Лев Овалов - Букет алых роз

• Название: Букет алых роз
• Автор: Лев Овалов
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-93321-086-2

Эту повесть Лев Овалов, автор бессмертного Пронина, написал сразу по возвращении в Москву после семилетней ссылки. Новая «стиляжная» Москва удивила старого коммуниста, в прошлом тоже франта и модника, но воспитанного совсем на других идеалах. «Бродвей», «Коктейль-холл», джаз и рок-н-ролл, а также брюки дудочкой сменили тельняшки, комиссарские «кожанки», нашивки за ранения и боевые награды. А старомосковский светский раут превратился в банальный дансинг. Казалось, совсем недавно молодежь уходила на фронт добровольцами, и вот всего спустя несколько лет у нее появились новые герои для подражания — Джеймс Бонд и Элвис Пресли, — а места для подвига в современной жизни совсем не осталось. Но, оказывается, в этой новой и такой незнакомой стране, целиком отдавшейся веяниям западной моды, еще не перевелись настоящие романтики, для которых подвиг — это не событие, а норма жизни. Вместо кока-колы они пьют яблочный сок и прекрасно знают, что «ГАЗ-21» ничем не уступает «Бьюику».

---

— Ну как? — спросил он, останавливаясь перед учительницей.

— Три, — сказала она. — Даже с плюсом, принимая во внимание, что это в первый раз.

— Значит, я могу танцевать в кафе? — спросил Евдокимов.

— Можете, — разрешила Марина Васильевна. — Многие танцуют еще хуже.

Евдокимов пожал ей руку.

— А теперь идите, — сказала Петрова. — Мне и так достанется от Рахили Осиповны за эти танцы…

Евдокимов поспешил к себе в учреждение. Из своего кабинета он позвонил по телефону Галине Вороненко.

— Галиночка? — сказал он. — Здравствуйте. Это Дмитрий Степанович. Откуда? Конечно, из института. Ну, у нас одну работу можно делать десять лет, никто и не спросит. Что вы сегодня делаете вечером? Ах заняты? С Эджвудом? Жаль. Почему жаль? Потому, что я научился танцевать рок-н-ролл. Очень интересно… Ах вы тоже хотите? А как же Эджвуд? Ну хорошо. Куда? В кафе на улицу Горького? Хорошо. Буду. Нет, обязательно буду. Целую. Не модно? Что не модно? Ах целоваться не модно? Ну, тогда… — он плоско сострил, Галина засмеялась. Плоские остроты, очевидно, были в моде.

7. Дядя Витя заболел

Перед тем как отправиться в кафе, Евдокимов заехал за Анохиным.

Дверь открыла Шура.

— Проходите, пожалуйста. Он вошел в комнату.

Все там выглядело очень идиллично, только окно было наглухо занавешено черной шалью, так, как это делали во время войны, соблюдая правила затемнения.

Шура перехватила взгляд Евдокимова.

— Чудит мой, — объяснила она. — Говорит, окно будет освещено, хулиганы могут запустить камнем.

— А я за вами, — сказал Евдокимов Анохину. — Вы мне нужны.

— Надолго? — спросила Шура.

— На весь вечер, — сказал Евдокимов. — Хочу провести с ним вечер в кафе.

— Я могу обидеться, — сказала Шура. — Я ревнивая.

— Со мной можно отпустить, — сказал Евдокимов. — Вас я не приглашаю: нельзя же оставить дочку…

— Я пошутила, — сказала Шура. — Поезжайте, пожалуйста.

Он попросил Анохина одеться понаряднее. В кафе публика бывала хорошо одетая, и Анохин не должен был чем-нибудь от нее отличаться.

Анохин принарядился и стал выглядеть женихом.

— Вот и отлично, — одобрил Евдокимов и еще раз извинился перед Шурой. — Не сердитесь, это для его же пользы.

В машине он объяснил Анохину, что от него требуется.

Анохин должен был сесть в самом дальнем углу кафе, не привлекая к себе ничьего внимания, требовалось одно: посмотреть на человека, с которым Евдокимов будет сидеть за одним столиком; Евдокимова интересовало, не встречался ли Анохин с этим человеком в разведывательной школе.

— Вполне возможно, что он окажется вашим знакомым, — сказал Евдокимов. — Сохраняйте полное спокойствие и не вздумайте себя обнаружить.

Они вылезли из машины неподалеку от кафе и вошли порознь.

Евдокимов с рассеянным видом поплыл между столиками.

Сновали официантки в кружевных наколках и батистовых передниках, больше похожие на актрис, чем на официанток. Под оранжевыми абажурами мягко теплились настольные лампы. За столиками сидели посетители, воображавшие, что они ведут светский образ жизни: публика ходила в это дорогое кафе не столько для того, чтобы поесть, сколько для того, чтобы провести время.

Евдокимов шел и нарочно не смотрел в сторону тех, с кем ему надо было встретиться.

Они сами увидели его.

На нем был фисташковый пиджак с розовыми крапинками, узкие лиловые брюки и серая рубашка с галстуком вишневого цвета.

— Дмитрий Степанович? — окликнула его Галина.

Евдокимов оглянулся в ее сторону.

— Ах это вы? — небрежно-удивленным тоном спросил он, точно они не уславливались встретиться сегодня в кафе.

Галина и Эджвуд сидели посреди зала, на виду у всех.

Евдокимов подошел к ним.

— Здравствуйте, — сказал он с таким видом, точно у него болел живот.

— Здравствуйте, Деметрей, — сказал Эджвуд и подтолкнул в его сторону стул. — Присаживайтесь.

В общем, по-русски он говорил неплохо, только ударения ставил неправильно.

Евдокимов сел с таким видом, точно пристраивался на раскаленную сковороду.

— Что с вами? — спросил Эджвуд.

— Переутомление, — томно произнес Евдокимов: он не мог отказать себе в удовольствии подразнить Эджвуда. — Наши исследования вступили в решающую фазу.

У Эджвуда загорелись глаза.

— Какие исследования? — спросил он. — Если это, конечно, не секрет.

— К сожалению, секрет, — меланхолично заявил Евдокимов. — Мы все дали подписку о том, что тайны нашего института умрут вместе с нами.

К столику подошла официантка. Евдокимов уныло поглядел на столик. Галина ела пломбир, запивая мускатом. Перец Эджвудом стояли графинчик с водкой и лососина с лимоном.

— Коньяк, — тоскливо сказал Евдокимов. — Коньяк и лимон.

— Сколько? — спросила официантка.

Евдокимов поднял веером два пальца.

— Две рюмки? — спросила официантка.

— Двести грамм, — сказал Евдокимов. — И, пожалуйста, бутылку фруктовой воды.

— Вы не любите Россию, но пьете по-русски, — заметил Эджвуд.

— Нет, почему не люблю? — устало протянул Евдокимов. — Мне только не хватает здесь кислорода.

Эджвуд засмеялся. Он знал, чем это кончится. Евдокимов налижется коньяку и потом не отвяжется от него до самого дома. Будет уверять, что не может оставить его одного среди пьяных русских.

Евдокимов смотрел на Галину и думал: как можно так себя обезобразить, куда смотрят ее отец и мать?

Лицо у нее самое простое, круглое, белесоватое, но что она из него сделала! Брови выщипаны, и ведь ей, должно быть, было больно, когда их выщипывали. Новые брови нарисованы много выше настоящих. От этого лоб кажется совсем маленьким, хотя он у нее обычный, нормальный. Губы похожи на сургучную печать. Во рту поблескивают золотые коронки. Над головой торчит копна взлохмаченных волос. Эта прическа называется “мальчик без мамы”. В одном ухе серьга. Подчеркнутая асимметрия. Среди московских модниц прошел слух, что одну серьгу носит знаменитая кинозвезда Бетт Муррей…

Официантка поставила перед Евдокимовым графинчик с янтарным коньяком и бутылку не менее янтарного мандаринового напитка.

— Соломинку, — сказал он.

Официантка принесла соломинку. Евдокимов опустил соломинку в янтарную жидкость и принялся сосать. Он втянул в себя коньяк, точно фокусник.

Эджвуд почтительно смотрел на Евдокимова: американцы здоровы пить, но за русскими им не угнаться!

Конечно, он налижется и прилипнет к Эджвуду как банный лист.

— Еще коньяк, — сказал Евдокимов официантке.

— Вы мне покажете рок-н-ролл? — спросила Галина.

— Конечно, — сказал Евдокимов бодрым тоном. — С пррревеликим удовольствием.

Оркестр заиграл знакомую какофонию. Евдокимов взял Галину за руки, и они затопали между столиками. Со стороны это было диковатое зрелище.

Евдокимову не хотелось танцевать. Делая беззаботный вид, он не спускал глаз с Эджвуда. В конце танца он нечаянно наступил Галине на ногу — Галина смолчала, но это даже доставило ему удовольствие.

Официантка снова принесла коньяк. Он опять выпил.

Эджвуд смотрел на него с восхищением.

Евдокимов не собирался объяснять Эджвуду, что, обладая незаурядной ловкостью рук, он со щегольством настоящего иллюзиониста менял коньяк на мандариновый напиток.

Эджвуд выглядел добродушным мордастым розовощеким парнем, но у него были маленькие злые свинячьи глазки, которыми он насквозь просверливал своих собеседников.

— Вы герой, — сказал он Евдокимову. — Вы настоящий русский герой!

— Коньяк! — заорал Евдокимов. — Двести грамм!

— Вы меня извините, — сказал Эджвуд. — Мне надо выйти, я отлучусь всего на две минуты.

— И я! — пьяным голосом закричал Евдокимов.

— Вы лучше посидите, — сказал Эджвуд. — Я сейчас вернусь.

— И я! — закричал Евдокимов.

Он делал какие-то странные движения подбородком, точно к его горлу подкатывала икота.

Эджвуд встал, Евдокимов уцепился за нега, они вместе пересекли зал. Евдокимов держался за рукав Эджвуда.

Они вошли в туалетную. Евдокимов судорожно икнул и ринулся в кабинку.

Было тихо, лишь слегка журчала вода да кто-то из мужчин звучно сморкался в носовой платок.

И вдруг кто-то явственно произнес:

— Дядя Витя заболел.

Евдокимов не обратил бы на эти слова внимания, если бы тотчас же не последовал ответ Эджвуда:

— Надо обратиться к доктору.

Евдокимов с вытаращенными глазами вывалился из кабинки, можно было подумать, что его тошнило. Эджвуд дожидался Евдокимова. Кроме него, в уборной не было никого.

— Вам лучше? — участливо спросил Эджвуд.

Евдокимов утвердительно кивнул. Они пошли обратно в зал. В зале танцевали. Галина кружилась с каким-то незнакомым юношей в голубом костюме.

— Вам не надо больше пить, — участливо сказал Эджвуд. — Вы не доберетесь домой.

— Пррравильно, — подтвердил Евдокимов и допил свой коньяк.