Фернандо де Без - Повелитель звуков

• Название: Повелитель звуков
• Автор: Фернандо де Без
• Издательство: АСТ,Астрель
• Жанр: Мистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-053566-8

Нет повести печальнее на свете, чем история трубадура Тристана и королевы Изольды, по ошибке пригубивших колдовского эликсира, который навсегда связал их узами любви, страдания и смерти. Но даже смерть не может преодолеть могущественные чары слепого влечения — столетия спустя любовный эликсир проникает в кровь Людвига Шмидта, подарив ему власть над звуками земли.

Однако божественный дар таит в себе заклятие, несущее страшную муку для Повелителя звуков…

---

Когда я перевернул последнюю страницу воспоминаний Вильгельмины Шредер-Девриент, было уже около двух часов пополуночи. Дрожащий огонек свечи метался по стенам, освещая мое скромное пристанище; в воздухе распространялся аромат бесстыдства и нежности — казалось, он впитался в стены. Дверцы шкафа были распахнуты: мне так не терпелось приступить к чтению, что я позабыл их закрыть. Из шкафа с немым укором глядели две похожие на висельников рясы, навевая на меня грусть. Их тени увеличились так, словно они были сшиты не на меня, а на великана. Мое воображение живо нарисовало образ бенедиктинца, которому могла бы прийтись впору такая ряса, — толстого, ненасытного, завистливого и праздного, наделенного всеми мыслимыми грехами, и среди прочих — сладострастием.

Проклятая молодость! Мне едва минуло двадцать восемь лет.

Я встряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. И как раз в этот момент рукопись, проникшая в мою спальню под покровом ночи, словно презревшая стыд любовница, начала дрожать сама по себе, беспорядочно разметавшись в моей постели, обнаженная и неприкрытая. Контуры страниц выделялись на белых простынях и образовывали нечто, напоминающее открытые ножницы, бесконечные «V» с угрожающе острыми лезвиями. Да к тому же, повинуясь неизведанному порыву, эти ножницы сходились и расходились, словно бедра танцовщиц в варьете. Я протер глаза: нет, это был не сон! На самом ли деле я наблюдал то, что нельзя было постичь разумом, или же воображение сыграло со мной злую шутку? Может быть, в аббатстве случилось землетрясение? Или его стены содрогнулись от гнева Господня? Что происходит? Может статься, сам дьявол прячется за этими греховными страницами? Наскоро отчитав про себя «Отче наш», я быстро собрал листы, сложил их в папку и снова застегнул бронзовую пуговицу, которая, как мне показалось еще в букинистической лавке, когда-то была частью женского корсета. Дрожь листов влилась в мои пальцы. В ней не было ничего от тряски движущегося поезда или от зубовного скрежета бессильной ярости. Вне всякого сомнения, моя дрожь была сродни той, что испытывает неопытный любовник, когда, стараясь унять нарастающее нетерпение, впервые ласкает женское лоно. Воистину, эта рукопись дрожала от страсти. Осознав это, я на мгновение отвел глаза от нее и взглянул на стену. Мой взгляд остановился на двух камнях в кладке: они заметно выделялись на фоне остальных камней. Замазка, соединявшая их, была более темной, словно сквозь трещину в стене в мою келью просочилась сырость. Повинуясь внезапному озарению, подсказавшему мне, что следует делать дальше, я поднес «Воспоминания» к стене, как ищущий воду в пустыне подносит ветвь ивняка и по ее дрожанию определяет, что наткнулся на подземный источник, способный утолить его жажду. Если до этого я ощущал едва уловимую дрожь, то теперь рукопись затрясло в пляске святого Витта. Я отложил ее в сторону. Сомнений не оставалось: я наткнулся на тайник. Вонзив пальцы в сухую глину, я без труда раскрошил несколько слоев замазки. Казалось, руки погружаются в камень. С каждым разом глина становилась все мягче — из нее можно было бы лепить горшки. Ногти рвали вязкую замазку с неистовством осквернителя могил, и вскоре в стене образовалась выемка. Всполохи грозы осветили келью. В темном, уходившем почти на полметра вглубь тайнике что-то лежало. Я протянул руку и извлек на свет кожаный сверток. Положив его на стол, размотал кожаную обертку и увидел три тетради, связанные вместе тонкой бечевой. В этот миг, как будто с сознанием выполненного долга, «Воспоминания немецкой певицы» перестали дрожать. Так я нашел три тетради, к которым я написал сие смиренное предисловие. Осенью 1865 года отец Стефан записал в них целую исповедь: то, что открыл ему на смертном одре тенор Людвиг Шмидт фон Карлсбург, стремясь унять адское пламя, полыхавшее в его груди. Я прочел их на одном дыхании в ту же ночь, что и «Воспоминания немецкой певицы». Боже мой, что это была за ночь! Невероятные воспоминания сопрано вкупе со сладострастными откровениями тенора. После того как я прочел обе рукописи, со мной произошло то, что не способен воспринять мой разум. Но, отдавая дань той последовательности, в которой открылись мне факты, я поведаю об этом позже.

Прочитав тетради, я спрятал их в тайнике, положив одну на другую, и они лежали там, словно два обнаженных тела, слившихся в экстазе. Тогда я еще не подозревал, каким глубоким смыслом было исполнено то обстоятельство, что воспоминания Вильгельмины Шредер-Девриент и исповедь Людвига Шмидта фон Карлсбурга теперь хранятся вместе.

Зачем отцу Стефану понадобилось прятать это признание в стенах своей кельи? Не дай бог кому-либо услышать то, что открылось простому бенедиктинскому священнику! Вряд ли у кого станет сил жить с таким знанием и не повредиться рассудком. Я полагаю, он записал ее для самого себя: для него это стало своеобразным обрядом экзорцизма. Писать — значит говорить со всеми и, в то же время, ни с кем. А отцу Стефану нужно было выговориться, во что бы то ни стало. Кому как не священнику знать, какой могущественной целительной силой обладают слова! Должно быть, доверив исповедь листам бумаги, отец Стефан обрел мир в душе.

Может быть, желание завершить начатое отцом Стефаном подвигло меня на то, чтобы в последующие годы отыскать сочинения и письма знаменитого композитора Рихарда Вагнера. Я счел уместным поместить между страницами тетрадей — подобно тому, как это проделывал отец Стефан, используя вместо закладок сухие розы, — весь собранный мной материал о создании и постановке одной из величайших опер Вагнера — «Тристан и Изольда».

Эти заметки я разместил в хронологическом порядке, привязав по времени к событиям, о которых поведал отцу Стефану умирающий тенор. Таким образом, если однажды эта рукопись увидит свет, читатель не сможет не заметить того, каким причудливым образом переплетались судьбы Людвига Шмидта фон Карлсбурга, знаменитого певца, ныне незаслуженно забытого, и Рихарда Вагнера, одного из величайших композиторов Германии.

Я священник, и поэтому мне известно, что время, вопреки распространенному заблуждению, никогда не выступает в качестве беспристрастного божества, которое лишь однажды вмешивается в действо, — напротив, оно само является одним из важнейших участников интриги. Время скрывает истину в скорлупе фактов и постоянно стремится вернуться вспять. Да. Возможно, это самое удачное определение истории: излюбленный тайник истины.

Еще один вопрос не давал мне покоя — почему отец Стефан записал исповедь от первого лица? Я размышлял над ним даже тогда, когда догадался, что иначе и быть не могло. В этом был весь отец Стефан: честолюбию повествователя он предпочел взгляд стороннего наблюдателя. В повествование он не привнес ничего от себя, но в то же время каждая строка хранит память об отце Стефане. В каждой строке и по сей день слышится его умиротворенное и ободряющее дыхание, которым он сопровождал исповедь тенора.

Кроме того, я должен был проверить, как он оказался в далеком Дрездене в то время, когда должен был находиться в аббатстве Бейрон. От отца Игнатия, самого старого обитателя монастыря, я узнал, что 18 июля 1865 года отец Стефан посетил столицу Саксонии по церковным делам исключительной важности. Он остановился в одном монастыре. Нужно полагать — по всей видимости, так оно и было, — что его поездка вызвана причиной вполне тривиальной: на севере Германского союза днем с огнем не сыщешь католического священника. Не раз воображение рисовало мне картины тех событий. Вот отец Стефан, разбуженный посреди ночи, молча и неспешно, по своему обыкновению, одевается и отправляется в путь, не смея отказать умирающему в праве на последнее таинство. Вот он едет в грохочущей повозке по пустынным кривым улочкам спящего города, надвинув на лицо капюшон из толстой шерсти, пытаясь уберечься от промозглого тумана, который заволакивает ночной Дрезден даже летом. На темной ткани капюшона серебрятся бисеринки влаги. В руках у него книга, та самая Библия с пометками, что ныне принадлежит мне. Вот он поднимается по лестнице, торопливо проговаривая про себя слова соборования. Вот девушка-служанка, подняв над головой масляную лампу, отпирает дверь и, дрожа как осиновый лист на холодном ветру, кричит в темноту коридора:

— Священник! Священник уже здесь!

Тетради отца Стефана

Эти тетради суть исповедь баварского тенора Людвига Шмидта фон Карлсбурга, которого я, отец Стефан, выслушал за три дня до его смерти, наступившей 21 июля 1865 года. Я записал исповедь певца осенью того же года в моей келье, в аббатстве Бейрон.

Тетрадь первая

1

Садитесь, отец Стефан. Да, сюда, сюда, поближе ко мне. Я вас ждал. Представляю, как непросто было отыскать католического священника в Дрездене. Мой голос уже не тот, что прежде. День за днем он угасает, как гаснут газовые лампы, предвещая начало оперы и суля слушателю долгожданное путешествие в мир звуков. Так и я. Мой голос сломлен, разбит, свет в нем едва брезжит. Не отводите глаза, святой отец. Я знаю, что смертный час близок. День, два, четыре — это вопрос времени. Не качайте головой, я не нуждаюсь ни в сочувствии, ни в сострадании. Тем, кто стоит на пороге смерти, нет дела до жалости живых. Однажды, когда Господь призовет вас к себе, вы и сами убедитесь в этом. Я слышал, что преступники, восходя на эшафот, отсчитывают секунды, отделяющие их от того мгновения, когда петля сдавит им горло и земля уйдет из-под ног, но они никогда, вы слышите, никогда не просят о пощаде. Все их мольбы — о том, чтобы все закончилось как можно скорее. Смерть не страшна, страшно страдать. Больно. Боже мой, как больно…