Максим Алёшин - Сдвиг

• Название: Сдвиг
• Автор: Максим Алёшин
• Жанр: Роман

Эпический роман о сдвижении параллельных миров.

---

Тим никогда не забудет свой первый Скачек, в небе просияв, появились Исполинские Рыбы. Рыб было не много, не больше дюжины должно быть. Он, было, пытался их сосчитать, но ему никак не удавалось это сделать. Едва Тим доходил до половины количества рыб, как вдруг понимал, что пропустил одну, или двух и принимался считать заново, но и тогда сбивался со счету. Количество Исполинских Рыб хоть и казалось законченным, вовсе не являлось таковым, ибо несло в себе пока неведомую простому человеческому уму цифру. Загадочная цифра, отражающая количество Исполинских рыб (Живая циферка — по Гамильтону) имела редкое неземное свойство, изменяясь каждую миллисекунду одновременно оставаться неизменной фиксированной величиной. Ученные до сих пор спорят, пытаются сформулировать, вывести, рассчитать это простое и одновременно загадочное значение, и который год не приближаются к разгадке магического неведомого числа, ни на иоту. Короче Исполинских Рыб было ровно столько чтобы не оставить свободного места на небе. Их размер и внешний вид поражал воображение своими чудными формами и очертаниями, висящие в небе Исполинские Рыбы были тем, что называют метрическим замещением пустотной субстанции, визитной карточкой того раннего Скачка.

Дети, возбужденные увиденным фантастическим зрелищем, сразу затеяли баловаться, смеяться и скакать, как угорелые. Попутно они сочиняли и распевали однодневные стишки-считалочки детские потешки (Глупые фразочки — по Гамильтону, традиционные детские интеллектуальные лингво игры упражнения). Распевая незамысловатые строки, малыши выражали свою радость, счастье, необъяснимый восторг.

Рыбы в небе, Рыбы в небе, а мы с мамой на Земле; Вот так рыбы не Рыбы, а Рыбищи; рыба Рыба там виси да на нас не упади, дай нам жить, а ты плыви ясным солнышком свети. Рыба А-А-А мама М-М-М, Всем рыбакам по Рыбе, да только не по маленькой речной, а по поднебесной большой, Исполинской Р-ы-ы-ы-ы-б-е-е-е-е — слышалось в округе из всех палисадников, и частных детских площадок, огороженных живыми изгородями.

Тим Род, вооружившись гимнастическим обручем, тоже пел: Папе Рыбу, Маме Рыбу, ну а деду с бабой по крючку! Я не рыба — я Тим Род, а Рыба — Рыба она не Тим, я на Земле, а Рыбы на небе и мне хорошо, а им еще лучше, Всем по рыбе, а бабе с дедом по крючку!

Дети дурачились, кувыркались и пели, а их родители были спокойны, непривычно спокойны и неподвижны. В основном с детьми находились матери, мужчины, как и полагается в это время суток были на службах в своих канторах на своих работах. Редко в каком палисаднике стоял муж, отец или брат, пожилых и вовсе не было видно ни одного, тогда Тим не мог этого объяснить, да и не задумывался об этом. Он крутил на талии цветной обруч и пел: Я не рыба я Тим, а рыба в небе, рыба в небе раз два три, вас не сосчитать рыбоньки мои…

Вас интересует, сколько часов продолжалась свистопляска с игрой Исполинских небесных Рыб? Ответа нет и поныне, почти ничего не известно, что происходило там, на Выставочных Холмах, когда случился первый Сдвиг (Местность наблюдения за Сдвигом по научному «Выставочный Холм», Гамильтон).

Вероятно к вечеру, Скачек сгинул, рыбы пропали, с неба капал трехцветный весенний дождь (Красный, белый, голубой — выбирай себе любой, кап-кап-кап, цвет-цвет-цвет — по Гамильтону), а в дом пришел какой-то небритый и грустный незнакомый мужчина. Мама долго смотрела на него, немигающим взглядом, дядя сидел тихо, время от времени поглядывая на неработающий телевизор, и тоже молчал. Так продолжалось какое-то время, мама, молча, подливала неизвестному дяде чая и вдруг учтиво предложила ему шанюшек с творогом, любимых папиных кондитерских изделий. Мужчина неожиданно зевнул, мама почему-то сказала «ты всегда их любил», и назвала дядю папиным именем, тот отозвался, хотя мне показалось, что не сразу. Затем она подозвала меня и, указав на дядю, сказала — теперь он наш папа. Тим выпучил глаза наполненные слезами и пробормотал, но это не он… — Нет Тим это он, во всяком случае теперь наш папа такой… Или теперь ЭТОТ — он!

Тим Род, улыбнувшись, подмигнул мне и розовым облаком растаял внутри меня…

Эмми, не уступала мне в чтении ни знака, наоборот временами она даже обгоняла меня на некоторых страницах, успевая прочесть отдельные куски по два, а то и по три раза. Экая ненасытная читалка. Голод по чтению, который испытывала Эмми, был естественной потребностью её молодого еще не насытившегося информацией мозга, еще не полностью сформировавшейся духовности и растущего, как на дрожжах интеллекта.

— Я видел первый Скачек, — зачем-то сказал я. Она с восхищение посмотрела на меня. — Ты, верно, был таким… Таким маленьким, ну конечно, конечно ты был маленьким мальчиком, первый Сдвиг был так бесконечно давно.

— Хм, давно… Я все помню, все, до мельчайший подробностей.

— Как тебе удалось пронести эти воспоминания сквозь время?

Я было хотел ей ответить правду, что воспоминания сохраненные, как о ком-то другом остаются в памяти намного дольше, как мои о моём детстве, воспоминания некого чужого мальчика Тима Рода, но осекшись, сказал: — Тогда у меня сменился отец, (вернее «сдвинулся в параллели» — по Гамильтону), потому и запомнил.

— А больше он не менялся? — спросила, не заметив моих внутренних метаний Эмми. — Он больше не менялся, но он новый другой мне как-то не прижился, он был другой слишком намного, — тут я хотел сказать «лучше», но это было бы неправильно, новый отец был не хуже. «Он — просто был другой» — закончил я.

Статья 14.0.2, которую мы читали, была как раз о первом скачке, (Рывок ЭЙ-ВАН — по Гамильтону), поверхностно скомпилированный текст содержал кучу неточностей и туманностей, не будем забывать, что Оптимист все-таки обще-потребительский журнал. Отрывок описывал и Исполинских Рыб, и даже приводил несколько мне не знакомых считалочек о Рыбах и детских игр. Скорее всего, выдуманных или сочиненных намного позднее, такой способ подачи информации называется реконструкция событий, когда в художественно-публицистической форме излагается важное или просто интересное историческое событие или случай. Среди сотен строк о Первом Скачке попалась и великая крылатая фраза Гамильтона «Круги на глади воды, за воду здесь я принимаю бесконечное время, так вот круги оставленные прыгнувшими в воду времени ИСПОЛИНСКИМИ РЫБАМИ еще долго будут расходится в существующем бытие оставляя след в струящемся бесконечно Времени и Жизни», слова прочитанные еще в школе и сейчас производили на меня неизгладимое впечатление, великий мудрый Гамильтон, понимал сквозь пространство и время, чувствовал, предугадывал то, о чем станет известно толькоспустя столетия.

Далее повествование обрывалось знаком бесконечности. Незаконченная мысль давала повод лишний раз задуматься над прочитанным, заключить, как говорил мой прежний истинный отец «заключить мысль повернутой на девяносто градусов восьмеркой, пригвоздить смысл бесконечной круговертью двух склеенных полусфер». Так сейчас не думают, так не принято думать, символ в журнале всего лишь дань древним традициям изложения, не более. Сейчас каждая мысль имеет точку пришествия, везде норовят добавить так называемые выводы, провести окончательный анализ, обобщить сведения, подвести под один знаменатель, сводя глубины неведомого до мелководья сиюминутных знаний. Глубина познаний превращена современными учеными и некоторыми Писателями в мелководный брод, бездны по их мнению имеют критические величины, а неведомое бесспорно познаваемо, нет многое из сегодняшнего дня из того что существует сейчас мне — понятно и близко многое, но не все.

Я скорее относился к лицам старо-научного мышления и не допускал существования в науке принципа «окончательного изучения», а исключительно представлял восхождение знаний в бесконечную спираль Фибоначчи, восьмерка, в написании своем бесконечна, как не имеющие окончательного счета Исполинские Рыбы Первого Скачка, как исчезнувший прежний отец, как кардинально изменившаяся мать, потерявшая юмор и гиперкинез навсегда, ставшая той сварливой рано постаревшей малоподвижной женщиной. И отец украденный у меня Первым Скачком, клянусь всем, что мне дорого, что этот вернее тот кто пришел ему на замену, был человеком неплохим, возможно, но что я определенно мог о нем сказать так это то, что он был другим… А был ли я тем же самым мальчиком? Не подменили ли меня, как в свое время отца? Кто может ответить мне на этот вопрос? А кто спросит меня об этом? Восьмерка повернулась на 90 градусов и замкнула мысль бесконечным повтором полусфер…

Эмми, молча, смотрела мне в глаза, будто голод по чтению слегка притупился или прошел, правда, так быть не могло. Она сама не понимала, почему чтение в моих глазах так взволновала ее, так магически заворожило её, и заставило, возможно, впервые безо всяких видимых технических причин прервать такое необходимое её растущему организму чтение. Чуть позже она спросила: — Вы ждете СДВИГ? — Ты о нем раньше слышала? — дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос.