Бина Богачева - Совпадения

• Название: Совпадения
• Автор: Бина Богачева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-055450-8, 978-5-403-01768-8

Каждый день атомочеловеки хаотично перемещаются в пространстве — спешат на работу, пьют, едят, клацают по клавишам компьютера, наступают друг другу на ноги в общественном транспорте и совершают еще массу действий. Сталкиваясь, они меняют траектории движения друг друга, определяя тем самым дальнейший ход событий, часто даже не догадываясь о своей роли в чьей-то жизни. И если цепочка случайных совпадений приводит к тому, что двое, столкнувшись, ощущают взаимное притяжение — дальнейшая их судьба тоже зависит от провидения, или оно бросает их в точке пересечения судеб, предоставив им свободу выбора и ответственность за свою дальнейшую жизнь.

---

— Я видел, как ты садилась в его машину. Ты провела с ним ночь?

— Да.

— Столько боли, сколько ты причинила мне, мне не причиняла еще ни одна женщина.

— Ты слишком болезненно воспринимаешь трансформацию отношений. Ты другой, отношения другие, нет привычных образов, за которые можно цепляться, которые выстраивают реальность. Это тебя пугает. Страшно то, что шаблон не наложить. Ты смотрел «Бухарест-68»?

— Нет.

— Слушай. Юная немая Лючия влюблена в двух румынских лирических киллеров Эрика и Михая. Эрик и Михай страстно влюблены в Лючию, но отказываются делать это вместе, им надо по отдельности. Поэтому они не могут и не хотят делить ее между собой. Что-то в духе Злодейки Борхеса. Долгих восемь лет два друга киллера, как два брата креола из Турдере, пытаются понять коварную игру женщины, вывести ее на чистую воду, безжалостно конкурируя, неоднократно мысленно убивая, и в конце концов осуществляют задуманное. Метафора. Но смысл остается понятен. Они умерли для нее, она умерла для каждого из них. Никто из друзей не хотел уступить, тогда как брат поделился с братом: «Если захочешь, пользуйся ею». Но и те двое и эти умирают в недоумении, ненависти, на последних словах ее письма, адресованного каждому из них в отдельности и написанного обоим сразу, в невозможности принять реальность, в неверии, в темноте. Я запомнила текст письма Лючии: трудно поверить в то, что любовь есть самое загадочное чувство в мироздании. Любовь не знает границ, она не имеет правил и строгих законов. Любовь попирает все. Я люблю тебя, Эрик. Я люблю тебя больше всех на свете, мой Михай. Моя жизнь не отделима от твоей, Эрик. Ты, только ты один, Эрик и Михай, только ты один во вселенной, есть истина для меня. Но ты, не сможешь принять мое чувство, потому что ты не умеешь растворяться в любви. Ты привык брать, все брать себе. А я и готова отдавать, я и отдаю тебе всю себя. Но ты привыкший брать, не можешь взять того, что уже и так тебе принадлежит. Ведь для того, чтобы взять, нужно уметь принимать, а значит, растворяться в том чувстве, которого ты так ищешь. И что же тебе делать, мой любимый? Понять. Понять, что пора остановить свои бессмысленные поиски виноватого. Что тебе делать? Я скажу. Тебе нужно прекратить искать. Никто не виноват, и делать тебе абсолютно нечего. Растворись в окружающем мире, и ты обретешь его. Растворись в любви, и она станет твоею. Что делать? Ничего. Кто виноват? Никто. Я люблю тебя. Твоя женщина.[11]

— Ты просто пытаешься этим оправдать свои порочные связи, свое высокомерие, эгоизм и наплевательское отношение ко мне.

— Отпусти меня. Не буквально, ментально. Я в твоей голове. Даже мне уже это надоело.

— Что это за мех у тебя на плечах?

— Не поверишь, но это песец. А у тебя по губам муха ползает. Неужели не чувствуешь? Крепко спишь.

Глеб вздрогнул. Мозг включился и мгновенно проанализировал реальность. Он фукнул, муха побежала в сторону подбородка. Он сбросил ее на постель и открыл глаза. Протянул вспотевшую после утреннего кошмара руку, выключил будильник на мобильном и нажал кнопку радио.

— Вы на волнах мяв-радио через минуту о том что виктор батурин собирается судиться со своей женой солистка группы чили доказала что она не трансвестит абрамович и усманов сражаются за аршавина а пока я не могу дышать мне не видно неба я не могу понять был ты или не был ветром по волосам солнцем в ладони твоя…

Сунув ноги в стоптанные на пятках тапки, он побрел в ванную. Не глядя в зеркало — незачем совершенно, — почистил зубы, намочил лицо, остатками воды на пятерне прибил торчащие волосы, как там говорила бабушка? — в простых волосах ходить.

Понятно, что, если мальчик любит мыло и зубной порошок, этот мальчик очень милый, поступает хорошо.

Сухой бутерброд размочил во рту чаем.

Возможно, утро наступает каждый раз из-за того, что кто-то очень важный, от кого зависит мироздание, привычно влезает в свою одежду, заботливо хранившую прогибы и вогнутости его тела, вырабатывающего тепло в джоулях. Почему нет? Садится, встает солнце, но не без этого? Никто не говорил, что утро наступает без этого. Может, именно благодаря одевающемуся и умывающемуся человеку и хранящемуся в одежде людей теплу и наступает утро?

Закурил.

Есть в этом неосознанное успокоение, непоколебимый консерватизм — ничего не менять и не хотеть никаких перемен. Просто курить. Затяжка, вдох, выдох. Один раз закурить и не прекращать и не иметь желания бросить. Почти намек на мужское постоянство, которое так нравится женщинам. Не разглядели. Запорошенная листвой книг по бросанию курить ловушка «Я» — противника всего нового, оберегающего стабильность от порывов навести душевную неприятную рябь. Она ему не нужна, без нее обыденно и скучно, но надежно и предсказуемо, а значит, контролируемо. Заботливое Эго отодвигает, укутывает и убаюкивает страхи под теплым одеялом табачного дыма, поглаживает тебя нежными руками по голове, ерошит волосы, качает, ведет за руку в беззаботное младенчество. Кошмарный сон Аллена Кара. Познакомься с материнской депривацией, мальчик. Не депиляций, а депривацией, не путай. Курить приятно. Зачем, зачем, мертвый Аллен, изобретать способы бросания? Делать, а не ломать голову, как перестать делать. В качестве живого примера ты сам умер от рака легких. Спасибо тебе, благодарю тебя. Расшевели сигаретой спящий центр удовольствия. Ты всегда только тем и занимался, что отказывал себе в нем. Получи его в социально приемлемой форме. Затянись, сделав глубокий вдох. Никто не отшлепает тебя. Ты большой. Теперь можно. Соня, Соня, какая ты? Где ты? С кем ты? Как ты? О ком ты думаешь? Для кого ты варишь кофе и крем-суп? Настоящая, та, которой я не знал, не видел, к которой не прижимался ночью. Почему мне досталась ты другая, кислая, как вишня, ложная, как поганка, почти мертвая, как сонная кукла, не ставшая бабочкой. Я знаю, что ты скажешь, что я сам был таким. Ты скажешь, что тебя сделали моим зеркалом. Негодный глупый мальчишка в отцовской шляпе, не знающий жизни, получил негодную девицу, которая объехала его на кривой козе, вскочила в быстро мчащийся состав, двумя выстрелами снесла замок, ограбила и сбежала с самым красивым ковбоем, он очень кстати подвернулся ей уже на середине пути, там, где ее осторожный Боливар предусмотрительно не подвернул ногу.

Неужели ничего хорошего не отложилось из детства? Нет. Ничего не вспомнить. Все похвалы, добрые слова воспринимаются как должное и забываются.

— Здравствуйте, меня зовут Сережа. Мне нужна вот эта машина.

В своем самосвале Глеб волок песок и дождевую воду девочкам для куличей. Пришлось отстранить настырного и слишком уверенного в себе Сережу.

— Отход! Куриный пароход!

— Ну, ты!

— Жопой нюхаешь цветы!

Внезапно обнаружилось неудобство — левое ухо перестало слышать и опухло. Пока Глеб очухивался, сидя на земле, Сережа вывалил песок и наложил в самосвал камней.

Записанные травмы, потери, наказания, разочарования, детские переживания — все, что было так неприятно, тошно, больно, — сейчас уже не связывались с эмоциями. Эмоции спят до той поры, пока не придет время ненависти и любви. Для кого? Для тех, кто окажется рядом, подвернется под руку, с оказией выбьет их из детских архивов, случайно соберет с их поверхности сонную пленку. Две пластинки не могут играть одновременно на одном патефоне. Две кассеты с записью прошлых обид и родительских скандалов, два диска, переполненных отрывками из старого кино прожитой жизни. Филапоней о пай мэ дарес.[12]

Глеб дернул мышью, не присаживаясь на стул, монитор дрогнул. Надо успеть посмотреть кое-что, ответить ночным респондентам, пишущим в никуда. Банальность утра — простой сигнал о том, что все на самом деле еще в относительном порядке, еще скрипит хитрый механизм, еще стучит, ритмично обрастая сутками, как старое дерево кольцами, внутренний двигатель жизненного сгорания.

В будние дни в голове одна мысль — завести злосчастный будильник именно в выходной, проснуться, понять, что никуда не надо бежать, выключить телефон и ощутить счастливый миг свободы, насладиться им об забор обыденности, как пишут китайцы в сочинениях, и упасть обратно, обняв подушку. Или нет. Вовсе выбросить ее на пол и уснуть с тройным наслаждением, в трехмерном модуле одеяла тем самым утренним сном, горячим, крепким и сладким, как вкусный чай.

Без чая что за жизнь…

Перед самым выходом он присел в коридоре завязать шнурки, опустился на одно колено и, оставаясь в этом положении, застыл, — так хорошо вдруг стало, так покойно. Оперся спиной о стену, съехал вниз, выпростал вперед обе обутые ноги, подумав, что ничего не решат секунды. Так рукой из потока достается время. Ничего не решить за этот внезапно выхваченный ножницами из полотна времени жалкий клочок. Фиговый листок. Полотно прошивается случайными мыслями, мелькающими то в прошлом, то в будущем, которые не состоятся. За такое короткое время можно лишь успеть оглядеться внутренним взором.