Бен Окри - Горизонты внутри нас

• Название: Горизонты внутри нас
• Автор: Бен Окри
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01256-4

«Горизонты внутри нас» — второй роман молодого писателя. Первый — «Цветы и тени» — был встречен множеством положительных откликов и в Нигерии, и за рубежом. Один из его доброжелательных критиков, Биодун Джейифо, в нигерийском журнале «Гардиан» высказал даже такое мнение: «Проза Бена Окри красноречиво и трогательно говорит от имени целого поколения».

---

Такпо велел ей выключить свет. Она стояла, молча глядя на него. Его глаза смотрели мимо нее, рот был полуоткрыт, обнажая зубы в пятнах ореха кола. Молчание было мучительным. В глазах у него затаилась боль открывшегося ему кошмара. Он пытался что-то сказать и без конца качал головой и вздыхал. Она по-прежнему молча глядела на него. Он поднялся, потом сел, потом снова встал. Тяжелой походкой направился к окну, открыл его, потом закрыл. Схватил бутылку, отпил немного из горлышка, поморщился, взявшись за живот.

Она глядела на него, не зная что делать, что сказать. Она подумала, что внешность у него, в сущности, не такая и плохая и что, возможно, он даже старается в чем-то себя преодолеть. Она так мало знает его. Во время свадебной церемонии она едва ли взглянула на него, она стояла, уставившись в одну точку прямо перед собой. Сейчас она впервые увидела в нем человека, терзаемого болью, способного страдать, а не изверга, который постоянно угрожал ей и колотил, когда у него возникала такая прихоть, и который мог сдергивать с нее юбку и трусы, пытаясь уличить в близости с другим мужчиной. Сейчас она при всей холодности испытывала к нему добрые чувства. Ей больше чем когда-либо хотелось убежать к себе в родную деревню. Это решение вызревало у нее давно. Сначала она боялась, что может совершить нечто непоправимое, но потом, когда мучившие ее по ночам кошмары прекратились, решение созрело окончательно.

Такпо снова сел и принялся раскачиваться на стуле, отталкиваясь ногами от пола. Он молчал. Ифейинва присмотрелась и — впервые — увидела, что у него бегут по щекам слезы. Это потрясло ее и больно ранило сердце; у нее было такое чувство, словно она увидела что-то недозволенное. Она отвернулась. Взяла увядший цветок и вертела его в руках. Он высморкался. Его молчание способно было свести с ума, ей хотелось кричать, кричать и кричать, пока он не улыбнется и не поколотит ее снова.

— Что у тебя в руках?

Ифейинва вздрогнула. Увядший цветок выпал у нее из рук и плавно опустился на пол.

— Цветок.

— Кто дал его тебе?

— Он совсем увял.

— Кто дал тебе этот увядший цветок?

Она промолчала.

— Это он дал его тебе?

И она опять промолчала.

— Я тебя спрашиваю. Это он дал тебе цветок?

Она продолжала молчать. Ее лицо ничего не выражало. Он вздохнул и протянул руку, чтобы снять висящее у двери пальто. Ифейинва втянула голову в плечи, опасаясь, что он сейчас ее ударит.

— Я хочу тебя кое-куда свозить. Слышишь?

Она взглянула на него. Его лицо было торжественно-спокойно, резиновый рот приоткрылся, и на лбу у него обозначились складки, похожие на червяков. Он колебался. Подошел к ней, обнял дрожащими руками и поцеловал. Запах из его рта был ей отвратителен, и ее губы не ответили на поцелуй; она съежилась и отвела лицо. Он был слишком толстокож, слишком самодоволен, чтобы почувствовать ее неприязнь. По-прежнему сжимая ее в объятиях, он принялся гладить ее по ягодицам; она мягко, но решительно заметила ему:

— Нас могут увидеть…

Его руки замерли, но в следующий миг он с такой силой сжал ее ягодицы, что она, не смея закричать в голос, лишь слабо простонала; она не закричала и когда он отпустил руки, а лишь беззвучно выдохнула из груди воздух.

— Пошли, — сказал он, направляясь к двери. — Я хочу повезти тебя туда, где ты еще не бывала.

Мысли одна страшнее другой приходили на ум, и она терялась в догадках. Ее воображение рисовало образы мертвецов, простертые на земле неопознанные трупы в глухих местах, и ее обуревал страх. И снова послышался его голос.

— Выходи! — кричал он. — Я убью тебя…

Она не посмела ослушаться.

На одолженном у приятеля мотоцикле он повез ее по Бадагри-роуд. Он ехал несколько минут, довольно медленно и осторожно. Проехав Алабу, он свернул на дорогу, ведущую к Аджегунле. Он остановился в темном месте неподалеку от армейских бараков и велел ей сойти. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь отрывочным стрекотанием кузнечиков. Было очень темно, в воздухе стоял густой аромат земли и влажной травы и еще — запах смерти. Ифейинва оцепенела. Мысли сковал ужас. В тенях ей мерещились человеческие лица и маски, а раскачивающиеся на ветру пальмы, казалось, просили ночь повременить с жертвоприношением; и маниакальное стрекотание кузнечиков вливалось в ритуальную фугу. Он ловко спрятал мотоцикл в кустах, словно несколько раз мысленно отрепетировал свои действия. Она осталась стоять у дороги и испытала смутную радость, когда увидела приближающуюся запоздалую машину. Но машина увеличила скорость и промчалась мимо. Кто же, будучи в здравом уме, станет останавливаться в подобном месте ради незнакомой девицы. Слишком хорошо был известен этот прием. Ее скорее бы сбили, попытайся она преградить машине дорогу, чем осмелились бы остановиться.

— Иди сюда, ты, образованная дура! — крикнул муж. Его резкий, скрипучий голос полоснул по ней как ножом. Он подошел к ней и толкнул к тропинке среди густого кустарника. Сердце ее билось так отчаянно, что его удары, казалось, были способны расколоть тысячу кокосовых орехов. Ее терзали страшные предчувствия, и душа замирала от каждого шороха. Его лицо во тьме было неразличимо. Только злобно, как у гориллы, сверкали глаза, и без конца открывался и закрывался рот. Когда они вышли к широкой прогалине, он велел ей остановиться. Прогалина напоминала кладбище или заброшенную ферму.

— Боишься?

Она молчала.

— Боишься?

Она молчала.

— Значит, не боишься?

Он достал из кармана финский нож; блеснуло острое лезвие, и она в ужасе отшатнулась.

— Да! Да, я боюсь. Что ты собираешься со мной сделать, скажи!

Он кашлянул, потом коротко рассмеялся. Глаза у него горели. Руки дрожали. Он несколько раз открывал рот, как бы собираясь что-то сказать.

— Ты хочешь убить меня?

Он не ответил.

— Ты хочешь убить меня?

— А что, если я скажу «да»?

Она немного помолчала, потом сказала:

— Тогда чего же ты медлишь?

Руки у него беспомощно дрожали. Он снова и снова открывал рот, но слова не шли у него с языка. По главной дороге, словно спеша куда-то, мчались машины. Кузнечики смолкли на время; пальмовые деревья перестали раскачиваться, и ночь стала еще непрогляднее.

Чем дольше она вглядывалась в его лицо, тем яснее казались его черты. Сначала оно напоминало маску, а потом на нем проступила не поддающаяся четкому определению мука, окутавшая его словно тьма. Но в то же время лицо было жестоким и злым. Налетел ветер. Сначала они лишь поежились от холода, но потом оказались вовлеченными во вселенский беспорядок — ветер срывал с них одежду, пальмовые деревья раскачивались подобно безруким и безногим зомби, листья шелестели и хрустели, кузнечики стрекотали с диким, безумным рвением, будто исполняли религиозный обряд.

— Я собираюсь тебя прикончить. — Он сказал это равнодушным тоном, как мог бы сказать совершенно посторонний человек. Голос его словно доносился откуда-то издалека. — Я для тебя все равно что лягушка. Ты меня не замечаешь. Мое прикосновение вызывает у тебя отвращение. Я делаю для тебя все. Одеваю, кормлю, забочусь о тебе. У тебя есть кров над головой. Я работаю, не жалея сил, только бы ты ни в чем не нуждалась, я забочусь о тебе постоянно, а ты ведешь себя не так, как подобает жене, ты даже до сих пор не забеременела, наверняка что-то делаешь, чтобы не забеременеть; на днях я заглянул в твои вещи и нашел какие-то пилюли. Когда я дотрагиваюсь до тебя, ты шарахаешься как от змеи. Разве я сделал тебе что-нибудь плохое? Все дело в том, что я старый. Но я не так уж и стар. Разве я единственный пожилой человек, женившийся на молоденькой девушке? Твои родственники расхваливали тебя; им нужны были деньги. Подлые они, нищие и глупые люди, вот и мрут один за другим, а ты здесь выкобениваешься всячески, потому что, видите ли, училась в средней школе. Когда я притрагиваюсь к тебе, ты шарахаешься, как от змеи, а что ты сделала сегодня?! Я видел, как ты с рисовальщиком вошла в дом этой проститутки…

Всю жизнь я сам пробивал себе дорогу в жизни. У родителей было девятнадцать детей, и они оба меня ненавидели. Я не знаю почему. Однажды я убежал из дома. В тот день отец лупил меня палкой до тех пор, пока я не наделал в штаны. Я не помню, чем я тогда провинился. Когда, заливаясь слезами, я побежал к матери, она принялась щипать меня за щеки. Из всех моих братьев я самый невезучий, мне приходится изо дня в день вести борьбу за существование. Но куда бы я ни поехал, за какое бы дело ни взялся, меня всюду настигает неудача. Отец меня проклял, сказал, раз я его не слушаюсь, мне никогда не видать удачи. Когда он умер, я не пошел домой, я напился, и кто-то меня избил. Чем только я не занимался — производство цемента, импорт и экспорт, торговля гарри, фермерство, потом работал клерком, шофером на грузовике — ничто не приносило мне успеха, каждый раз дело кончалось провалом. Но я не сдавался. Я скопил деньжонок и теперь действую осмотрительно, пускаюсь порой на хитрость, теперь мне никто не заступает дорогу. Но вот результат — я выгляжу старше своих лет. Все мои братья занимаются пристойным делом: один служит в армии, другой — крупный торговец в Асабе, третий — таксист, еще один — адвокат, а я что? Я самый старший среди них и что же…