Анатолий Афанасьев - Сошел с ума

• Название: Сошел с ума
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Издательство: Мартин
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1999
• ISBN: 5-900033-88-0

В романе «Сошел с ума» сюжет уводит читателя в мир жестокого насилия и преступных разборок, в мир, где только любовь помогает человеку остаться человеком.

---

Если выражаться мягко, Катя не совсем адекватно воспринимала реальность. Что ж, это бывает. Яблоко от яблони недалеко падает.

— Если не секрет, в каком качестве ты с ним поедешь? Секретарша? Любовница?

— Разве это важно? В каком захочет, в таком и поеду. Хоть в качестве чемодана. Я ему раба, и он это знает. Я счастлива быть его рабой. Ты не понял, папа. Это необыкновенный человек. Я горжусь, что он меня выбрал из всех остальных.

— А вдруг он передумает и оставит тебя здесь?

— Он не передумает.

— Давай допустим такую возможность в порядке версии.

В бессмысленном, материном, взгляде зажегся опасный фанатичный огонек. С глубокой убежденностью ответила:

— Тогда умру.

— Что ты мелешь, Катька!

— Да, папочка, это так. Что-то со мной произошло ужасное, какое-то волшебство. Я совершенно точно знаю: без него не проживу дня. Да и зачем? Какой смысл жить без него?

— Как это зачем? Разве мало на свете такого, ради чего стоит жить? В конце концов, есть другие мужчины. Чем уж так плох Антон? Он любит тебя, он…

— После Эдуарда нельзя быть ни с кем.

У меня возникло сильнейшее желание отвесить ей оплеуху, но я этого не сделал. Бить сумасшедшего, ребенка и калеку — одинаковый грех. Здесь все это сошлось в одном лице.

— Спокойной ночи, — сказал я.

— Спокойной ночи, папочка. Ты не волнуйся, Эдуард меня любит. Не меньше, чем я его.

— Он так сказал?

— Разве об этом обязательно говорить? — лукавый, тихий, идиотский смешок.

Я прикрыл дверь, но не удержался, заглянул в щелочку. Катя замерла в той же позе, склонясь над картами, устремив невидящий взор поверх свечного пламени. На милом родном лице счастливая улыбка.

Я догадывался, зачем Прасковья Тарасовна побежала в церковь. Она надеялась умолить Господа об отсрочке. Но какая может быть отсрочка, если курок в руке дьявола уже взведен.

32. ТРУБЕЦКОЙ (Продолжение)

Посреди ночи разбудил тонкий, пронзительный плач. Сначала во сне, потом наяву. Катя звала на помощь. Я и не сомневалась, что позовет.

Стараясь не потревожить Полину, тихонько сел и спустил ноги на пол. Но уйти от Полины тайком не удалось.

— Может, не стоит? — мягко спросила она.

— Но ты же слышишь?

— Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Я знаю.

— Что ж, чему быть, того не миновать. Мне глупо вмешиваться.

— Тебя никто и не просит.

Ночной дом поскрипывал древесными суставами, словно большая лодка, плывущая по глубокой воде. Комната Трубецкого располагалась в противоположном крыле. Босиком, по темному коридору, я прокрался к самой двери, не встретив никаких препятствий. Изнутри доносились два голоса — мужской, раздраженный, и женский, умоляющий. Поторкался, дверь приоткрылась. Сцена такая: разобранная постель, край темно-вишневой портьеры, золотистый ковер на полу. Действующие лица — Трубецкой и моя Катенька. Оба ко мне в профиль, увлечены разговором и на открывшуюся дверь не обратили внимания. Освещение интимное: откуда-то снизу, как от костра, багряные блики. Трубецкой с сигаретой в руке, в пижамной куртке сидел на кровати, перед ним на ковре, на коленях — голая Катенька в позе молящейся жрицы. Давно не видел дочь голой: красивая женщина и будто чужая. Хорошо развитая грудь, плоский живот, длинные, с полными бедрами, сломленные в коленях ноги, светящаяся нежная кожа. Античная статуэтка в восточном духе. Говорящая.

— Ударь еще, если хочешь!

Трубецкой не заставил себя ждать: лениво отвесил оплеуху, отчего Катина голова на длинной шее мотнулась, как подсолнух.

— Еще! — потребовала она. Получила еще. После чего склонила головку и поцеловала его колено.

— Может, хватит? — с ледяной скукой процедил Трубецкой. Самое время было мне вмешаться, но я никак не мог перебороть оторопь.

— Ты же видишь, — сказала Катя, — я послушная. Я твоя тень. Никаких жалоб, никаких упреков.

— Все потаскухи одинаковые, — объяснил Трубецкой. — Пока бьют — послушные. Потом норовят укусить.

— Ты прекрасно знаешь, я не потаскуха.

— Кто же ты? Дева Мария? — его удивление было искренним. Тут я как раз вошел в комнату.

— Оставь, Эдуард! Она же совсем ребенок.

Обернулись одновременно: Трубецкой с улыбкой, Катя — в ярости.

— А-а, папаня пожаловал! Вот и отлично, Послушай, Мишель, забери свою сучку отсюда. Спать не дает. А я, честно признаюсь, малость притомился сегодня.

— Уходи! — истерически выкрикнула Катя. — Уходи, отец! Это тебя не касается. Сами разберемся.

— Почему же сами, — возразил Трубецкой. — Понимаешь, Мишель, взбрело ей в башку, что я должен ее куда-то увезти. Не отрицаю, возможно, что-то такое я обещал в приступе похоти, так объясни, что это ничего не значит. Надоела, ей-Богу, со своим нытьем.

— Она же совсем ребенок, — повторил я машинально, словно надтреснутая пластинка.

— Тут ты ошибаешься, старина, — он словно даже обиделся. — Ну-ка, телочка, покажи, на что способна. Чему тебя дядя научил.

Катя медлила лишь мгновение, потом показала. Потом обернулась ко мне с торжествующим лицом, старательно вытерла губы ладонью.

— Видишь, Мишель. Все умеет. Тем не менее, забирай! Финита! Девочки, мальчики — спать пора!

Он был или в сильном подпитии или чего-то накурился, но глядел зорко, выжидающе. Развлекался. Я не испытывал к нему ненависти, но и не боялся его.

— Когда-нибудь, Эдичка, — сказал я, — тебе за все придется ответить. Хотел бы я при этом присутствовать.

— В чем же дело, старина? — он глядел задумчиво, выходя из загадочного транса. Затянулся сигаретой, дым выпустил Кате в нос. Потянулся, пошарил в верхнем ящике тумбочки — и бросил мне под ноги пистолет. Небольшой, размером с мужской кулак. Я нагнулся и поднял оружие с ковра. Изящная штуковина удобно легла в ладонь, отяжелила кисть.

— Попробуй, — подбодрил Трубецкой. — Вдруг получится. Не все же тебе книжки писать. Видишь там курочек? Наберись мужества — и пальни. Рассчитайся за поруганную дочерину честь.

— Не только за нее.

— Конечно. Я помню. Еще за психушку.

— И еще за Зинаиду Петровну.

— Ее не знаю, но все одно. Пали! А то скука такая сегодня, дышать нечем.

— Папочка! — завизжала Катя и поползла ко мне.

А что — папочка? Я нажал курок. Минутная вспышка, импульс, но поправить уже было ничего нельзя. Пуля вошла ему под правый глаз и пробила аккуратное отверстие. Немного потренироваться — и буду снайпером.

Трубецкой посмотрел на меня с уважением.

— Все-таки смог. Молодец, Мишель!..

Он встал и направился ко мне. Кровь причудливой струйкой протекла по щеке и юркнула под ворот пижамы. Он спешил убить меня, но споткнулся о ползающую по полу Катеньку и опрокинулся на пол.

— Надо же, — пожаловался снизу. — Ноги отказали. Первый раз в жизни. Что же ты натворил, Мишель?

— Завалил зверя, — сказал я и швырнул пистолет. — Стреляй теперь ты.

Он не стал стрелять. Расположился поудобнее на спине, сомкнул пальцы на груди и в глубокой усталости закрыл глаза. Катя облепила его руками, ногами, гладила, тормошила и вдруг, тяжко охнув, поникла. Я взял с кровати простынку и прикрыл ее голизну. Подумал: ничего, пускай полежат.

Неслышно появилась Полина, куталась зябко в халат:

— Что, Миша? Теперь доволен?

— Может, он живой?

— Да нет, похоже, дошутился Эдичка.

Прошла к тумбочке, достала оттуда кипу бумаг, уселась на кровать и стала их разбирать у себя на коленях. Что-то искала. Я был в такой прострации, как человек, который не спал несколько суток и которого заставляют решать логарифмическое уравнение. Ничего не чувствовал, кроме лютой тоски.

В комнату тем временем подоспел еще народ. Пришли Лиза и Прасковья Тарасовна. Чуть позже возник водитель Витек, почему-то в накинутой на плечи солдатской шинели. Все вели себя тихо, мрачно, с приличествующей моменту неторопливостью. Никто не блажил, не плакал. Никто ничего не выяснял, словно произошло что-то такое, что каждому было заранее известно.

Лиза опустилась на колени и потрогала у Трубецкого жилку на шее.

— Дышит, — сказала неуверенно.

Вдвоем с Прасковьей Тарасовной они разъединили влюбленных. Катя уже приходила в себя: веки затрепетали. Полина оторвалась от бумаг:

— Витя, быстренько позвони Григорьеву. Пусть немедленно приедет.

Витек молча вышел.

— Может, «скорую» вызвать? — предложил я. Мне никто не ответил. Катя зашевелилась и села. Озиралась, точно в лесу. Увидела Трубецкого. Струйка крови у него на щеке застыла, он чему-то улыбался. Я догадывался — чему. Наверное, его забавляла ситуация, в которой он оказался. Беспомощный, никому не опасный.

— Это ведь все неправда, да? — спросила Катя. Ей тоже никто не ответил. Я помог ей подняться и повел к двери, мы вышли в ярко освещенный коридор. Дошли до ее комнаты. Она не сопротивлялась. Я уложил ее в постель, укрыл одеялом, присел на краешек кровати.