Кэтрин Куксон - Слепые жернова

• Название: Слепые жернова
• Автор: Кэтрин Куксон
• Издательство: Локид
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-320-00303-Х

В центре романа английской писательницы Кэтрин Куксон судьба Сары Бредли, девушки из бедной семьи, мечтающей вырваться из дома, из-под опеки тирана отчима. И мечты девушки, казалось бы, начинают сбываться – она встречает хорошего, любящего парня. Но на пути влюбленных встают все новые и новые препятствия. Пройдя через суровые испытания, потеряв любимого человека, героиня романа вновь обретает веру в людей.

---

Потом у нее подкосились ноги, последние силы покинули ее, и она оперлась о железную стенку, чтобы не свалиться. Все ее тело трясло, словно от пляски святого Витта. Каждая косточка болталась сама по себе, словно на гибкой проволоке. Она не могла двинуться с места, да и не желала этого. У нее пропало всякое желание бежать от него сломя голову. Ей больше не хотелось провалиться сквозь землю, она уже не сожалела, что появилась на свет. В голове у нее осталась одна-единственная отчетливая мысль, и касалась она Дэвида: ему нельзя причинять вред.

В это мгновение они были настолько близки, даже мыслями, что он уловил, что ее мучит, и произнес:

– Не бойся. – Он уже говорил бесстрастно. – Ничего с ним не будет. Ты ему так признательна, что никогда не нанесешь ему раны. Я тоже не хочу его ранить. К тому же какой от меня вред? Человек, сидящий на пособии, не имеет права призывать: «Убежим и забудемся в любви!» В любом случае это касается только нас двоих, так что хватит трястись. Мое безумие заперто на надежный замок, и я позабочусь, чтобы он больше не отпирался. Во всяком случае, не с таким лязгом… – Он нашел ее руки, и она не помешала ему. – Боже, как бы я тебя любил, Сара! – с нежностью и печалью воскликнул он.

Она сама удивилась звуку своего голоса и не узнала его, когда помимо желания стала ему отвечать. Говорила взрослая женщина, медленно и четко излагающая свои мысли:

– Все зависит от того, что называть любовью. Любовь Дэвида такая, что он любит даже мои ноги, а они некрасивые. Они распухают, становятся бесформенными, как два больших белых пудинга, но он снимает с меня туфли и чулки, когда я набегаюсь по магазинам. Он даже моет мне ноги в теплой воде с содой – ведь ты никогда не стал бы этого делать?

Они долго молчали. Ветер уносил звуки их тяжелого дыхания. Наконец он вымолвил:

– О чем ты? Я говорил о любви… – В его хриплом голосе слышалось замешательство.

– Любовь? – Ей захотелось грубо расхохотаться, и она испугалась самой себя. Грубость последовавших слов была не менее пугающей, но она произнесла их – безжалостные слова умудренной жизнью женщины: – Знаю я твою любовь! Ты содрал бы с меня одежду, а туфли не тронул бы. Знаю, не дура. Убери руки!

Ее опять затрясло. Она пыталась высвободиться, но тут раздался его голос – настойчивый, нежный, умоляющий:

– Не отвергай меня, Сара! И не бойся меня! Я ничего не сделаю, даже не попытаюсь, даю слово. Просто позволь мне иногда говорить с тобой, смотреть на тебя. Обещай мне хотя бы это. Говори со мной иногда, произноси добрые слова. Мне очень не хватает доброты. Ты не представляешь себе, что это значит – жить без доброты. А ты добрая. В первую же минуту, только увидев тебя, я разглядел, какое у тебя большое и доброе сердце. Ты такая большая, Сара! В тебе всего много. Большая и добрая…

Она возвращалась к действительности, а действительность означала страх – страх от возможности не устоять перед его мольбами. Она пролепетала, обращаясь больше к самой себе, чем к нему:

– Если я навлеку беду на свой дом, то наложу на себя руки. Я этого не вынесу. Ваша мать…

Упоминание о матери повлияло на него, как удар молотом. Он взорвался:

– Ради Бога! Я же говорил: не бойся мою мать! Вообще никого из них не бойся! Все-таки есть в тебе особенность, которая сводит меня с ума: я начинаю беситься, когда вижу, как ты перед ними гнешься. И еще когда выскочка Мэй смотрит на тебя сверху вниз…

– Мэй? – переспросила она, заикаясь. – Мэй смотрит на меня сверху вниз?

– Разве ты не замечала? А ведь она не годится тебе в подметки! Мэй – чопорная льдышка. В ней не больше женского, чем в нашем соседе Лесли Уотерсе, который сам не знает, какого он пола. Но винить за это ты должна только себя, свою проклятую приниженность и доброту. Вместо этого ты должна быть заносчивой гордячкой, потому что тебе есть чем гордиться. Ведь ты красива… Господи, как ты красива: лицо, тело, все… Ладно, успокойся, я молчу.

Она услышала собственное прерывистое дыхание и свист воздуха, который он втягивал и выпускал сквозь стиснутые зубы. Некоторое время они стояли, не произнося ни слова. Потом Джон спросил:

– Значит, договорились?

Еще немного помолчав, она спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Что ты не будешь меня игнорировать, не будешь отталкивать, превращать в пустое место. Я не стану ничего от тебя требовать, даю честное слово. Конечно, я был бы с тобой совсем не таким, если бы ты не принадлежала Дэвиду. Но жребий лег именно так – счастливчиком оказался Дэвид. Пошли.

Он бесцеремонно вытащил ее из-под навеса и проговорил:

– Перестань дрожать! Возьми себя в руки. Пошли.

И повел ее, держа под руку. Со стороны могло показаться, что она перебрала спиртного. Они пересекли пустырь и оказались на задах улицы Камелий. После длительного молчания она проговорила:

– Ты иди. Я сперва загляну к себе.

Он не проявил желания выпускать ее руку, и она вырвалась.

– Перестань, ради Бога! Не здесь! Мало ли кто может встретиться.

Он секунду-другую смотрел на ее профиль с опущенной головой, потом без лишних слов развернулся и зашагал прочь.

Она ждала на ветру, пока захлопнется дверь, а потом бросилась к себе в дом. В кухне она не стала зажигать газ, а упала на колени перед креслом Дэвида и, уронив на сиденье руки и ломая их, взвыла, глядя на тлеющие в камине угли:

– Дэвид, Дэвид, Дэвид!…

Потом она обняла кресло, словно это был сам Дэвид – добрый, нежный и любящий. В голове у нее звучало одно и то же: «Дэвид, Дэвид, Дэвид!» Она убеждала себя, что никто, кроме Дэвида, ей не нужен, что ей нужна только его любовь. Ничего другого, никакой любви Джона! Нет, только не это!

Она замерла, и ее тело снова пережило мгновение небывалого чувственного напряжения, когда она корчилась, из последних сил отражая натиск его плоти. Она опять боролась с ним, опять превращалась в дикарку, упивающуюся соприкосновением своего тела с его, предвкушающую неземной восторг, чувствуя и причиняя боль, рождающую смех, который прокатился бы по ним обоим, слившимся в одно существо…

Кресло покачнулось на ножках, и она спохватилась и замерла, постепенно возвращаясь к действительности.

Только сейчас поняла, что все это время, когда она предавалась сладостным воспоминаниям, из-за стены раздавалось пение. Глядя на камин, она сказала вслух:

– Ничего не могу поделать. Я не виновата.

Словно отвечая на ее призыв, прямо из стены возникла Мэри Хетерингтон с теми же словами, которые она произнесла в день ее замужества: «Смешанный брак дурен сам по себе, тем более гражданский… Остается уповать, чтобы из этого вышел хоть какой-то прок».

Потом к свекрови присоединился священник, отец О'Малли: «Я предупреждал тебя, что за смешанный брак придется поплатиться. Это только начало».

Раньше, думая о смешанном браке, она больше всего боялась загубить свою бессмертную душу, но теперь этот страх лишился смысла. Возможно, это случится, возможно, нет, в любом случае надо сначала умереть, чтобы это выяснить. Только что на нее свалилась куда более реальная напасть, которую можно буквально пощупать, и называлась напасть другой любовью.

– Нет, я его не люблю!

Она вскочила и громко повторила свой приговор. Потом зажала ладонью рот и уставилась в темноту, на стену. Тяжелый вздох всколыхнул все ее тело, и она обессиленно напомнила себе:

– Пора возвращаться.

Если она не поторопится, там начнут волноваться и задавать вопросы, а она должна пресечь любые подозрения. Ничего не случилось и не случится. Она уже сказала и готова повторить: лучше умереть, чем причинить зло Дэвиду. Ведь это он вытянул ее из болота. Пускай он для нее всего лишь соломинка – она готова держаться за эту соломинку всю жизнь. С возникшей этой ночью помехой, с этой животной дикостью она как-нибудь разберется. Она просто обязана это сделать. Сара расправила плечи, проглотила горькую слюну, облизнула сухие губы и, решительно взявшись за дверную ручку, вышла в ночь.

4

Сара тихо спустилась по лестнице и вошла в гостиную. Мэри Хетерингтон сидела в кресле у камина с закрытыми глазами. Когда Сара попыталась прокрасться мимо нее на цыпочках, она открыла глаза и сказала:

– Я не сплю.

– А я думала, вы задремали. Ничего удивительного, ведь вы так устали! Он уснул крепким сном, не то что раньше.

– Я заварила чай. Не откажи в любезности, налей себе и мне.

Сара налила две чашки и подала одну свекрови, а потом примостилась на углу стола, прихлебывая свой чай. Мэри сделала один глоток и, не отрывая глаза от чашки, заговорила:

– Сколько всего на нас навалилось! Сначала Новый год, потом три недели беготни! – Глядя на Сару, она добавила: – Ты молодец, Сара! Не знаю, что бы я без тебя делала. От Мэй очень мало проку в уходе за больными, и тяжести поднимать она слабовата.

– Конечно, я больше ее раза в два. Но все равно она прекрасно делает покупки, приносит лекарства.