Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)

• Название: Трансплантация (сборник)
• Автор: Алексей Козырев
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9725-1954-5

В сборнике повестей «Трансплантация» автор поднимает острые вопросы, волнующие общество, — любовь и предательство, законы и совесть, честь и справедливость, милосердие и жестокость…

Перед вами — яркие события, необычные судьбы, неожиданные сюжетные ходы.

---

— Кольцову всё правильно объяснил?

— Да так и объяснил, Пётр Михайлович. Как учили. Операция проходит гладко — через пару месяцев домой, Кольцов. Что-то не так — будешь, Кольцов, больным утки подносить, от звонка до звонка.

— А то и дольше!

— И это сказал. Так что он всё понял и уже операционную практически оборудовал. Не хуже чем в Склифосовского выглядит! Кое-что я временно из областной перетащил, чем горздрав помог, чем вы. Так что сложности теперь только с донором. Четвертая группа крови, резус отрицательный. Страшно редкая.

— Тем паче у нас… — Бубукин тяжело вздохнул, поднялся с пуфика, подошел к окну и, очень печально всмотревшись в неказистую даль, наконец подобрал слова: — У нас, в Мухосранске.

— В том-то и дело! — Лисин, похоже, не обратил внимания на начальствующую тоску. — Тут опять на вас вся надежда. А пока вы ищете, я могу клиента к операции готовить. Могу прямо сегодня принять. Только вместе с аппаратом для гемодиализа. Выпьете ещё, Пётр Михайлович?

— Налей по последней, — не заставил себя долго уговаривать Бубукин. — Аппарат хоть сейчас дам. Но смотри, Степан Андреевич, может, лучше подождать, пока донор не высветится. Как бы у тебя не сбежал. Опыт у Маракина, сам знаешь, какой. Пять побегов. В СИЗО ему понадежнее будет.

— Коньячок отменный. Утром голова свежая, как и не пил. — Лисин в очередной раз наполнил рюмки.

— Хорош, куда льёшь-то? — Бубукин вновь водрузился на мягкий пуфик.

— Вот бутерброд ещё берите. А шестого раза, Пётр Михайлович, не будет. Это он раньше бегал, пока здоровеньким был. А сейчас, Маракин ваш, куда он сбежит-то — на тот свет? А тут и донор, и Кольцов, и условия все. Притом «За сущие копейки!».

— Маракин такой же мой, как и твой. Думай, Лисин, чего говоришь. — Бубукин укоризненно покачал пальцем. — Но, в общем-то, ты прав. На свободе ему не то что двух почек не видать, скорее, последнюю больную отобьют.

— Тем паче что и в СИЗО Маракин ваш, в смысле наш, всё одно долго не засидится. Быстренько вытащат. Это вам не воришка какой мелкий. Того обязательно до суда доведут и впаяют по самые не балуй.

— Да уж, — согласился Бубукин. — Знаю я их, стервецов. Впаяют! Чтобы в следующий раз крал побольше, дабы было чем с судом расплатиться.

— За ваше здоровье! — Не совсем твердой рукой Лисин поднял рюмку.

— Спасибо!

Оба собеседника с причмокиванием выпили коньяк. Закусили бутербродами. Бубукин с колбасой. Лисин с чем осталось — с сыром.

— Знаешь, почему колбаса эта докторской названа? — Бубукин доел бутерброд и громко икнул. — Извини. Кто-то меня вспоминает. Уж не Кручилин ли? Так вот докторской её назвали после того, как мясокомбинатовский санврач при заборе фарша на анализ поскользнулся! Понял?

— Не совсем, — смутился Лисин.

— Упал доктор в мясорубку. Так что будь осторожен.

— Буду, обещаю, — похоже, что до Лисина так и не дошёл юмор начальника.

— Ладно, — ещё раз громко икнув, подвёл итог Бубукин. — Завтра встречай клиента. Головой за него отвечаешь. Тоже мэр как-никак! Пусть и ночной.

— Теневой, Михалыч. Теневой!

— Да хоть теневой, хоть ночной, хоть полуденный. Но смотри у меня! Зарежешь — такой беспредел начнется! Такие разборки! Не дай бог! С этим хоть порядок есть. Все уже поделено, с властями Маракин ладит, даже с тем же Кручилиным. Отморозков приструнил, залетных отпугнул. Да, кроме того, сам знаешь их «ответные меры». В случае чего отвернут бошки. Ни мне, ни тебе не поздоровится. Так что приложи всю свою медицинскую мощь.

— Приложу, Петр Михайлович, обязательно приложу. Все продумано. Персонал классный. — Лисин с трудом снял со стены диплом в рамке, сдунул пыль. — Больница в идеальном порядке. Сами убедились! Диплом вот от «Красного Креста» намедни получили. «За заботу о пациентах». Не хухры-мухры.

— Видел, видел, — даже не взглянув на диплом, проворчал Бубукин. — А вот Гуреев твой опять жалобу настрочил. Её я тоже видел! На трех листах. И про грязь, и про суп без мяса, и про хамство медсестричек твоих «классных», как ты изволил выразиться, и про вид на помойку из окна. Про все, короче. Когда угомонится? Сколько я тебя прикрывать буду?

— Потерпи, Михалыч. Два понедельника, максимум. Грешно, конечно же, так говорить, но в легких у Гуреева одни метастазы остались. — Лисин никак не может нащупать гвоздь, чтобы повесить назад диплом.

— В мозгах у него метастазы. Ладно. Будь! — Бубукин с трудом поднимается с пуфика.

— Может, ещё разик по последней? — Лисину, наконец, удаётся водрузить на место диплом. Удовлетворённо крякнув, он возвращается к столу.

— Давай, Степан! Только по самой последней. Даже садиться не буду.

Выпивают, закусывают разломленным пополам остатком бутерброда Лисина. Тем, что с сыром. Не успев дожевать, они вздрагивают от грохота падающего вместе с гвоздём диплома «Красного Креста». Осколки стекла разлетаются по полу.

— Всё! Песец заботе о пациентах, — резюмирует главврач.

— Полный песец, — соглашается Бубукин. — Да и хрен с ней, с заботой. Поехал я. Пора.

— Позвольте уж до тачки шефа проводить!

— Провожай! Много я тебе, Лисин, позволяю. Смотри у меня.

Нетвердой походкой, поддерживая за локотки друг друга, оба служителя районного здравоохранения покидают прокуренный кабинет. Во дворе больницы Лисин вместе с услужливо распахнувшим заднюю дверцу водителем запихивают Бубукина в синий райздравовский «ниссан». Пётр Михайлович изрядно захмелел, но, тем не менее, не забывает скомандовать водителю дать прощальный «спецсигнал» и включить мигалку.

* * *

На втором, и последнем, этаже больницы, точно над кабинетом главврача располагается небольшая, метров пятнадцать — двадцать комната. Над её дверью висит выцветшая табличка — «Реанимационное отделение». Правда, войдя внутрь комнатёнки, об этой грозной табличке как-то сразу забываешь. Потрескавшиеся потолки, протертые линолеумные полы… Палата трёхместная. На одной стандартной больничной койке дремлет Александр Нефёдов — совсем еще юноша. Годков пятнадцать-шестнадцать, не более. Бледное осунувшееся лицо с капельками пота на лбу, тяжелое хриплое дыхание. На пыльном экране в изголовье тревожные всплески старенького кардиографа. Рядом на проржавелом штативе капельница с мутным раствором. Чуть правее парнишки точно такая же капельница. Её прозрачная пластиковая трубка подключена к тонкой жилистой руке Гуреева — пожилого и очень худого мужчины. Свободной рукой он что-то сосредоточенно пишет в блокноте. Иногда его нездоровый горящий взгляд ненадолго задерживается на потолке, он задумывается, шевеля губами, затем снова начинает писать. Третья койка значительно комфортнее и отделена от двух других чистой белой занавеской. Койка пуста, но ждет явно нерядового пациента. Она тщательно заправлена, в изголовье свеженький штатив с капельницей и сверкающий хромом аппарат гемодиализа. На прикроватной тумбочке рядом с портативным телевизором букетик сирени.

— Санек, спишь? — отрывается от своих записей Гуреев.

— Нет, дядя Коля. Чего? — Саша приоткрывает глаза.

— Полста вместе пишется или раздельно?

— Полста? Вместе.

— Правильно, Сашок! Вместе! — вздыхает Гуреев. — Вместе мы с Катюшей моей эти полста лет и прожили. Теперь можно считать, всю жизнь. Осталось, как доктур наш незабвенный говорит, два понедельника. Впрочем, и насчет двух — это Степашка наш даже погорячился. Уж он-то не прочь меня и пораньше в морг переправить. Знаешь? Больной на каталке спрашивает санитара: «Куда едем-то?» — «Куда, куда — в морг». — «Так я же еще не умер!» — «Так мы еще и не доехали».

Гуреев весело хохочет. Кряхтя, с большим трудом встает с кровати и, волоча за собой капельницу, подходит к окну.

— Помойка опять полная. И воняет. Пиши не пиши. Все без толку. Мух полчища. Бак драный и грязный. Как халат мой. Завтра, может, поновее привезут. Бак в смысле, не халат. Халат тот вечен, как и мухи. В нем траурный марш Шопена слушать буду. Хоть бы газончик у помойки травкой зеленой засадили. Скамеечку поставили. Кустик сирени ещё неплохо бы. Больше ничего и не надо. Увидеть и помереть счастливым. А, Сашка!

— Вон тебе сирень, дядя Коля. На тумбочке. Даже понюхать можешь. С пятью лепестками на счастье поискать.

— А чего? Поищу. Только не себе, а тебе на счастье. Тебе оно нужнее.

— Ладно, дядя Коля. На одной каталке в морг повезут. Тандемом. Тут недалече. Левее помойки.

— Эх, Саш, попадись мне тот твой подонок на иномарке. Я бы его! Левее, говоришь? Нет, не видать. Помойка, и всё!

Не расставаясь с капельницей, Гуреев подходит к тумбочке за занавеской. Нюхает букет. Внимательно рассматривает цветы, шевеля губами, пересчитывает лепестки. Открывается дверь палаты. Входит главврач Лисин.

— А где Гуреев? — Лисин удивлённо смотрит на пустую койку. — Неужели свершилось?! Доехала, значит, каталка куда следует. Я тут ему вчера анекдот один рассказал. Пока ты спал. Юморной. А где, правда, кляузник-то наш? А, Нефедов? Никак и вправду помер?