Кэт Ричардсон - Вервольф перед Рождеством

• Название: Вервольф перед Рождеством
• Автор: Кэт Ричардсон
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-068127-3, 978-5-271-33277-7

Их герои — ВЕРВОЛЬФЫ.

Волки-оборотни, охотящиеся на улицах крупных городов.

Единственные порождения Ночи, способные достойно соперничать с «аристократами Тьмы» — вампирами.

Сборник «Волкогуб и омела» будет интересен и старым поклонникам этих авторов — ведь в рассказах и новеллах, вошедших в него, действуют всеми любимые герои их сериалов — и читателям, только-только знакомящимся с произведениями этого нового, но уже имеющего миллионы и миллионы поклонников жанра…

Посвящается мохнатым созданиям, которые разнообразят нам жизнь, и не только в полнолуние: пуделям и хорькам, мышам и боксерам, морским свинкам и большим белым котам.

Всего вам вкусного!

---

Забавно, думал Маттиас, что Рождество обладает такой силой и при этом длится так недолго. Разве не месяцами длилось время чудес, когда он был ребенком? Традиционное веселье покинуло его, когда умерли его родители и его пошли перекидывать из приюта в приют, но он твердо помнил, что были тогда целые недели восхитительных запахов, песен, сверкающего убранства, даже в благотворительном пансионе, который держали Сестры Милосердия.

Он сам удивился, что может вспомнить об этом пансионе что-то хорошее — вообще уже много лет о нем не вспоминал. Запретил себе думать об этом, потому что именно там стали происходить плохие вещи, и там он впервые встретил Черного Питера. Да, сейчас, обращаясь разумом к зловонным глубинам памяти, он вспомнил нагоняющего ужас крючконосого великана с пылающими глазами.

Черный человек приходил поздно в эти детские сочельники. Он приходил с кнутом и дубиной, влача за собой кошмары, намного превосходившие радость утренних пустяковых подарков — поношенная одежда и дешевые игрушки, — завернутых в обычную оберточную бумагу с лентами. Даже имен не писали на подарках, только делали зеленые ленточки для мальчиков и красные для девочек да еще загадочные отметки в углу — Маттиас сообразил, что это размеры дареных рубашек, штанов или ботинок. Было несколько воспитателей, которые не давали забыть, что такое синяки или страх. А мелкие ежедневные обиды, пренебрежение, жестокость детей и привычная благотворительная жалость усталых взрослых так омрачали его жизнь, что не мишурой ее было высветлить.

Когда он подрос, все эти праздники — да вся эта жизнь — стали страшно гнетущими, и Время Света потускнело и поистерлось. Он дрался, дерзил монахиням, списывал на контрольных и экзаменах — это не только на Рождество, а все время. И он не давал остыть своей злости, и мир будто ненавидел его — но лучше так, чем постоянный холод и отчаяние.

Тот год, когда он столкнул Линдси Стрэтхорн со ступеней церкви на третье воскресенье рождественского поста, был отмечен первым визитом Черного Питера. Он только протянул руку схватить ее за косички и дернуть, но так подмывало вместо этого подтолкнуть, ну совсем слегка подтолкнуть… а чтобы она руку сломала, он правда не хотел, тут он не виноват.

В год, когда он начал курить, Мэтт последний раз видел черный огненноглазый призрак. Он проснулся от шороха чьей-то одежды в темноте и стука, когда кто-то наткнулся на ножку кровати. Он выпрыгнул из-под одеяла, с криком побежал в церковь, переворачивая ряды поставленных свечек, выкрикивая проклятия Богу и монахиням, и вылетел в заснеженную рождественскую ночь.

Блуждая в пижаме по сугробам, он попал в компанию волков человечьей породы и навсегда оставил позади свое прошлое, похоронив в самом темном углу сознания вместе со смертью родителей и зрелищем горящей церкви.

Сперва он был в этой стае самым молодым хищником, но пробивался когтями и зубами наверх, пока не встретил волка еще более злого, чем он сам, нечеловеческую тварь, все еще ходящую на двух ногах. Может быть, подумал Маттиас, он не мог не стать вервольфом. Но ему это тогда было все равно. На самом деле он рад был этому и принял свое превращение с яростным ликованием. Хватило с него голода, бедности и чужой ненависти ни за что. Он будет волком, и никогда не будет голодать или мерзнуть, и не будет его бить черный человек. И если кто-то будет ненавидеть его, то будет за что, а если будут бояться — пусть даже как темной ночной легенды — то тем лучше.

Он так тщательно исторг из себя все, чему научился у Сестер Милосердия, что не верил в существование святого Николая. Этот тип в санях не слишком был похож на веселого толстяка американских рекламных роликов или на пузатиков, собирающих пожертвования на тротуарах, — скорее он напоминал европейские фарфоровые фигурки, которые стояли у немецкоговорящих родителей Мэтта на каминной полке, поэтому понятно, что Мэтт его не узнал. Что ж, второй раз он такой ошибки не сделает. Но сейчас он здесь, и у него есть сила позволить Маттиасу летать по воздуху — пусть даже одну ночь в году и в компании норовистых оленей, имеющих на него зуб. И у него, похоже, есть еще очень много других сил. Интересно, очень интересно…

Следующая остановка была на крыше из замшелых деревянных пластин. Снизу доносился запах спящих младенцев и рождественского печенья с горячим чаем. Сейчас Крис Крингл был совсем рядом, когда сошел с саней и пошел по крыше, чтобы исчезнуть в вихре снега и ледяных блесток. Мэтт не очень понимал, как это делается, но идея была.

Когда веселый старый эльф и его более мрачный компаньон вернулись, Маттиас прокашлялся и спросил:

— Сколько вам детей надо посетить каждый год?

— Несколько тысяч. Точную цифру не помню.

— А почему не всех? Я думал, это и есть ваша работа.

— Это было бы нецелесообразно, — ответил святой в красной шубе, грустно покачав головой. — В наши дни я персонально посещаю только определенных детей — тех, кто больше других нуждается в надежде, милосердии и утешении.

— А остальные? — рычащим голосом спросил Мэтт. — Они ничего этого не заслуживают?

— Заслуживают, конечно. Но у меня очень много помощников и нет необходимости стараться посетить каждое дитя. На планете, знаешь ли, шесть миллиардов человек.

— Так много?

Санта кивнул:

— Так много. Конечно, многие в меня не верят, и я не могу войти туда, где нет обо мне веры или памяти — пусть даже памяти о вере, как у тебя, Мэтти. На мою прежнюю территорию врываются атеизм и прагматизм, а еще, конечно, коммерциализм.

— И это вам мешает?

— О нет. Как ты думаешь, кто это начал? Вся эта магазинная горячка и взрыв рекламы — коммерциализация Рождества, которую осуждают столь многие, — невероятно облегчила мне работу. Любое дитя, которое надеется и верит, получая от родителей подарок с надписью «От Санты», в некотором смысле получает его от меня. Важен именно Дух Рождества, а не размер или происхождение подарка.

— По мне, похоже на жульничество, — буркнул Маттиас.

Синтерклаас погладил бороду и залез в сани.

— По мне, отлично работает. Но я не знал, что ты такой традиционалист, Мэтти.

— И вовсе нет! — рявкнул вервольф и хотел еще что-то добавить, но Санта-Клаус покачал головой и взялся за вожжи.

— Разговоры — вещь хорошая, но у нас впереди еще куча работы, мой лохматый друг. Трогай!

И он дернул вожжи, снова направляя упряжку в небо.

Они летели между звездами и землей, и Маттиас улучил момент цапнуть кусок звездной пыли, сыпавшейся сверху, и тянул сани вверх и вокруг по огромной взмывающей петле, — просто посмотреть, не свалится ли человек в красном и его груз подарков. Но Святой Николай только вцепился в сиденье, как клещ, и смеялся:

— Хо, хо, хо! Отлично, Мэтти!

Они мчались, убегая от терминатора, и погода стала влажной и туманной, но ни упряжку, ни погонщика ее не беспокоил холод. А вот туман — другое дело.

— Ох ты беда! — пробормотал Санта. — Вот теперь и правда не хватает Рудольфа — этот его нос светил через самый густой туман. Надеюсь только, не заблудимся в дымке.

— У меня есть нос, — напомнил Мэтт.

— И очень красивый, но в темноте не светит, дорогой мой мальчик. Как же нам найти дома достойных детей, если я их не вижу?

— Я наверняка их могу найти по запаху.

— Правда? Хм… в большинстве таких домов пекут пирожки, но в это время года их пекут чуть ли не всюду.

— А еще надежда. Вы говорили, что у ваших выбранных детей есть надежда.

— Да. И вера. Но ни у той, ни у другой нет запаха.

— Еще как есть, — возразил вервольф, припомнив. — Надежда пахнет как отчаяние перед тем, как прогоркнуть. Вера — как свечной воск с ладаном. Вот это я и чувствую.

Еще он чуял запах спящих детей, и пряников, и еловых ветвей возле горящих в печи дров. И был уверен, что так может пахнуть только в доме, полном Рождества. Во всех других… но он не стал ничего говорить. У Наездника свои секреты, а у Маттиаса свои. Он не собирался всем сообщать, что «рождественская радость» придала его носу не менее волшебные свойства, чем лапам.

— Правда? — спросил Синтерклаас. — Ну, тогда веди!

Принюхавшись, вервольф фыркнул и зарысил по воздуху, идя за учуянным запахом, виляя среди высоких домов, над верхушками деревьев, и наконец на ту крышу, где упряжка остановилась, отпуская Санту на его работу.

Вернувшись, человек в красном подошел к оленям и стал раздавать из кармана печенье.

— Вот вам, мои добрые друзья. Вы отлично поработали, и время угоститься, потому что еще много впереди работы, так что подкрепляйтесь! — Он подошел к Мэтту и достал пряничного человечка.

Вервольф понюхал пряник и чихнул.

— Я бы предпочел детей — они вкуснее. Если ты можешь входить во все эти дома и все это делать, чего ж ты соглашаешься на молоко с печеньем? Ты же все можешь получить. Если бы я такое мог, я бы это отродье прямо в колыбели жрал.