Павел Назаренко - В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях

• Название: В гостях у Сталина. 14 лет в советских концлагерях
• Автор: Павел Назаренко
• Жанр: Политика, диссиденты
• Год: 1969

Знаю, что это мое краткое повествование вызовет бурю негодования, ненависти и брани у платных и бесплатных агитаторов, приспешников и сочувствующих владыкам СССР, но я посоветовал бы им бросить свою подлую работу и не искушать слабодушных, не сидеть здесь на «чужих» хлебах, а отправиться туда, в «рай» земной, в тот «рай» за который они распинаются, и который я покинул в 1959 году в июне месяце, испытав все прелести лагерной жизни за 10 лет, с 1945 г. по 1955 год и «вольной» по 1959 год.

Я не первый и, наверное, не последний, поднявший голос, чтобы еще раз нарисовать картину жизни за «железным занавесом». Я не собираюсь блеснуть красноречием, которое за 20 лет жизни среди чужих людей (за границей) и лагерной в СССР, к сожалению, иссякло, но считаю своим долгом еще раз раскрыть страничку скорбной мученической жизни несчастных жертв, попавших, по воле англичан, в лапы московских красных кровожадных палачей в 1945 г. 29 мая.

Авторская орфография

---

Ночью я почувствовал большое недомогание. Утром пошел в санчасть. Измерили температуру и послали в барак. Это был редкий случай, что заключенного с температурой освободили от работы и послали в барак. От яда мошкары у меня оказалась пониженная температура. Следующие дни я ходил на работу.

Работали мы возле большой реки. Жара была ужасная. Заключенные мучились от жажды. Попросили конвоира, чтобы он разрешил, одному из нас, принести воды из реки. Конвоир разрешил. Наш бригадир (из заключенных) послал одноглазого инвалида полк. Полупанова В. В. с ведром к реке.

Но успел Полупанов сделать несколько шагов, как неожиданно раздался выстрел и он, раненный в грудь, свалился мертвым на землю. Мы, заключенные, не имели права подойти к смертельно раненному, чтобы оказать помощь. Конвоиры нам запретили подходить к нему. Только через четыре часа из лагеря прибыла комиссия с лагерным офицером. Собрали всех заключенных, построили вокруг убитого и стали говорить свои глупейшие речи.

Восхваляли бдительность конвоиров и предупреждали их о том, что мы являемся самыми злейшими врагами их коммунистического режима. Слушая их речи, я невольно радовался и даже гордился.

Уж больно высоко коммунисты нас возносят, как своих злейших врагов, а потому боятся и наших теней. Приказывал офицер конвоирам не жалеть для нас пуль и палок. Беречься нас, ибо мы, не считаясь со своей физической слабостью, тигром ножом наброситься на конвоира, при удобном случае, и перегрызть горло.

Можем ли мы сделать прыжок тигра, обессиленные и с большим трудом передвигая свои слабые ноги, и перегрызть горло часового своими зубами, которые от цинги слабо держатся в наших челюстях?

Но насмешке ли это и не издевательство над нами московских палачей. За это незаконное убийство часовой получил в награду от лагерного начальства часы и трехдневный отпуск.

Дело к вечеру. Прекращаем работу. Усталые, с опухшими лицами от укусов мошкары, под охраной часовых, с трудом передвигая ноги рабочая бригада заключенных двигается по пыльной дорого. Часовые усталости не чувствуют. Все время приказывают нам ускорить шаг.

Вдруг раздастся команда «бегом». Раздается гул трехсот ног, спотыкаемся, падаем, бежим к реке, чтобы захватить паром. Часовым хочется нас скорее передать под охрану лагерной охраны и быть свободными. С большим трудом добежали к реке и падаем на землю.

Сердце вот, вот разорвется. В груди чувствуется жар. Дыхание захватывает. Подошедший паром забирает только одну сотню, перевозит на другой берег, выгружает и сразу же возвращается за остальными заключенными. Мы сидим на земле и ожидаем остальных.

Когда все переправились через року, по приказанию начальника конвоя построились. Нас пересчитали и по команде «шагом» двинулись в путь, растянувшись на 100–150 метров. Мы настолько устали что с трудом передвигали ноги и не обращали внимания на понукания часовых идти скорее.

К наступлению темноты мы подошли к лагерным воротам. Построились, нас пересчитали и сделали поверхностный обыск. Открыли ворота и мы вошли в лагерный двор. Лагерь принял 3/ка в свою утробу усталым, голодным и жаждущим. От перехода во рту пересохло, а в лагере вода ценилась на вес золота: в самом лагере воды не было.

Лагерь очень старый и в нем перебывали не десятки, а сотни. Во дворе лагеря рылись большие и глубокие ямы для уборных. Эти ямы быстро заполнялись, рылись новые, заполнялись и снова рылись и так уборными ямами был ископан весь двор.

Жижа уборных просочилась в два лагерных колодца и загрязнила в них воду. В теплые дни а в особенности летом, в лагерном дворе стояла невероятная вонь. Атмосфера была убийственная. Вот в каких атмосферных условиях кили в советских исправительно-трудовых лагерях миллионы заключенных.

Зловонием было пропитано буквально все. Особенно тяжело было нам переносить жажду. А воды в лагерном дворе нот. Чтобы достать воды, нужно, прежде всего, от лагерного начальства получить разрешение, чтобы с водовозной двуколкой, с большой бочкой отправиться в соседний двор по золу* Если такое разрешение получишь, то несколько человек берутся за двуколку и под охраной часового отправляются чтобы наполнить бочку водой. Все заключенные с нетерпением ожидают водовозов. Бочка за один миг освобождается от воды. Как приятна эта живительная влага, а в особенности тогда, когда в продолжении нескольких часов тебя мучила жажда.

Зловонные испарения лезут в нос, горло и легкие.

Появление в лагерном дворе водовозов с водой — целое событие. Со всех сторон слышны выкрики «вода, вода». Из бараков бегут к водовозам заключенные со всякого рода посудой. Окружают водовозную двуколку и начинается толкотня возле бочки. Как я уже сказал выше, бочка за один миг освобождается от воды. Холодная, она с жадностью, проглатывается здесь же возле двуколки. Редко кто возвращается в барак с посудой наполненной водой.

В зловонной исправительно-трудовом лагере коммунистического «рая» заключенный страдает но только от голода, но и от жажды.

На ремонте шоссейных таежных дорог

Переводят меня, как мастера, в бригаду для ремонта таежных проезжих дорог. На наше счастье три конвоира оказались, на редкость, добрые ребята. Нас но ругают и не издеваются над нами, как это проделывали многие. Мы работаем, а они попросили бригадира, чтобы он наблюдал за дорогой и при появлении какой либо машины сразу же давал им знать, а то чего доброго может нагрянуть или лагерный начальник или кто из энкаведистов.

Конвоиры отходят немного от нас садятся на траву и играют в карты или ложатся спать. Мы работаем, как на воле. На дороге неожиданно показалось две больших грузовых машины, наполненных такими же заключенными — женщинами. Их везли на работу на подсобном хозяйстве их лагерного отделения. Наш бригадир об этом картофельном поло сказал конвоирам. Последние, из сострадания к нам, сказали бригадиру, что они разрешают украсть немного картофеля, ко сделать так, чтобы никто но смог обнаружить кражу. Нашлось два опытных на это дело «вора», взяли торбы и ползком отправились за картофелем. Из под кустов вырывали клубни, разравнивали землю, стебли оставались нетронутыми и все было на своем месте. Сделано это так ловко, что даже опытный огородник и тот не мог бы обнаружить кражу.

Картофель сварили, разделили по братски и наелись. Нам сегодня совсем повезло. С работы возвращались заключенные женщины. Когда их машины поравнялись с нами, то они начали выбрасывать из машин зеленый стручковой горох. Мы были очень обрадованы этим подарком и но знали, что сначала делать. Благодарить ли женщин за подарок или собирать горох. Собрали горох а потом вдогонку стали посылать им свое искреннее спасибо.

Проработал я в лагерном отделении № 7 до июля месяца. Вместе с другими заключенными меня из лагерного отделения № 7 перебросили в лагерное отделение 31, а потом в лагерное отделение № 14 в семи километрах от железной дороги в тайге. После месячного пребывания в лаг. от. № 14 нас, больных с опухшими ногами (как колоды), отправили походным порядком в лагерное отделение № 30, которое было расположено у самой железной дороги возле речки. Меня направили в врачебную комиссию, которая после своего осмотра, перевела меня из 2-ой катег. в 4-ую инвалидную.

Лагерное начальство на решения врачей но обращает внимания. Таких же больных, как и я, отправляли на лесоповал очищать лесные делянки от срубленных громадных сосен и берез.

Однажды нас пригнали на такую лесную делянку. Отметили границы делянки запретками (вешками) и приказали приступать к работе. В 20-ти шагах от меня работал старший звена заключенный Козельский, который, всеми силами, хотел выслужиться перед начальством, чтобы его назначили бригадиром. Неожиданно раздался выстрел. Повернулся в сторону Козельского и вижу как он корчится в судорогах на земле. Его пристрелил конвоир. Заключенные не имели права к нему подбежать, чтобы оказать помощь. Оказывается, что Козельский работал недалеко от запретки. Конвоир решил этим удобным моментом воспользоваться, чтобы заработать часы и получить отпуск.

Когда Козельский упал на землю, то конвоир подбежал к тяжело раненному Козельскому, переставил вешку на другое место и вызвал из лагеря комиссию. Комиссия прибыла через 5–6 часов к вечеру.

Козельский к этому времени истек кровью, потерял сознание и на другой день умер. Подобные убийства происходили довольно часто в исправительно-трудовых лагерях коммунистического «рая». Продолжались они по самой смерти «любимого отца народов» Сталина.

Через короткое время меня, как мастера, назначили в лагерную мастерскую для ремонта лесоповалочных инструментов. Работал я в ночной смене. Работа но была тяжелой, но полуголодное питание и больные ноги давали о себе знать. У нас, ночных рабочих, начали ноги опухать еще сильнее. Возвращались мы с работы в 7.30 утра. Спешили позавтракать и скорее спать. Сон был очень коротким. В 9.30 ч. утра делали общий подъем. Заключенные бегут на линейку, там строятся в колонну и ожидают начальника лагерного отделения. Подходит начальник, старш. лейт. Ковалев, не человек, зверь в образе человека, и большой циник. Его грубейшая начальническая речь за каждым словом сопровождалась матерщиной.