Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.

• Название: Учебка. Армейский роман.
• Автор: Андрей Геращенко
• Жанр: О войне

Бывший студент Игорь Тищенко призывается в армию и попадает в учебное подразделение связи, где его ожидает совсем иная, не похожая на гражданскую жизнь. Наряды, строевая, звания, увольнения, пилотка и погоны — новая реальность вчерашнего студента. Отрывки опубликованы в «Служу Отечеству!», сборник публицистики, прозы и поэзии, пособие для военно-патриотического воспитания молодёжи.

---

Игорь видел, что мать расстроилась, и от этого ему самому стало досадно. Все вышло настолько глупо, что Игорь никак не мог простить себе этой выходки. Он вдруг себе отчетливо представил, как Славик ехал к нему в гости несколько сот километров, а Игорь совершенно зря его обидел.

— Я не знаю, мама, как это у меня вырвалось. Нервы сдают. Ты скажи Славику, пусть он на меня не обижается. Попроси его, чтобы он пришел попрощаться, а то как-то неудобно получается.

— Скажу. Ты держись тут, Игорек. Скоро тебе должны помочь. Я постараюсь приехать еще.

Игорь проводил мать до КПП и стал дожидаться Славика. Насупившись, брат медленно шел к Игорю, подталкиваемый Еленой Андреевной. Дойдя до Игоря, Славик хмуро посмотрел ему в глаза и подал руку:

— До свидания, солдат. Служи!

— До свидания. Ты не обижайся на меня, ладно?

— А я и не обижаюсь. На обиженных воду возят! — уже весело ответил брат.

Елена Андреевна передала Игорю пакет с оставшимися продуктами, поцеловала на прощание в щеку, и вскоре они вместе со Славиком исчезли за дверью КПП.

«Вот и уехали… А в город я так и не сходил. А вокруг все то же — забор, клуб, КПП и казармы. Как будто бы никто ко мне не приезжал, а то, что было — всего лишь мимолетный сладкий сон», — думал Игорь, не отрывая взгляда от захлопнувшихся дверей.

— Эй, Тищенко! Твои тоже уже ушли? — голос Лупьяненко вывел Игоря из задумчивости.

— Ушли… Только что.

— И мои ушли. Пойдем в казарму или посидим немного в траве?

— Давай лучше в траве посидим, а в казарму всегда успеем.

Идти в казарму и в самом деле не хотелось. Солнечный, погожий вечер, легкий прикосновения ветра, шум листвы старых яблонь, в тени которых сидели курсанты — весь этот мир был слишком восхитительным для того, чтобы его захотелось поменять на затхлую, мрачную казарму. Хотелось растянуться прямо в парадке на мягкой траве, закрыть глаза и так уснуть. Но этого нельзя было делать. Стоило только курсанту попасться спящим на глаза офицеру, а того хуже — сержанту, как он сразу же угодил бы в какой-нибудь наряд или на работу. В казарму Тищенко и Лупьяненко пошли лишь перед самым ужином.

На этот раз у Игоря осталось почти все, что привезла ему мать. Но у всех всего было предостаточно, и у Тищенко взяли только яблоки. Из всего взвода только к Коршуну не приехали родители, но и он, уже успевший насытиться гостинцами других, почти ничего не взял ни у Игоря, ни у Антона.

После ужина Игорь узнал, почему Каменев и Байраков не пошли в увольнение. Оказалось, что пришел приказ не отпускать в увольнения. Естественно, что тех, кто успел уйти, вернуть было нельзя, а вот задержавшихся оставили в части.

— И как только Коха успел уйти? Он же самым последним начал собираться! — удивленно сказал Игорь Антону.

— Он, наверное, чувствовал. А если серьезно, то Кохановский просто боялся, что Гришневич может передумать. А Каменев и Байраков были уверены, как слоны, вот и прощелкали свое увольнение, — пояснил Лупьяненко.

К вечеру стали возвращаться из увольнений. Первым пришел Кохановский, неся в руках два больших пакета. Почти сразу же за ним пришел Гришневич.

— Эй, Кохановский, почему меня не подождал. Вместе бы пришли, — окликнул его сержант.

— Я вас не видел, товарищ сержант.

— Плохо смотришь. А что это у тебя в пакетах?

— Тут яблоки, печенье… Разная еда, — смущенно ответил Кохановский.

— Что? Целых два пакета с пайкой?! — Гришневич театрально широко раскрыл глаза, изображая страшное удивление.

Курсанты уже сообразили, что он хочет подшутить над Кохановским, и подошли поближе, стараясь не пропустить предстоящее представление. Гришневич был в хорошем настроении и, вместо того, чтобы разогнать взвод, воодушевился присутствием курсантов и продолжал плести сети вокруг простодушного и ничего не подозревающего Кохановского:

— Слушай, Кохановский, а ты знаешь, что пайку нельзя на ночь оставлять?

— Так точно.

— И куда же ты все это денешь?

— Дык я съем, товарищ сержант.

— Дык, а вдруг ты лопнешь? — передразнил Гришневич, и взвод взорвался оглушительным смехом.

Заслышав шум, из своего угла пришел Шорох, но не стал вмешиваться в разговор, а встал чуть в стороне, облокотившись на колонну.

— Так лопнешь ты или нет?

— Никак нет.

— Что — желудок слишком большой?

— Никак нет. Ведь я не один есть буду, а вместе со взводом.

— А нас с младшим сержантом Шорохом угостишь?

— Так точно.

— Хорошо, что угостишь. Ну, как, хорошо в увольнении? Баб красивых видел?

— Не. Мы все с мамой и батькой ходили, не до баб было, — серьезно ответил Кохановский и этим еще больше рассмешил взвод.

— Иди, раз не видел.

Кохановский уже собрался уходить, но Гришневич его остановил и уже серьезно спросил:

— Замечания были?

— Никак нет.

— Докладывать надо, Кохановский.

— Виноват.

— А как же ты честь отдавал, если у тебя обе руки были заняты.

— А я в одну оба пакета брал.

— Молодец — находчивый солдат. Ладно, иди и разбирайся со своими пакетами, — отпустил Кохановского сержант.

Тищенко с завистью смотрел на возвратившихся из увольнения и вновь начал жалеть о том, что не смог сходить в город. За этими мыслями его застали пришедшие в гости Мухсинов и Хусаинов.

— Что, мат к тэбе приезжаль? — спросил Мухсинов.

— Приезжала. И брат младший тоже был.

— Скоро в армия?

— Ему? Да нет — еще шесть с половиной лет.

— А у меня брат следующий год пойдет.

Тищенко еще некоторое время поболтал с казахами, а потом сообразил, что они пришли не совсем просто так. «Ну и тормоз же я!» — разозлился на себя Игорь и предложил им яблоки и конфеты:

— Бери, Кенджибек, угощайся. И ты, Хусаинов, тоже бери — не стесняйся.

— Спасибо, — дружно поблагодарили казахи и без лишних разговоров взяли угощение.

Немного посидев, они собрались уходить.

— Мы уже пойдем. Пора — скоро проверка, — пояснил Мухсинов.

— Пока, приходите еще.

Казахи ушли, а Игорь подумал, что у него очень странные отношения с Хусаиновым. Тищенко почти никогда с ним не разговаривал, но Хусаинов, как тень, всегда приходил вместе с Мухсиновым. То ли Хусаинов был просто неразговорчивым, то ли плохо говорил по-русски, но в любом случае из него почти невозможно было вытянуть больше двух-трех слов. Мухсинов и Хусаинов были из одного колхоза, поэтому очень сдружились в учебке. К тому же казахов в роте больше не было. Игорю было приятно, что он угостил своих товарищей. «Родители у них за тысячи километров — кто им что привезет? А так они хоть яблоки и конфеты попробуют». Правда, конфеты можно было купить и в магазине, но это было бы уже совсем не то.

В этот вечер Игорь ложился спать уже совершенно другим человеком — человеком, принявшим военную присягу. Присяга должна была многое изменить в жизни Тищенко, и он уснул с надеждой на лучшее.

Глава двадцатая Утренний осмотр

Тищенко не любит утренние осмотры. И не зря, потому что получил подворотничком по морде. Как едва не подрались курсант Абилов и прапорщик Атосевич. Лупьяненко неожиданно узнал кличку Гришневича. Улан — снова лучший, а у Тищенко проблемы с печатанием. Байраков лишается должности «секретчика». Тищенко обнуляет шифр. Что такое «ДЛБ» на языке ЗАС-телеграфистов.

Утренний осмотр. С этими словами у каждого, кто прошел учебку, связаны самые неприятные воспоминания. Осмотр, словно нарочно, проходит так, чтобы еще раз унизить курсанта и еще раз максимально нивелировать его личность (если она, конечно, еще сохранилась к этому времени). Взрослые восемнадцатилетние парни специально ставятся в положение нашкодивших детей, ожидающих решающего слова своего воспитателя. Причем воспитатель — почти ровесник, но через пару недель службы уже никто не обращает на это внимания. Кажется, что сержант старше тебя не на год, а на добрый десяток. Да и сержант не против лишний раз продемонстрировать себя в качестве полубога. На утреннем осмотре проверяется почти все. При желании сержант может проверить даже нижнее белье.

Тищенко с большой неприязнью относился к утренним осмотрам и теперь, стоя в строю на территории спортивного городка, мучительно вспоминал, не забыл ли он чего-нибудь: «Сапоги вроде бы блестят, хэбэ — чистое. Что еще? Нитки в пилотке? Вроде бы есть, а может, и нет. Пряжка немного тускловатая… Но это еще полбеды — только бы подворотничок не заметил! Главное — не волноваться и не раскрывать его слишком широко. Хорошо, если бы Гришневич еще у кого-нибудь воротничок забраковал…». Эгоизм помыслов Игоря объяснялся тем, что сержант обычно отводил душу на уже попавшемся ему курсанте, и остальным приходилось легче. Но сегодня Гришневич был явно не в духе, и курсанты ожидали «репрессий».