякаемым источником вдохновения для кинематографистов. Сам Борхес восхищался его рассказами, в которых место человека — на далекой периферии вселенской схемы вещей, а силы надмирные вселяют в души неосторожных священный ужас.

"Мифы Ктулху" — наиболее представительный из "официальных" сборников так называемой постлавкрафтианы; здесь такие мастера, как Стивен Кинг, Генри Каттнер, Роберт Блох, Фриц Лейбер и другие, отдают дань памяти отцу-основателю жанра, пробуют на прочность заявленные им приемы, исследуют, каждый на свой манер, географию его легендарного воображения.

---

— Бруклин-Хайтс, — простонал я и рухнул на сиденье.

Такси понеслось вперед, а я пытался не думать об ожидающем меня ужасе. И в отчаянии хватался за соломинку. Чего доброго, думал про себя я, Говард временно помешался. Как могли ужасные твари обнаружить его среди миллионов людей? Быть того не может, чтобы они его нарочно разыскивали. Быть того не может, чтобы они намеренно выбрали его среди столь многих. Он слишком ничтожен; все мы слишком ничтожны. Эти твари — неужели они станут ловить людей на удочку или тралом? Но ведь Генри Уэллса они отыскали! Как там сказал Говард? «Я сделался жрецом дьявола». А может, жрецом этих тварей? Что, если Говард и впрямь стал их жрецом на Земле? Что, если благодаря написанному рассказу он стал их жрецом?

Эта мысль терзала меня как ночной кошмар; я упрямо гнал ее прочь. У Говарда достанет храбрости, чтобы им воспротивиться, думал я. Он покажет им, что не боится.

— Вот мы и приехали. Вам помочь подняться, сэр?

Такси притормозило, я застонал, осознав, что вот сейчас войду в дом, который, возможно, станет мне могилой. Вышел на тротуар, вручил водителю всю наличность, что была при мне. Тот потрясенно вытаращился на меня.

— Вы дали мне слишком много, — запротестовал таксист. — Вот, возьмите, сэр…

Но я лишь отмахнулся от него и взбежал на крыльцо. Вкладывая ключ в замочную скважину, я слышал, как водитель бормочет себе под нос:

— В жизни не видывал этакого психа, да еще и пьян в стельку! Дал мне четыре доллара за то, что я отвез его за десять кварталов, и даже спасибо не слушает…

Внизу свет не горел. Я замер у основания лестницы и заорал:

— Говард, это я! Спускайся!

Ответа не последовало. Я прождал секунд десять, но сверху не донеслось ни звука.

— Тогда я поднимаюсь! — в отчаянии выкрикнул я и, дрожа крупной дрожью, двинулся вверх по лестнице. «Они его сцапали, — думал я. — Я опоздал. Может, лучше не надо?.. Господи милосердный, это что такое?»

Мне было неописуемо страшно. Такие звуки ни с чем не спутаешь. В комнате наверху кто-то, захлебываясь словами, молил и рыдал в агонии. Неужели это и впрямь голос Говарда? Время от времени я улавливал какую-то невнятицу.

— Ползет… бррр! Ползет… бррр! О, сжальтесь! Холодно и ясно! Ползет… бррр! Господь милосердный!

Я уже добрался до лестничной площадки. Мольбы сменились хриплыми воплями. Я рухнул на колени — и осенил крестом и себя, и стену рядом, а потом начертил крест в воздухе. Начертил то самое древнее знаменье, что спасло нас в Маллиганском лесу. Но на сей раз — грубо и резко, не огнем, но пальцами, что дрожали и цеплялись за одежду; перекрестился я, не имея ни отваги, ни надежды, перекрестился мрачно и обреченно, будучи уверен, что меня уже ничто не спасет.

А затем вскочил на ноги и взбежал по лестнице. Я молился лишь о том, чтобы твари забрали меня быстро и чтобы мне не пришлось долго страдать.

Дверь в комнату Говарда стояла приоткрытой. Сделав над собою нечеловеческое усилие, я дотянулся до ручки. Дверь медленно подалась внутрь.

В первое мгновение я не заметил ничего, кроме недвижного тела Говарда на полу. Он лежал на спине. Колени подтянуты к груди, рука прикрывает лицо, ладонью наружу, словно заслоняя от невыносимого зрелища.

Переступив порог, я опустил глаза, намеренно сузив поле зрения. Теперь я видел только пол и нижнюю часть комнаты. Поднимать взгляда я не хотел. Я смотрел вниз самозащиты ради, поскольку страшился того, что может обнаружиться в этих стенах.

О, как не хотел я поднимать взгляд! Но в комнате действовали силы и стихии, сопротивляться которым я не мог. Я знал, что, если оглянусь вокруг, ужас, возможно, уничтожит меня — да только выбора у меня нет.

Медленно, мучительно я поднял глаза и обвел взглядом комнату. И по сей день сожалею, что не кинулся тут же вперед и не сдался на милость существа, что возвышалось там. Этому грозному, задрапированному во тьму видению суждено стоять между мною и радостями мира, пока я жив.

Оно воздвиглось от пола до потолка и испускало слепящий свет. Насквозь пронзенные лучами, в воздухе кружились страницы Говардовой рукописи.

В центре комнаты, между потолком и полом, кружились эти страницы, свет прожигал бумажные листы и, закручиваясь в спирали, ввинчивался в мозг моего бедного друга. Сияние вливалось в его голову нескончаемым потоком, а Повелитель света, нависая над безжизненным телом, медленно раскачивался туда-сюда всем своим массивным корпусом. Я завизжал, закрыл глаза руками, но Повелитель все колыхался — вправо-влево, вперед-назад. И в мозг моего друга все изливался и изливался свет.

А затем с уст Повелителя сорвался ужасающий звук… Я забыл про знаменье, которое трижды сотворил там, внизу, во тьме. Я забыл высшее, грозное таинство, пред которым все враги были бессильны. Но когда я увидел, как оно само из ниоткуда возникает в комнате и обретает безупречную, устрашающе цельную форму над струями света, я понял, что спасен.

Я зарыдал и рухнул на колени. Свет померк, Повелитель умалился и съежился у меня на глазах.

А затем со стен, с потолка, с пола хлынуло пламя — белое очистительное пламя, которое поглощает, пожирает и уничтожает навеки.

Но друг мой был мертв.

Август Дерлет[39] Живущий-во-Тьме

Тех, кто жаден до ужасов, тянет в места странные и отдаленные. Их вотчина — катакомбы Птолемея и резные мавзолеи в странах из ночного кошмара. Они взбираются на самый верх озаренных луною башен разрушенных рейнских замков и, трепеща, спускаются вниз по затянутым паутиной черным ступеням под каменными завалами заброшенных городов Азии. Лес, наводненный призраками, одинокая горная вершина — вот их храмы; зловещие монолиты на необитаемых островах притягивают их к себе как магнитом. Но истинный любитель макабрического, эпикуреец, для которого смысл и цель бытия — снова и снова испытывать дрожь невыразимого ужаса, превыше всего ценит старые, заброшенные фермы в лесной глуши, ибо именно там темные стихии силы, одиночества, гротеска и невежества соединяются воедино в идеальном проявлении чудовищного.

Г. Ф. Лавкрафт

I

Вплоть до недавнего времени, ежели, проезжая в северной части Центрального Висконсина, путешественник сворачивал на левую развилку на перекрестке двух шоссе — брулриверского и чеквамегонского по пути в Пашепахо, он оказывался в краю диком и безлюдном — просто-таки на задворках цивилизации. А малоезженая дорога между тем уводила все дальше: следуя по ней, со временем минуешь несколько полуразвалившихся хибар, где, по всей видимости, некогда жили люди, — эти строения давным-давно поглотил наступающий лес. Края эти не то чтобы запустелые: земля изобилует густой растительностью, но над нею повсюду, куда ни пойдешь, разливается неуловимо зловещая аура, своего рода тревожная подавленность — даже случайный путник и тот ее чувствует, ибо выбранная им дорога становится все более труднопроходимой, пока не заканчивается неподалеку от какого-нибудь заброшенного охотничьего домика на берегу прозрачного синего озера в окружении угрюмых вековых деревьев. В тех местах тишину нарушают разве что крики сов да козодоев, да перекличка жутковатых гагар по ночам, да голос ветра в кронах — полно, ветер ли это? Хрустнет сучок — как знать, прошел ли это зверь какой или нечто другое, какая-нибудь тварь, человеку неведомая?

Ибо о лесе вокруг заброшенного охотничьего домика на Риковом озере ходила недобрая слава задолго до того, как я о нем узнал, — и слава эта далеко затмевала такого же рода россказни о такого же рода глухих местах. Поговаривали, будто в глубине темной чащи что-то такое живет — не то полуживотное, не то получеловек; и нет, то не были расхожие байки о призраках. Местный люд с окраин отзывался об этом существе со страхом, а индейцы, что порою выходили из глуши и шли на юг, при его упоминании только упрямо головой качали. Словом, за лесом закрепилась дурная репутация, иначе и не скажешь; на рубеже веков лес уже имел богатую историю, что заставляла задуматься самых бесстрашных авантюристов.

Первые записи об этом лесе сохранились в дневнике некоего миссионера: он шел через здешние земли на помощь индейскому племени, которое, как сообщили в Чеквамегон-Бей на севере, голодало. Брат Пайргард пропал без вести, но позже индейцы принесли его имущество: одну сандалию, четки и молитвенник, в котором миссионер написал несколько загадочных фраз, впоследствии заботливо сохраненных: «Я убежден, что меня преследует какое-то существо. Поначалу я думал, это медведь, но теперь вынужден признать, что это нечто куда более чудовищное, нежели любая земная тварь. Сгущается тьма; кажется, у меня легкий бред: я то и дело слышу странную музыку и другие нездешние звуки, которые никак не могут быть порождены естественным источником. Еще одна тревожная галлюцинация — тяжелая поступь, от которой земля сотрясается; и несколько раз я находил огромный отпечаток ноги, причем разной формы».