Василий Голышкин - Лёшка

• Название: Лёшка
• Автор: Василий Голышкин
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: О войне
• Год: 1979

Цикл рассказов «Приключения юных мстителей» посвящен пионерам-партизанам, героям Великой Отечественной войны. Действие повести «Я, Лешка, рабочий класс» происходит в наши дни: автор прослеживает, как развивается в подростке, юноше его призвание в жизни — труд рабочего-пекаря.

---

Я сдался, и они убежали ваять «жаворонков». С мелкоштучными была запарка.

В конце работы меня позвали к директору. Я постучался и вошел. Весь «многогранник» в сборе. Как тогда, когда разбиралось заявление Ульяны-несмеяны об увольнении. Я сел слева от директора, поднял глаза и увидел своего бригадира. Она сидела наискосок от меня, и неестественная пунцовость на ее лице сменялась столь же неестественной бледностью.

— Что с ней? — шепотом спросил я у кадровички.

Та вздохнула, как о потерянном, и шепотом ответила:

— С бригады снимают…

Я не дослушал кадровичку и вскочил с места. Как я ораторствовал, защищая своего бригадира!.. Как возмущался!.. Как соловьем заливался!.. Как разорялся, протестуя против того, что ее лишают бригады!.. Как красноречиво доказывал — в запальчивости, в обиду им, поднявшим руку на моего бригадира, — что если и есть среди всех нас тот, кто достоин высших степеней отличия, то это Варвара Исмаиловна, наш бригадир, наш друг и брат…

На «брате» я поперхнулся, сообразив, что оговорился, но сил продолжать не было, и я, не исправив сказанного, опустился на стул. Поднял глаза и зажмурился, ослепленный директорским сиянием. Он светился весь — вместе со своей лысиной — и кивал мне, как видно благодаря за сказанное. Что за черт?

Директор встал и с удовольствием развернул плечи.

— Комсомол высказался, — сказал он, — кто против предложения комсомола?

— Какого предложения? — встрял я.

— Чтобы оставить вам бригадира, — мимоходом бросил директор. — Все против? В таком случае проходит предложение треугольника. Варвара Исмаиловна, принимайте ключи!

— Какие ключи? — метался я от соседа к соседу. — От чего ключи?

— От производства! — услышав меня, весело отозвался директор. — Знакомься, Варвара Исмаиловна, заведующая производством!..

Я, наверное, расцвел, как роза, потому что в лице и во всем себе почувствовал радостное жжение.

Весь стол потянулся к Варваре Исмаиловне. Но директор постучал, и все угомонились.

— Ваше предложение, — спросил директор нового заведующего производством, — кого вместо себя?

Моя мысль заметалась в поисках возможной кандидатуры. Интересно, гадал я, совпадет она с той, которую назовет Варя, или нет?

— Братишка! — сказала Варя, и я встал, решив, что она хочет со мной посоветоваться.

— Я — Братишка, — сказал я, но Варя и бровью не повела в мою сторону. Она смотрела только на директора и отвечала только ему.

— Бригадир — Братишка!

Да что она, с ума сошла, что ли? Глаза мои забегали. Я, как тонущий, молил о спасении и ни в ком не находил участия. Нет, кажется, кто-то кинул круг.

— Молодо!

Кадровичка! Я собирался ухватиться за спасательный снаряд, но директор тут же отвел его в сторону.

— Молодо, — сказал он, — но не зелено. Что же касается молодости, то, между нами женщинами говоря, ранний овощ дороже ценится. Принимай бригаду, Братишка! Это не просьба. Это уже приказ!

Уходя, я спросил об Ульяне-несмеяне.

— Уволена, — сказал директор, — согласно второй личной просьбе. Вот… — и он протянул телеграмму: «Прошу трудовую книжку Хабаровск востребования. Стрючкова». — Ишь ты, на слове «выслать» и то сэкономила.

…Дни, как годы. У каждого своя судьба. Это я не вообще о днях. А о днях своей личной жизни. Иногда они у меня безоблачны. Порой в одном лице дня и хмурость и веселость сразу. А бывает — сплошной мрак. И по событиям день дню не ровня. У иных их густо, а у другого пусто. Взять тот, который описываю. С утра, казалось, день так и пройдет, не проявив себя ничем из ряда вон выходящим. А он под конец кое-что приберег и на ночь еще оставил.

Проходная провожала нас, ночную смену, Государственным гимном. Июльская ночь, гася облаками звезды, заваливалась спать и слушала на сон грядущий радио. Телефон в проходной вдруг вскипел, как чайник, и пошел греметь, захлебываясь звоном. Вахтер снял трубку и, не дослушав, потому что трубка продолжала говорить, протянул мне. «…едленно к директору», — уловил я и спросил у вахтера:

— Кого?

— Тебя, — с уважением к голосу в трубке ответил вахтер, и я пошел.

Директор был один. Сидел, подперев голову руками, и не сводил глаз с какой-то бумаги. Протянул мне. «Акт технического предупреждения», — глазами прочитал я и, схватив все сразу, уяснил суть. Какой-то Мордовин, грозя дирекции аварийной ситуацией, требовал «остановить конвейер печи номер один для профилактического ремонта цепей».

— Мордовин? — я вопросительно посмотрел на поникшего директора.

— Инженер по безопасности, — сказал директор. — Уволился по собственному… Без меня. Суть не в нем. Суть в предупреждении. — Директор со значением посмотрел на меня. — Печь номер один!.. Выйдет из строя и…

— И атака захлебнется, — вслух грустно произнес я то, о чем подумал про себя.

— Фланги, в крайности, поддержат, — лениво возразил директор, думая не об атаке, а о чем-то другом. — Можайцам, не то москвичам челом ударим. Напекут, не откажут. Не в том дело…

— А в чем? — удивился я.

— В том, — сказал он, — почему этому акту о техническом предупреждении хода не дали?

— Наверное… — гадал я, растягивая ответ, — наверное, потому, что вас не было!

Он горько усмехнулся:

— Ждать пожарных, когда дом горит… Сидеть и ждать сложа руки… Да от огня подальше… Чтобы вместе с домом не сгореть… Нет, Братишка, в здравом уме это невозможно! При одном, правда, исключении. Если хочешь, чтобы дом все-таки сгорел… Я его где, акт этот, нашел? В столе, в нижнем ящике, куда и заглядывать не думал. Случайно напал. Потерянное искал, а нетерянное нашел. Как ты думаешь, кто и зачем его там укрыл? И зачем не оригинал, а копию? Подписанную, но копию. А где же оригинал?

Я не встревал, догадавшись, что Иван Иванович рассуждает сам с собой. И о том догадался, кого он имеет в виду: Ульяну-несмеяну. Только она, «Калиф на час», могла принять и укрыть «Акт о техническом предупреждении» в столе у директора. Ну а с какой целью, тут и дураку ясно: чтобы подвести директора под монастырь.

— Где же оригинал? — сам у себя переспросил директор и сам же себе ответил: — А в Управлении хлебопекарной промышленности. У К. С. Воронкова. Уверен. Ему меня не впервой по жалобам Стрючковой донимать. Загремит конвейер, а он тут как тут с актиком: почему пренебрегли?

— Я бы Стрючкову за бока, — осмелился предложить я.

— Ты же знаешь, — отмахнулся директор. — Хабаровск… до востребования… Найди ее по этому адресу, попробуй. А найдешь, что толку? «Знать не знаю. Я этого акта и в глаза не видела». Соврет — недорого возьмет.

— Тогда и я не знаю, — сказал я, расписавшись в своем бессилии. — Не знаю, что делать…

— Не скромничай, Братишка! — Иван Иванович погрозил пальцем. — Знаешь! И всегда знал. В октябрятах знал, в пионерах знал, из пионеров в комсомол принес…

— Знал? — удивился я. — Всегда знал, что делать?

— Знал… И сейчас знаешь, — сказал Иван Иванович и, смиряя бас, вдруг запел: — «Приказ — голов не вешать!..»

— А, это! — просиял я. — Это да, знаю. Приказ точный. А чем обеспечим, чтобы по голове не получить?

Иван Иванович как лопату поднял ладонь и заломил один палец:

— Конвейер на профилактику, раз! — Заломил второй: — Гонцов в Можайск, два! — Заломил третий: — Комсомол на субботник, три. Затем и вызвал. Варяги варягами, помогут — спасибо, да мы не вольные туристы, чтобы у моря погоды ждать. Выйдем в ночь, на субботник, и вручную, как ту репку, вытянем план! Ты за комсомол в ответе, партком и завком — по своим линиям, я — за интеллигенцию! — Он вдруг поник и задумался. — Нам бы призыв какой!..

— Есть призыв! — еще не веря в то, что пришло в голову, воскликнул я. — Призыв вот какой: «Товарищ! Завтра — субботник. Если не можешь, не приходи. Мы не обидимся. Если можешь, приди и помоги заводу. Ему трудно. Комитет ВЛКСМ».

— А что? Одобряю. Согласуй с комитетом, и «по местам стоять».

Я уже знал: директор с детства любитель морского чтения, отсюда и морские словечки.

Из проходной мы вышли вместе и, попрощавшись, потопали каждый в свою часть света, он — на восток, я — на запад.

Я шел и думал о Кате. Как она там у мамы, и скоро ли мы увидимся? Письма, которые она мне изредка писала, были как нераспустившиеся ромашки. То ли она не раскрывалась, то ли стеснялась своей откровенности. А может… Думать об этом не хотелось, но я не остановил мысль: «Может, и я, как Кануров, уже ничего для нее не значу?» Захотелось вдруг остановиться и по-щенячьи излить свою тоску луне. А она — вот она, висит над самой головой медово-пшеничным ломтем и дразнится: укуси попробуй! И звезды-лакомки роем вокруг. Так и кажется, налетят на луну, как пчелы, и растащат всю по небесным ульям.

Звезды… По ним когда-то предсказывали судьбу. Звезды, звезды, дайте понять, скоро ли я увижу Катю? Молчат, не отвечают. Что им до Кати! Что им до меня! Да и не знают они ничего про нас, даже того, что спустя всего три часа я сломя голову буду мчаться по этой дороге обратно на завод!