Луиза Мишель - Нищета. Часть первая

• Название: Нищета. Часть первая
• Автор: Луиза Мишель
• Издательство: Амальтея
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-7121-0250-1

В романе «Нищета» авторы прослеживают историю жизни и злоключений семьи Бродаров, рассказывают о страшных злодеяниях церковников в приюте для девочек, о преступных интригах тайной организации иезуитов. И несмотря на обилие в романе ужасов и кошмаров, кажущихся неправдоподобными, в основе их повествования лежат подлинные факты.

Две женщины, две участницы Парижской Коммуны написали этот роман: госпожа Тинэр, печатавшаяся под псевдонимом Жан Гетрэ, и знаменитая Луиза Мишель — легендарная «Красная Дева».

---

— Я поговорю с твоим отцом, — сказал Гюстав, — и постараюсь облегчить твою участь. Он узаконит тебя, а если помраченный рассудок помешает ему услышать голос крови, — не огорчайся! Тот, кто потушил светильник, властен зажечь его вновь!

Глава 33. Развязка

Аббат, как и накануне, находился в садике, когда Гаспар явился с приглашением от маркиза и рассказал о своих надеждах на близкое счастье. Донизон просиял: наконец-то его бедные друзья обрекут покой! Наконец-то муж примирится с женой, и — как знать, возможно, Гаспар будет признан сыном маркиза! Конечно, старый кюре примет участие в этом празднике прощения.

Было уже около трех часов; Гаспар вспомнил о письме, адресованном отцу, и простился с аббатом. На дорожке сада ему встретился какой-то незнакомец.

— Извините, что я помешал вашей беседе с глазу на глаз с природой! — сказал этот человек, подходя к аббату.

— Охотно вас прощаю, — ответил тот. — Вот как, сударь! — воскликнул вновь пришедший (это был не кто иной, как Максис де Понт-Эстрад). — Даже вы, человек почтенный, приносите истину в жертву банальной вежливости, которая заставляет нас лгать почти на каждом шагу!

— В чем же я солгал?

— Вы сказали, будто охотно прощаете меня, а между тем я вынуждаю вас оторваться от созерцания чудесной картины и обратить внимание на мою особу, хотя в ней множество физических и духовных недостатков… Признайтесь, что вы охотно послали бы меня ко всем чертям?

— Возможно, вы были бы правы, если не составляли исключения из большинства смертных, ибо — ведь я не ошибаюсь? — вы наш старый друг Понт-Эстрад?

— Вы все-таки узнали меня после стольких лет?

— По голосу, мой милый, он не так меняется со временем, как все остальное. А зрение у меня ослабело, я хорошо вижу только вдаль.

— Таков закон развития человеческого организма. Благодаря этому наш кругозор расширяется.

— Скажите лучше, что это признак нашей немощности. Он напоминает старикам, что пора устремить взор свой за черту земного бытия… — продолжал Донизон, усаживая посетителя рядом с тобой. — Однако, господин де Понт-Эстрад, мы разговариваем с вами так, словно расстались вчера!

— Привычка философствовать!.. Благодаря ей мы обошлись без обычных восклицаний: «Как вы здесь?» что означает: «А я-то думал, что вы уже на том свете!»; или: «Как, вы вернулись?», что следует понимать: «Мы отлично могли бы и впредь обходиться без вас!» Да, я здесь; я вернулся из Индии, ибо пришелся не по вкусу тиграм.

— Чудак!

— Если бы я остался таким же цивилизованным человеком, каким уехал, то добавил бы, что покинул страну солнца, диких зверей и алмазов исключительно для того, чтобы пожать вашу руку. Но, прожив несколько лет почти в первобытном состоянии, я позабыл все правила учтивости.

— Вы все такой же! Прошло столько времени, а ваш насмешливый нрав ничуть не изменился. Впрочем как бы вы там ни вспоминали обо мне, я рад этому письму и весьма вам признателен: такие люди, как вы мне нравятся.

— А мне такие, как вы, хоть я и не приехал специального для того, чтобы доставить себе удовольствие повидаться с вами.

— Другого такого оригинала не сыскать! Скажите же, что привело вас сюда? Я всегда готов оказать вам услугу.

— Это меня не удивляет, ибо вы — прекраснейший из людей, каких я знаю. Не потому ли вас и лишили места. Ведь вы по-прежнему верите, что род людской изменится к лучшему?

— Безусловно.

— Ну и на здоровье! Что касается меня, то я не верю что можно улучшить даже породу лошадей. Впрочем, не будем спорить на эту тему. Мне надо обсудить с вами, как помочь этому дурню Артона.

Аббат широко раскрыл глаза.

— Не удивляйтесь: я богат, как владелец Голконды[125]. У меня куча денег, — просто не знаю, куда их девать. Пусть они послужат благополучию тех, кого я люблю! Мне хотелось бы, чтобы ваш любимый ученик ни в чем не нуждался.

— Ну, так дайте ему денег.

— Пробовал уже, ничего не выходит. Представьте себе, этот крестьянин чувствует свое превосходство над другими людьми. И хотя кроме нужды оно ничего ему не принесло, мне понятна его гордость; ведь и я не принадлежу к числу тех, кто судит о способностях человека по количеству добытых с их помощью пятифранковиков. Но, черт побери, когда хочется есть, самолюбивые мечты — ничто по сравнению с ароматом капустной похлебки. Словом, как бы нам устроить, чтобы наш заядлый республиканец перестал нуждаться?

— Надо обеспечить его работой.

— Идея! Закажу ему несколько картин.

Аббат вздохнул.

— Не правда ли, это вполне подходящее занятие для нашего друга?

— Есть иное занятие, более полезное и для него, и для других.

— Какое же?

— При вашем богатстве, барон, вы могли бы вновь взяться за то дело…

— Понимаю, понимаю, неисправимый фантазер! Вам хотелось бы, чтобы я вместе с вами и Артона попытался продолжить в Сен-Бернаре затею маленького Бергонна, которая окончилась так, как всегда будут кончаться подобные прожекты, пока трудящиеся не станут сознательнее и умнее, пока они не столкнутся между собой и сами не освободят себя. Но, раз мы заговорили о Гюставе, скажите, как поживает Валентина? Могу ли я ее видеть?

Его голос дрогнул.

— Я уверен, — ответил аббат, — что память о вас живет в душе госпожи де Бергонн. Она будет рада видеть вас и пожать вашу руку. Я буду у нее вечером; пойдемте вместе.

Приглашение было охотно принято, и через час аббат, Гюстав и Максис дружески беседовали в гостиной дома на Собачьей улице.

— Я поеду навстречу жене, — сказал спустя некоторое время маркиз, видя, что барон и аббат принялись обсуждать социальный вопрос. — Не откажите в любезности подождать нас здесь: пусть по возвращении домой Валентина найдет то, без чего немыслимо истинное счастье — преданных друзей.

Он поднялся, собираясь выйти. Гаспар остановил Маркиза и вручил конверт, переданный матерью утром.

— От маркизы, — сказал он. — Быть может, сударь, вам следует ознакомиться с письмом, прежде чем ехать в Рош-Брюн.

Направляясь к конюшне, Гюстав сломал печать и стал читать на ходу. Но первые же строки письма так его потрясли, что ему пришлось опуститься на ближайшую скамью.

«Дорогой Гюстав! — писала Валентина. — Позволь мне еще раз — последний раз! — поговорить с тобой по-дружески, как в те дни, когда ты меря любил. Выслушай меня, моя жертва, мой судья и палач! Прочти эту исповедь, узнай, сколько я выстрадала, и если ты сочтешь, что моя вина перед тобой еще не искуплена, пусть продлится пытка, терзающая мое сердце уже семнадцать лет, пусть твое проклятие сопровождает меня в могилу, которая вскоре разверзнется передо мной…»

Гюстав провел рукой по лбу. Его била нервная дрожь. «Я снова схожу с ума, — подумал он, — или я во власти кошмара…»

Мимо проходил Матье. Маркиз подбежал к нему и изо всей силы стал трясти его за плечи.

— Где моя жена? — с яростью допытывался он. — Где? Говори, или я убью тебя!.. Он не отвечает… Валентина умерла? Умерла?

«Увы, — подумал камердинер, — опять начался припадок…»

Маркиз побежал в конюшню и хотел вскочить на лошадь. Матье был вынужден удержать его силой.

— Ты думаешь, я помешан? — кричал бедняга. — Нет, я в здравом уме! Она умирает, слышишь? Пусти меня, Матье, пусти! Ведь я — твой хозяин!

Борьба была неравной: чувство долга удваивало силы верного слуги. Разве мог он допустить, чтобы маркиз в таком состоянии появился на улице и чтобы жители Иссуара убедились в его помешательстве?

Семнадцать лет страданий окончательно истощили и без того хилое тело Гюстава и лишили его сил. Хоть он и был моложе, но не мог одолеть Матье; тот повалил маркиза на землю и связал ему руки. Повар, свидетель схватки, пришел камердинеру на помощь. Они вдвоем перенесли хозяина в спальню, надежно привязали к кровати, и Матье уселся у него в ногах. Проклятия, слезы, увещания, угрозы — все было тщетно. На самые горячие мольбы Гюстава камердинер отвечал:

— Успокойтесь, сударь, успокойтесь! Вы завтра, даст Бог, поедете в Рош-Брюн… когда вернется госпожа.

— Но я тебе говорю, что она не вернется! Она умирает! Уже умерла! Ступай во двор, ты найдешь там письмо: она написала мне перед отъездом… Если я поеду туда сейчас, то, быть может, еще спасу ее. Что ж ты молчишь? Палач! Палач! Я убью тебя! Письмо! Дай мне письмо! Я хочу дочитать его!

— Хорошо, сударь, я вам его принесу, только успокойтесь! Если вы перестанете волноваться, я велю заложить карету.

— Да, да! Только скорее! С каждой минутой, с каждой секундой — все меньше надежд спасти Валентину!

«Он бредит! — подумал Матье. — Бедный хозяин, ему еще ни разу не было так худо… Придется поискать это письмо, если только оно и впрямь существует».

И камердинер отправился во двор. Подле скамьи он заметил какую-то бумажку.