Роберт Хейсти - «Если», 2002 № 10

• Название: «Если», 2002 № 10
• Автор: Роберт Хейсти
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Роберт Хейсти. СЕДЬМОЕ ЧУВСТВО, рассказ

Филип Дик. ОСОБОЕ МНЕНИЕ, рассказ

Видеодром

*Экранизация

--- Дмитрий Караваев. ОСОБЫЙ ВЗГЛЯД НА «ОСОБОЕ МНЕНИЕ» (статья)

*Рецензии

*Герой экрана

--- Сергей Кудрявцев. ДЖЕЙМС БОНД НА ГРАНИ ФАНТАСТИКИ (статья)

Внимание, мотор!

Новости со съемочной площадки

Джо Холдеман. ГЕРОЙ, повесть

Вл. Гаков. ВЕЧНАЯ ВОЙНА (статья)

Олег Овчинников. СЕМЬ ГРЕХОВ РАДУГИ, повесть

Грегори Бенфорд. ТОПОЛОГИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ, рассказ

Павел Амнуэль. В ПОИСКАХ НОВОЙ ПАРАДИГМЫ (статья)

Экспертиза темы // Авторы: Владимир Малов, Александр Громов, Христо Поштаков

Эдуард Геворкян…И НИКАКИХ МАСОНОВ (статья)

Рецензии

Андрей Синицын. БЕСКОНЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ (статья)

Виталий Каплан. ПРОКЛЯТИЕ ВОПРОСОВ (статья)

Курсор

Конкурс Банк идей

*Дэвид Лэнгфорд. РАЗНЫЕ ВИДЫ ТЕМНОТЫ, рассказ

Personalia

_{Обложка И. Тарачкова к повести Джо Холдемана «Герой».Иллюстрации А. Балдина, А. Филиппова, И. Тарачкова, О. Васильева.} 

 

 

---

Болтает, болтает, а фиолетового — ни в одном глазу. Я еще постояла над ним, послушала. Дышала ртом — на всякий воздушно-капельный случай. Даже на ботинок ему наступила и прошептала: «Ой, простите!» — он и бровью не повел.

Только не помогли эти тесные контакты третьего рода, тип оказался фантастически стоек и меняться лицом мне на радость не пожелал.

И тогда я обиделась. Не на типа — на того арбитра, который следит за всеми нами из своего прекрасного далека и определяет наметанным глазом: этот грешен и этот, а вон тот — свят. Вот бы в глаза ему посмотреть и спросить: куда ж ты, роба полосатая, смотришь? Тут человек сидит, битых полтора часа перед тобой распинается, а ты — ноль внимания! Или то, что у одного выходит как бессмысленный и даже опасный треп, у другого превращается в высокое искусство? Хотелось бы знать, где пролегает граница между ними. Почему его «отнюдь» — это классика, а Антошкин «отстой» — болтовня. Ведь это же наш язык! Именно на нем мы разговариваем, думаем… За что же метить нас как проклятых? Мы не засохшие фиолетовые кляксы на страницах хрестоматий, мы сами страницы. Это по нам должны учиться школьники в новом веке!

В общем, я так разошлась, что еще пара минут — и довела бы себя до истерики. К счастью, пары минут у меня не оказалось: ночной сказочник наконец иссяк. Он сказал «конец» и отключил микрофон. Его первый взгляд на меня надо было видеть! Уставился, как Иван-царевич на царевну-лягушку! В конце концов выдавил из себя банальный комплимент. «Цветете, — сказал, — как чайная роза!»

Он ушел, но тут же явился Боровой. Я сразу поняла, зачем. Под звук накопившейся за полтора часа рекламы он спросил напрямик:

«Марина. Тот диск, что я показывал тебе, ты случайно не брала?»

Мне пришлось сделать вид, будто я целиком поглощена настройкой пульта, чтоб только не смотреть в глаза шефа. Теперь тайное слишком быстро становится явным, поэтому я ответила уклончиво:

«Вы же помните, Геннадий Андреевич. Я вышла из кабинета раньше вас, и никакого диска у меня в тот момент не было».

«Да, я помню, — сказал Боровой и рассеянно потер брови. — Просто странно: куда он мог деться? Ладно, не бери в голову, готовься к эфиру. Диск мы найдем, не беспокойся».

Словом, больше напугал, чем обнадежил.

И тут в третий раз за ночь меня посетило ощущение неполного контроля над собственным телом. На этот раз меня подвел язык.

«Погодите! — сказала я. — А Фрайденталь? Он же ушел не так давно. И я не уверена, но мне показалось, в руке у него было что-то, похожее на диск».

Шеф обернулся, уточнил:

«Вы уверены?»

«Нет, я же сказала. Но мне показалось».

Боровой с сомнением прищурился на меня, пробормотал: «Странно. Очень странно» — и ушел, ничего больше не добавив. А я поднялась с кресла, подошла к двери и плотно прикрыла ее за ним — зеленой рукой!

Но почему? Да, я солгала, но откуда взялся этот чудовищный зеленый цвет?

Или арбитр зазевался и по ошибке показал не ту карточку? О, вот кого бы я без раздумий пустила на «Сейвгард» и «Камею»!

Когда это случилось, я жутко испугалась, и это еще мягко сказано. Хуже всего, что я не представляла себе, как буду объясняться с тобой. Особенно после сцены, которую закатила вчера утром. К тому же времени на принятие решения было катастрофически мало — всего четыре с половиной минуты, пока не кончится реклама. Одно я знала точно — оставаться и дальше в студии я не могла.

Хорошо, что паника не до конца парализовала мой мозг, и я догадалась позвонить Сережке. Ты его знаешь, он у нас отвечает за выпуски новостей. Несколько раз мне приходилось отдуваться за него в эфире, и я решила, что настал удачный момент отплатить добром за добро.

«Выручай, — попросила я, когда Сережка снял трубку. — Прикрой блоком».

«Циничная, ты тронулась? — ласково спросил он, а у самого голос хриплый, сонный. — Каким блоком? У меня эфир в шесть утра! Мне сегодня «Побудку» начинать».

«У тебя устаревшая информация, — сообщила я. — Твой эфир через две минуты».

«Ха-ха! — Он попытался рассмеяться, но вместо этого закашлялся.

— За две минуты я из Скунсова до вас не доберусь».

«И не надо, — успокоила я. — Ты по телефону. Какие-нибудь новости».

«Какие новости… в два часа ночи?»

«Ночные! Просто потяни время. — Я взмолилась: — Ну пожалуйста!»

«До скольки?»

«До скольки сможешь».

«Сумасшедшая! А ты?»

«А я отступаю. Прикрывай отход. Все, готовность одна-двадцать четыре. Можешь пока прокашляться».

Я вывела сигнал с телефона на пульт и выставила на таймере минутную задержку. Сняла со стены подарочную шляпу, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть лицо. Ну, а потом, как настоящая партизанка, вдоль стеночки, через железный занавес — и мимо лифта, по темной лестнице — на улицу.

А там ночь, машин почти нет. Первые два таксиста от меня сразу шарахнулись, третий — когда дорогу стала объяснять. «Там до поворота, говорю, мимо кладбища…» У меня ведь даже зубы — вот, посмотри… Саш, ты что?!

Саш!!! Прости меня!

Жалкое, должно быть, жуткое и жалкое зрелище. Я отвернулся и пробормотал, уткнувшись лицом в дверной косяк:

— За что, глупая? За что простить?

— Не знаю, — призналась она. — Но отчего-то же ты плачешь. Я не помню, чтобы ты раньше плакал…

Да, это правда, я давно научился не плакать от боли, обиды или жалости к себе. А вот теперь почему-то не мог остановить поток стыдных, горячих слез.

— Ну, тогда почему? — допытывалась Маришка.

Я знал, почему. Но разве об этом можно сказать словами? Пожалуй, можно, хватило бы и семи слов, а именно: «Господи», «как», «же», «я», «боюсь», «тебя», «потерять» — и трех восклицательных знаков для ровного счета. Но разве можно повторить их вслух? У меня не хватило решимости.

— Прости, пожалуйста, прости… — повторяла она, легонько бодая меня в плечо повинной головой.

— Прощаю, — рассмеялся я. Она непроизвольно бросила взгляд на свою руку, и я быстро добавил: — Но превратить тебя из лягушки обратно в царевну, боюсь, не в моей компетенции.

— Почему?

— Просить прощения имеет смысл лишь у того, перед кем согрешил, — повторил я слова Игната Валерьева. — А передо мной ты, слава Богу, чиста.

— У кого это, — напряглась Маришка, — я должна просить прощения?

— Давай попробуем разобраться. Если я правильно понял, твоя первая ошибка — то, что ты взяла без спросу диск из директорского сейфа. То есть, называя вещи своими именами, украла.

— Ничего подобного! — возмутилась она. — Я же только на время!..

— Все воры в конечном счете берут на время. Даже те, кто надеется жить вечно.

— Придется объясняться с Геннадием Андреевичем?

— Да, перед Боровым надо будет извиниться, а диск — вернуть. Где он, кстати?

— Подозреваю, в сумочке, на спинке моего студийного кресла. Теперь уже, наверное, бывшего моего.

— Не сгущай краски, — неудачно пошутил я. — Ты же не эквилибристка. Для тебя один раз оступиться — не смертельно. Но скорее всего… — Я внимательно изучил Маришкино лицо. — Да, сегодня ты оступилась трижды. Простое сочетание оранжевого и синего такого эффекта не дает. Сначала оранжевый надо разбавить желтым.

— В смысле?

— Зависть, — сказал я. — Помнишь, ты первая сказала, что у зависти цвет одуванчика?

Но Маришку не вдохновила моя ирония.

— Зависть к кому? — спросила она, и по тону вопроса стало ясно, что Маришка сама прекрасно понимает, к кому, только не хочет признаться. — К Фрайденталю?! И перед ним извиняться? — Маришка поджала губы, и мне пришлось отвернуться: зрелище не для слабонервных. — Ой, извини.

— Вот-вот. То же самое скажешь Максиму, только не забудь: искренне!

— О’кей, — вздохнула Маришка. — Попробую.

— Ну, а с третьим цветом все ясно. Лжесвидетельство. Хотя не вполне понятно, перед кем за него каяться: тем, кто был введен в заблуждение, или тем, кого оболгали. Знаешь, что? На твоем месте я извинился бы перед обоими.

— Угу. — Узкие плечи опустились. — А по телефону можно?

— Нет. Не думаю. Придется лично.

— Но как я доберусь до работы — такая? Еще одной пешей прогулки я не выдержу. Таксисты от меня шарахаются, хоть сто баксов показывай. Разве что слепой повезет, но на нем я сама не поеду.

— А на зрячем, но не очень трезвом? — спросил я. — Поедешь?

— Ну… — Маришка задумалась. — Смотря кого ты имеешь в виду.

— Пал Михалыча, естественно. Во-первых, он к нашим разукрашкам привык, во-вторых, всегда на колесах. Придумай пока, как из подъезда выйдешь.

Пятый гудок оборвался на середине.

— Па-аш! — протянул я привычно.

— Приемная администратора, — сообщил мне приятный, но немного очумелый девичий голосок. — К сожалению, Александра Евгеньевича нет на месте, но вы можете…

— А Павел Михайлович, — перебил я, — на месте?