Артур Дойль - Человек с часами

• Название: Человек с часами
• Автор: Артур Дойль
• Издательство: Труд
• Жанр: Детектив
• Год: 1909

---

Они были оба переодеты, так как знали, что полиция ищет их. Мак-Кой был в пальто с меховым, высоко поднятым воротником, так что видны были только его глаза и нос. Мой брат был одет женщиной, черный вуаль закрывал его лицо, но, конечно, я тотчас же узнал его. Я вздрогнул и заметил, что Мак-Кой тоже узнал меня. Он сказал что-то кондуктору, тот захлопнул дверь и подвел их к следующему отделению. Я пытался остановить поезд, но было уже поздно — поезд шел полным ходом.

Как только мы остановились в Уилльсдэне, я тотчас же перешел в следующий вагон. Вероятно, никто не видел, как я пересаживался, так как на станции было многолюдно и шумно. Мак-Кой, конечно, ожидал моего появления, и весь путь между Инстоном и Уилльсдэном употребил на то, чтобы как можно больше восстановить брата против меня. Еще никогда не было мне так трудно подействовать на Эдуарда и смягчить его. Я пробовал убеждать его всеми возможными средствами. Я рисовал ему перспективу быть заточенным в английской тюрьме. Я говорил о печали и отчаянии матери, когда я, вернувшись, сообщу ей ужасную весть. Я говорил все, чем только можно было тронуть его сердце; но все было напрасно. Он слушал меня с холодной усмешкой на своем красивом лице, между тем как Мак-Кой бросал мне какое-нибудь оскорбительное замечание, и старался поддержать брата в его упорном равнодушии ко всем моим доводам.

— Почему бы вам не открыть воскресную школу? — с насмешкой спрашивал Мак-Кой и продолжал, обращаясь брату: — Он думает, что у вас нет ни какой воли. Он считает вас ребенком, которого можно водить на помочах. И только теперь начинает убеждаться, что вы — такой же взрослый мужчина, как и он.

Эти слова подняли во мне всю желчь. Я поддался вспышке гнева и в первый раз в жизни заговорил с братом грубо и жестко. Может быть, такой тон принес бы пользу, если бы я употреблял раньше и чаще.

— Взрослый мужчина! — повторил я с горечью. — Очень рад слышать такое подтверждение вашего друга, потому что никогда не принял бы вас за мужчину теперь в этом наряде молоденькой пансионерки. Я думаю, во всей стране не найдется более презренного существа, чем вы, переряженный в платье девчонки.

Мои слова заставили его покраснеть, потому что он был тщеславен и не терпел насмешек.

— Я накинул этот плащ просто от пыли, — сказал он, сбрасывая плащ. — Надо было замести свои следы от полиции, у меня не было другого выбора. — Он снял также и шляпку с вуалем и спрятал ее вместе с плащом в коричневый чемодан. — Во всяком случае, этого маскарада не потребуется, пока не придет кондуктор, — добавил он.

— Не потребуется даже и тогда, — возразил я и, схватив чемодан, выбросил его в окно. — Теперь я постараюсь, чтобы вам никогда не пришлось более наряжаться молодой девицей. Если только этот маскарад спасает вас от тюрьмы, так я предпочитаю видеть вас в тюрьме.

Такой тон подействовал на него. Я тотчас же увидел, что перевес на моей стороне. Натура моего брата гораздо скорее могла быть побеждена грубостью, чем лаской. Он покраснел от стыда, глаза его наполнились слезами. Но Мак-Кой, заметив, что я беру верх, поспешил вмешаться!

— Он мой друг, вы не смеете издеваться над ним! — крикнул он.

— Он мой брат, вы не смеете губить его! — отвечал я. — Я вижу, что, кроме тюрьмы, ничто не спасет его от вас. В таком случае он должен быть в тюрьме, я об этом постараюсь.

— О, так вы готовы донести на него, да, готовы? — крикнул Мак-Кой, выхватив из кармана револьвер.

Я вскочил с места, пытаясь схватить его за руку, но не успел и отскочил в сторону. Грянул выстрел, и пуля, предназначенная мне, пронизала сердце моего несчастного брата.

Он свалился на пол без стона, а Мак-Кой и я, оба в ужасе, опустились возле него на колени стараясь вернуть его к жизни. Мак-Кой еще держал в руке заряженный револьвер, но его и моя злоба и наша взаимная ненависть мгновенно утихли перед этой внезапной трагедией. Мак-Кой первый опомнился и сознал всю опасность нашего положения. Поезд в это время сильно замедлил ход, и это дало возможность к спасению. Мак-Кой поспешно открыл дверь, но я с такой же быстротой кинулся за ним, схватил его, и через минуту мы, вцепившись друг в друга, скатились вниз по крутой железнодорожной насыпи. При падении я ударился головой о камень и потерял сознание. Когда я очнулся, то оказался лежащим в кустарнике, недалеко от железнодорожной линии, и кто-то прикладывал мне к голове мокрый платок. Это был Спарроу Мак-Кой.

— Нельзя же было оставит вас в таком состоянии, — сказал он. — Я не желаю быть виновным в смерти вас обоих в один и тот же день. Вы любили своего брата, я в этом не сомневаюсь; но вы не любили его ни на один цент более, чем я любил его, хотя вы, может быть, скажете, что я странным образом доказал ему свою любовь. Как бы то ни было, мир кажется страшно пустым теперь, когда нет более Эдуарда, и я ни капли не забочусь о том, пошлете вы меня на виселицу или нет.

При падении он вывихнул ногу, и вот мы сидели рядом, он с вывихнутой ногой, я с ушибленной головой, и все говорили и говорили, пока наконец моя горечь против него начала смягчаться и переходить в нечто подобное симпатии. Имело ли смысл мстить за смерть человеку, которого эта смерть поразила также, как и меня? И кроме того, даже и при желании я не мог бы донести в суд на Мак-Коя, не причинив этим нового огорчение матери и нового позора нашей семье, так как пришлось бы огласить поведение брата, между тем как мы старались его всегда скрывать, сколько возможно. И таким образом, вместо того чтобы мстить виновному, я старался найти средства спасти его от правосудия.

Из слов Мак-Коя я мог заключить, что если в карманах моего брата не окажется каких-либо писем или документов, то полиция не будет иметь возможности установить его личность и причину его смерти. Его билет и багажная квитанция находились в кармане у Мак-Коя, и подобно большинству американцев, мой брат находил более удобным и выгодным купить все необходимые вещи в Лондоне, вместо того чтобы везти их из Нью-Йорка, так что и белье, и платье у него было все новое, купленное в Лондоне, и не имело меток. Чемодан, который я выбросил из окна, мог упасть в кустарник, где лежит незамеченный ничьим глазом или, может быть, его подобрал какой-нибудь прохожий; но даже если он найден полицией, он не даст ей никаких новых указаний. Во всяком случае, в лондонских газетах мне не приходилось никогда читать о находке чемодана.

Я не могу упрекнуть полицию в неспособности или недогадливости. Она сделала все, что было в ее силах. У нее была только одна нить, очень незначительная, по которой можно было следовать. Я говорю о том крошечном зеркальце, круглом зеркальце, которое было найдено в кармане моего брата. Это ведь не слишком обыкновенная вещь такое зеркальце в кармане молодого человека, не правда ли? Игрок мог бы сказать вам, какое значение имеет это зеркальце для шуллера. Если вы немного отодвинетесь от стола и положите это зеркальце к себе на колени, то будете видеть в нем все карты, которые сдаете своему противнику. Это зеркальце имеет для шуллера такое же большое значение, как и эластическая пружина, скрывавшаяся в рукаве Мак-Коя. Следуя за этой нитью, полиция могла бы добраться до самой сути дела.

Мне остается сказать немногое. Мы с Мак-Коем, в этот вечер дошли пешком до ближайшей деревни Амершэм, а затем уехали в Лондон. Из Лондона Мак-Кой отправился в Каир, а я вернулся в Нью-Йорк. Моя мать умерла через шесть месяцев и никогда не узнала о том, что произошло. Она вообразила, что Эдуард ведет честную и трудовую жизнь в Лондоне, и я не имел силы открыть ей правду. Она умерла с его именем на устах.

Мне остается попросить вас, сэр, об одной маленькой услуге, которую буду считать наградой за это длинное объяснительное послание. Вы помните Евангелие, найденное на железнодорожной линии? Я всегда носил его в боковом кармане, и оно, должно быть, выпало при моем падении. Это Евангелие представляет для меня великую ценность, оно было нашей фамильной книгой, и на его заглавном листе рукой отца был записан день рождения мой и брата Эдуарда. Прошу вас, сэр, обратиться в то учреждение, где хранится это Евангелие и переслать его мне. Оно не имеет цены ни для кого, кроме меня. Если вы отправите его по следующему адресу: м-ру X., Библиотека Бассано, Бродвэй, Нью-Йорк, то оно непременно дойдет до меня».

1898