Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки

• Название: Избранные произведения писателей Тропической Африки
• Автор: Айи Арма
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

В очередной том Библиотеки избранных произведений писателей Азии и Африки включены романы А. К. Армы «Осколки» (Гана), Ф. Ойоно «Жизнь боя» (Камерун), повести Г. Окары «Голос», Сембена Усмана «Почтовый перевод» (Сенегал), пьеса В. Шойинки «Сильный род» (Нигерия), а также избранные рассказы писателей Кении (Нгуги Ва Тхионго, М. Мванги, Г. Огот), Берега Слоновой Кости (Б. Дадье), Нигерии (Ч. Ачебе, С. Эквенси), Конго (А. Лопез) и других стран.

---

И удалился.

Когда я шел в резиденцию, руки мои сами разорвали на мелкие куски банковский билет.

Госпожа поджидала меня, делая вид, будто занята цветами. Она шагнула мне навстречу, и улыбка тут же застыла на ее лице. Она сильно покраснела. Безуспешно попыталась выдержать мой взгляд. Хлопнула себя по ноге, чтобы раздавить воображаемую муху.

— Он придет ровно в три… в час послеобеденного сна… — сказал я, уходя.

Она пошевелила губами. Грудь ее поднялась и опустилась наподобие кузнечных мехов. Она побледнела и осталась стоять на месте, сжимая подбородок левой рукой. Другая рука нервно комкала юбку.

Когда я пришел на кухню, повар сказал мне:

— У тебя выйдут неприятности, если ты будешь постоянно обращаться к госпоже с этакой кривой усмешкой. Ты не слышал, как она сказала тебе: «Спасибо, господин Тунди»? Поверь, когда белый становится вежлив с негром, это плохой знак.

Господин Моро явился задолго до трех часов. Госпожа ждала его, качаясь в гамаке. Поверх шортов он надел шелковую полосатую рубашку, походившую на суданское бубу.

Он пришел по шоссе, а не по протоптанной его же ногами тропинке, ведшей к окну госпожи, — он неизменно появлялся там в лунные ночи, когда коменданта не было дома. Мы недоумевали, почему он предпочел шоссе, где его можно было заметить из докторского дома, расположенного поблизости от резиденции. Он шел, крутя в правой руке цепочку. Увидев его, госпожа позвала меня и велела приготовить две порции виски. Госпожа всегда пьет спиртное в отсутствие мужа. Она соскочила с гамака и протянула обнаженную до плеча руку начальнику тюрьмы, который прильнул к ней долгим поцелуем в ожидании, вероятно, лучшего. Госпожа повела плечами, встав на цыпочки. Оба рассмеялись и прошли в гостиную. Госпожа опустилась на диван и жестом пригласила г-на Моро сесть рядом с ней. Я придвинул к ним низкий столик, на котором стояли два стаканчика виски.

— Занятный у вас бой, — сказал г-н Моро, когда я уже был на пороге.

— Это господин Тунди, — проговорила она, отчеканивая каждое слово.

— Давно он у вас? — спросил г-н Моро.

— Его нанял Робер, — ответила госпожа. — Говорят, он был боем у отца Жильбера. Преемник преподобного отца отзывался о нем с большой похвалой… Но он фантазер, у него мания величия… С некоторых пор он держит себя слишком развязно… Но он уже получил предупреждение…

Господин Моро приподнялся и потушил сигарету, раздавив ее о пепельницу. Он таращил глаза, закрывал и раскрывал их, сильно хмуря брови, пока госпожа говорила. Он посмотрел на меня испепеляющим взглядом, и упрямая прядь волос упала ему на лоб. Он потер руки и наклонился к госпоже. Они одновременно взглянули на меня.

— Эй ты, поди сюда! — поманил меня пальцем начальник тюрьмы. И, обращаясь к госпоже, добавил: — Видите, он не смеет смотреть на нас. Взгляд у него блуждающий, как у пигмея… Он опасен. Это характерно для туземцев. Когда они не смеют смотреть нам в лицо, значит, в их глупой башке засела какая-нибудь вредная мысль.

Он схватил меня за шею и заставил взглянуть ему в глаза. Это оказалось совсем нетрудно, и, отвернувшись, он проговорил:

— Странно… Советую уволить его. Я подыщу вам другого. А место этого боя у меня в беконе[34], — добавил он на местном наречии.

— Но Робер дорожит им, — сказала госпожа, — он находит в нем какие-то неведомые достоинства… Я не раз просила мужа уволить боя, но вы знаете, как Робер упрям…

Значит, только благодаря коменданту я еще служу в резиденции. Я был прав, что опасался его отсутствия.

— Ты напрасно притворяешься, будто убираешь посуду, — проговорила госпожа, повысив голос. — Открой бутылку Перье и оставь нас в покое, господин Тунди.

Я подал им искристый напиток.

— Госпоже ничего больше не угодно? — спросил я.

— Нет! — нетерпеливо ответила она.

Я поклонился и, пятясь, вышел из гостиной. Проходя мимо веранды, я услышал, как хлопнула дверь и ключ щелкнул в замке.

Слова молитвы всплыли у меня в памяти, и я громко повторил их. Мы пели эту молитву по-французски, когда кто-нибудь был при смерти:

Закрой дверь, апостол Петр,
Закрой дверь и повесь ключи,
Он не придет, он не умрет,
Закрой дверь, апостол Петр,
Закрой дверь и повесь ключи…

* * *

Зажав нос одной рукой, Баклю держал двумя пальцами гигиенические салфетки. Он направлялся в кухню. Повар захлопнул дверь под носом у приятеля, осыпав его отборной бранью. Тот ушел смеясь в прачечную. Несколько минут спустя Баклю вернулся; с его мокрых рук стекала вода, и он размахивал ими, чтобы обсушить.

— Не подходи! — крикнул повар, приоткрывая дверь. — Не подходи!

— Что такое? — спросил Баклю, расхохотавшись. — Можно подумать, будто ты выше таких вещей! При одном взгляде на меня тебя начинает мутить? А мне каково? Ведь я стираю белье вот этими руками!

Он потряс кистями рук и продолжал:

— Что поделаешь, каждому свое! Ты возишься с кастрюлями, я — с бельем…

Повар смотрел на него, раскрыв рот.

— Удивительно, что ты еще не привык к этому, — сказал Баклю. — Сдается мне, ты не впервые видишь грязное белье…

— Что поделаешь, — заметил повар, проводя ладонью по лицу, — сколько бы раз ты ни видел такое, всегда кажется, что прежде глаза твои были где-то далеко… Что сказали бы наши предки, если бы знали, что мы будем стирать на белых!

— Существуют два мира, — сказал Баклю, — наш мир, исполненный уважения, тайны и колдовства… И мир белых, где все выставляется напоказ, даже то, что не создано для этого… Нам остается только приспособиться… Мы, портомои, похожи на врачей, мы касаемся того, что претит обыкновенному человеку.

— Кто мы такие для этих белых женщин? — спросил повар. — Все те, у которых я служил, давали стирать эти вещи своему портомою, словно он не мужчина… У белых женщин нет стыда…

— Какой там стыд! Ведь они живые мертвецы! — не выдержал Баклю. — Разве у мертвецов есть стыд? Можно ли говорить о стыде, если белые женщины дают целовать себя в губы среди бела дня, при всем честном народе! Если они готовы с утра до ночи тереться головой о щеку мужа… а чаще всего любовника, испуская нежные вздохи. Если им глубоко наплевать, где они в эту минуту находятся! Они, быть может, хороши в постели, но неспособны сами стирать свое белье… Говорят, они много работают у себя на родине. Зато здесь!..

Баклю собрался продолжить разговор, но тут на веранде появилась госпожа. Он взглянул на нее, поклонился, затем подмигнул нам.

— Что ты тут делаешь, Баклю? — спросила она.

— Ничего, госпожа. Я рассказывал о своей подружке…

Госпожа закусила губу, чтобы не рассмеяться. Она сделала усилие над собой и сказала:

— За работу! Сейчас не время болтать…

Баклю удрал в прачечную.

* * *

Я был немного удивлен, увидев жену доктора на лестнице резиденции. Было четыре часа пополудни, и госпожа еще спала. Я подбежал к докторше, чтобы взять у нее зонтик. Она поспешно отстранила меня и отвернулась. С гордым видом преодолела две последние ступеньки и вошла на веранду. Постучала в дверь и, не получив ответа, обернулась. Спустилась на одну ступеньку, но не решилась идти дальше. Смирившись, позвала меня. Подняла свои выщипанные брови и обратилась ко мне, не разжимая золотых зубов.

Я опрометью бросился в спальню госпожи. Дверь не была заперта. Госпожа спала на кровати с открытым ртом, одна рука свесилась, ноги были скрещены. Муха, похожая на родинку, сидела у нее на щеке. На госпоже были брюки; ложась спать, она расстегнула ажурную кофточку, и видна была упругая грудь в розовом лифчике.

Громко кашлянув, я постучался. Она вздохнула, открыла глаза и спрыгнула на пол, прикрыв грудь.

— Супруга доктора на веранде, — сказал я в виде извинения.

Она застегивала кофточку, смотря на меня со сдержанным гневом и презрением.

— Проводи ее в гостиную, — молвила она. — Ты что же, решил больше не стучаться?

— Дверь была отворена, госпожа, — возразил я, — но я все же постучался…

— Хорошо, — отрезала она. — Приготовь лимонного сока с водой Перье.

Госпожа захлопнула дверь у меня перед носом. Когда я вернулся на веранду, докторша пудрилась, гримасничая перед крошечным зеркалом, которое лежало у нее на ладони. Она старательно вытягивала несуществующие губы. При каждом движении морщины веером разбегались под ее тусклыми глазками. Она спрятала зеркало и пудреницу. Вздрогнула, заметив меня. Снова подняла выщипанную бровь, деланно улыбнувшись, от чего ее рот забавно растянулся. Я наклонил голову и распахнул дверь гостиной. Она высокомерно проследовала в нее. Я указал ей на кресло. В эту минуту появилась госпожа.

Она успела надеть свое серое шелковое платье и освежить лицо. Она разыграла удивление, выразила удовольствие по поводу посещения гостьи. Та заверила госпожу, что у нее превосходный вид, а госпожа солгала, будто находит весьма изящной шляпку докторской жены. Они заговорили о жаре и наступающем периоде дождей. Как старая колонистка, докторша любила все преувеличивать. Она спросила, как чувствует себя комендант, рассыпалась в похвалах ему и, не переводя духа, заговорила о г-же Сальвен, о ее супруге и обо всех данганских белых. Стала жаловаться на приступы малярии, которой болеет ее муж, и прервала свою речь лишь для того, чтобы осчастливить меня холодным «спасибо», отстранив горлышко графина от своего стакана. Госпожа слушала ее, принужденно улыбаясь и сжав двумя пальцами подбородок. Они подняли стаканы, пригубили их и почти одновременно поставили на место. Докторша сложила руки. Она наклонилась к госпоже, с пронзительным смехом откинулась на спинку кресла и снова наклонилась. Они закурили. Докторша принялась повторять все свои рассказы. Заговорила о дочери-медичке, которая учится в Париже, о будущей зиме, когда она увидит наконец свою Мишель.