Роберт Мазелло - Кровь и лед

• Название: Кровь и лед
• Автор: Роберт Мазелло
• Издательство: Астрель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42756-5

1856 год. Команда английского брига «Ковентри», узнав о загадочной болезни пассажирки Элеонор Эймс и о том, каким способом лечит ее возлюбленный, попросту сковывает несчастную пару цепями и бросает в холодные воды океана…

Откуда такая жестокость?

Чего испугались моряки?

Это предстоит узнать уже в наши дни участнику антарктической экспедиции журналисту Майклу Уайлду, обнаружившему тела молодых людей в глыбе льда.

Но чем дальше он ведет свое расследование, тем яснее понимает: не стоило тревожить погибших влюбленных. Потому что лед тает — и вместе с ним тает надежда членов экспедиции на избавление от чудовищной беды, обрушившейся на станцию, от которой вряд ли спасут даже самые современные лекарства и передовые научные знания…

---

— Шарлотта права, — согласился Дэррил. — Лучшей приманки и придумать нельзя.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

21 декабря, 23.00

Элеонор ощущала себя заключенной, которой пришлось вновь вернуться в тюремную камеру. Доктор Барнс оставила ей голубую таблетку и стакан воды, но Элеонор не хотела пить лекарство. Ей больше не хотелось спать, но и прятаться в лазарете не хотелось… особенно из-за того, что искушение залезть в большой белый ящик было очень велико. «Как же они его называют? — силилась она вспомнить. — „Холодильником“ вроде…» В нем она увидела несколько мешочков, прозрачных, как колбасная оболочка, но вместо мясного фарша до краев наполненных кровью.

Она чувствовала, что дикая жажда вновь начинает одолевать ее. Стены вокруг словно выцвели, и ей приходилось часто закрывать и открывать глаза, чтобы вернуть окружающим предметам естественные цвета. Дыхание тоже сделалось прерывистым и слабым. Изменение дыхания не ускользнуло от внимания доктора Барнс, однако Элеонор едва ли могла объяснить причину проблемы, не говоря уже о том, чтобы признаться, какое лекарство ей требуется…

И вот она снова осталась одна или, выражаясь словами поэмы, которую часто цитировал Синклер, «один, один, всегда один, один среди зыбей!».

«Где-то он сейчас? Укрылся ли от шторма в церкви? Или затерялся среди снегов и льдов, пытаясь меня найти?..»

Элеонор вышагивала по комнате, как тигр в тесной клетке лондонского зоопарка, взад и вперед, снова и снова. Она и тогда в полной мере понимала трагедию бедного животного, одинокого и плененного, а теперь сама оказалась в аналогичной ситуации. Элеонор всеми силами старалась не смотреть на «холодильник» и перенаправить мысли в какое-нибудь другое, более приятное русло. Но как это сделать, когда ее прошлая жизнь безвозвратно ушла, вместе с ней ушла семья, друзья и даже родина, а нынешнее существование свелось к мыканью в больничном изоляторе где-то на Южном полюсе… и безуспешным попыткам подавить жажду, от одних только мыслей о которой бросало в дрожь.

В ту роковую ночь, когда в казарменном госпитале ее навестил Синклер, она действительно почувствовала себя лучше, а уже на следующий день лихорадка почти прошла. Мойра была вне себя от радости.

Вечером мисс Найтингейл лично принесла пациентке кашу и чай.

— Нам вас очень не хватает в палатах, — сказала мисс Найтингейл, подставив стул к постели больной. — Солдаты будут очень рады снова вас увидеть.

— И я буду рада их увидеть.

— Думаю, одного солдата в особенности, — заметила начальница.

Элеонор покраснела.

— Это не тот ли мужчина, который однажды ночью обратился в нашу клинику в Лондоне и попросил зашить рану? — спросила мисс Найтингейл, поднося ко рту Элеонор ложку с кашей.

— Да, мадам. Он самый.

Женщина кивнула и, когда Элеонор проглотила кашу, сказала:

— Так, значит, крепкая привязанность между вами установилась с тех самых пор?

— Да, — призналась Элеонор.

— Моим самым большим опасением при наборе медсестер было то, что во время несения службы они могут слишком сильно привязаться к некоторым солдатам. Подобные отношения могут испортить репутацию и самой медсестры и, что более важно, поставить под вопрос всю нашу миссию. Полагаю, вы помните, что и здесь, и на родине у нас много недоброжелателей?

— Помню, мадам.

— Под ними я подразумеваю недалекие личности, которые считают наших медсестер не иначе как лицемерами и приспособленцами, если не сказать хуже.

Мисс Найтингейл протянула пациентке еще одну ложку каши, и хотя к Элеонор аппетит пока не вернулся, она не осмелилась отказаться от еды.

— Вот почему я настоятельно прошу вас не делать ничего такого, что может бросить тень как на вашу, в частности, так и на нашу, в целом, сестринскую деятельность.

В знак согласия Элеонор молча кивнула.

— Хорошо. В таком случае, думаю, мы поняли друг друга, — подытожила мисс Найтингейл. Она встала и осторожно поставила миску на деревянный стул. — Я верю вам и надеюсь на ваше благоразумие. — Шурша юбкой, она прошла к двери, где стояла Мойра. — К сожалению, возле Воронцовского тракта снова произошло ожесточенное сражение, поэтому я вынуждена просить вас обеих завтра с первыми проблесками зари заступить на дежурство.

С этим она вышла.

Элеонор откинула голову на подушку, да так и осталась неподвижно лежать до наступления ночи, вместе с которой… снова явился Синклер.

В свете свечи он внимательно оглядел ее лицо, выискивая признаки болезни, и, кажется, увиденное его очень обрадовало.

— Вижу, тебе лучше, — заключил он, прикладывая руку к ее лбу. — Жар спал.

— Так и есть, — ответила она, нежно прижимая его ладонь к щеке.

— Завтра мы сможем покинуть это проклятое место.

Элеонор опешила.

— Покинуть?

Синклер все еще на военной службе, а ей утром снова заступать на дежурство, так о чем он говорит?

— Мы больше не можем здесь оставаться. Не теперь.

Почему не могут оставаться, недоумевала Элеонор. Что изменилось, за исключением того факта, что они оба чудесным образом выздоровели?

— Завтра я попытаюсь украсть лошадей, — продолжал он. — Хотя, возможно, нам удастся обойтись и одной.

— Синклер, да о чем ты говоришь?! — воскликнула Элеонор. — Куда мы поедем?

Неужели он снова бредит? Она испугалась, что к нему вернулась лихорадка.

— Да куда угодно. Вся эта проклятая страна — одно большое поле боя. Куда мы ни направимся, без труда получим то, что нам необходимо.

— А что нам необходимо?

Он обхватил ее лицо руками и, прежде чем начать говорить, проникновенно заглянул ей в глаза. Затем встал на колени у кровати и тихо поведал ей всю историю. Историю настолько ужасную, что вначале она не поверила ни единому его слову. Об обитающих в Крыму созданиях, которые вылезают по ночам и нападают на умирающих. «Он до сих пор меня преследует во сне, — признался он. — И я до сих пор не могу объяснить, что это за тварь». О страшном проклятии или божественном даре, благодаря которому можно обмануть саму смерть. И о жажде, которой не будет конца… и рабом которой они теперь стали. Она не могла в такое поверить, не хотела!

Вот только на плече у себя, в том месте, где Синклер прокусил ей кожу, она нащупала характерный шрам, что, по словам лейтенанта, и было доказательством правдивости его слов.

Он склонился над ней и покаянно поцеловал место укуса. Из глаз Элеонор хлынули горячие слезы, и она, тяжело дыша, отвернулась к стене. Комната с узким окном, выходящим на море, вдруг показалась ей невыносимо тесной и душной.

Синклер схватил девушку за руку, но она ее вырвала. Как он мог так поступить с ней? Как мог так поступить с ними обоими? Если Синклер лжет, то он просто сумасшедший, но если говорит правду, значит, они оба обречены на ужасное проклятие похуже всякой смерти. Элеонор воспитывалась в традициях англиканской церкви, однако в отличие от сестер и матери особой набожностью никогда не отличалась. Но то, о чем говорил Синклер, даже ее не замутненному религией разуму казалось таким чудовищным святотатством, что о нем даже помыслить было страшно, не то что жить с ним до конца своих дней. А ведь регулярное совершение этого греха было необходимым условием продолжения жизни.

— Только так я мог тебя спасти, — говорил Синклер. — Прости меня. Элеонор. Умоляю, скажи, что ты можешь меня простить!

Но в ту минуту она не могла. В ту минуту ей оставалось лишь вдыхать влажный воздух Босфора и думать, как быть дальше…

И вот прошли столетия, а она опять в том же безвыходном положении.

Она продолжала слоняться по изолятору, безуспешно стараясь отмести навязчивые мысли о белом металлическом ящике с кровью. Вот он, стоит перед ней на расстоянии вытянутой руки и манит содержимым. Всего-то и надо, что открыть дверцу да спокойно взять то, что так настойчиво требует организм…

Она заставила себя отвернуться и отошла к окну.

Тусклое сияние застывшего солнца напомнило ей о сером небе, под которым они плыли на борту злополучного брига «Ковентри». Часы показывали около полуночи, однако Элеонор уже уяснила, что полноценная темная ночь не наступит. Дни здесь переходили в ночи, а ночи в дни абсолютно незаметно. И дней этих, думала Элеонор, она забрала гораздо больше, чем ей было отпущено Богом.

Майкл. Майкл Уайлд… Стоило ей лишь вспомнить о нем, как тягостные думы немного отступали. Он был таким милым по отношению к ней, а когда позволил себе усесться рядом на фортепианную банкетку — еще и таким трогательно смущенным из-за своей оплошности. Каким бы странным ни представлялось его поведение, Элеонор понимала, что она теперь в другом мире, где царят совсем иные нравы. Ей еще очень ко многому придется привыкать. К симфоническим оркестрам, которые играют в маленьких черных ящичках! Светильникам, вспыхивающим по щелчку и горящим немигающим пламенем. И женщинам — женщинам-африканкам, вдобавок — в должности врачей!