Роберт Твиггер - Злые белые пижамы

• Название: Злые белые пижамы
• Автор: Роберт Твиггер
• Жанр: Спорт

---

Наша квартира находилась в обветшалом блоке под названием Фуджи Хайтс, месте специфических ароматов, плохих звонков, китайских и корейских иммигрантов, квартала сектантов Сока Гаккай, которые приставали с разговорами к вновь прибывшим и разглагольствовали об обращении в их особенную и государственную Буддистскую веру. Также там был маленький мальчик, который носил прозрачные наполненные воздухом в подошве сандалии со встроенной пищалкой — писклявые игрушки на каждой ноге, он топал не прекращая по балконному проходу, который располагался над нашей входной дверью, не осознавая, возможно, что он обладал самым раздражающим изобретением, известным человечеству. Фудзи Хайтс было невысоким строением, и не в виде горы Фудзи, это были тридцатилетние бараки для утомленных рабочих, работящих муравьев чудесной японской экономики, которые все съехали отсюда в совершенно новые многоквартирные дома с подземной стоянкой, оставив прежние квартиры нищим и иностранцам, которые не возражали против стиральной машины с вертикальной загрузкой, стоящей за передней дверью. Интерьер был темен, окна загораживали огромные многоэтажки с обеих сторон. У нас было две комнаты, каждая 3 на 3,6 метра, или, на японский манер измерять помещения, они были обе размером в шесть циновок.

Циновка — традиционная мера для помещений в Японии, приблизительно в один метр шириной и в два длиной. Большинство комнат были выложены циновками, сотканными из татами, немного эластичного покрытия из рисовой соломы. Одна из наших комнат была выложена шестью циновками татами, в другой был износившийся линолеум. По сравнению с Тессю, самураем-поэтом девятнадцатого столетия, которым я восхищался, мы были богаты. Ему принадлежало помещение всего лишь в три циновки — одна циновка предназначалась для размышления, другая для гостей и третья для его жены и него самого.

Комната с татами была спальней и местом скопления книг. У нас была почти тысяча книг, сложенных у стен аккуратными стопками Крисом, который был заядлым книжным покупателем. Толстый Фрэнк предпочитал заимствовать или «находить» свои книги. Все мы воспринимали чтение как необходимое занятие, как прием пищи; Фрэнк потратил много времени на оба способа поиска книг, таким образом стопки книг становились все выше и выше. Мы должны были соблюдать осторожность, когда ложились спать, чтобы стопки книг не обрушились бы на нас. Каждую ночь мы разворачивали футоны и спали на полу. Каждое утро мы сворачивали их и хранили в углу.

Другая комната была кухней и столовой. Доступ к модульной оранжевой пластмассовой ванне был из кухни, к плохо работающей уборной тоже. У нас было много электронных приборов, которые Толстый Фрэнк выбрал из барахла, выброшенного другими людьми. В Японии подбор мусора очень хорош, потому что люди не имеют достаточно свободного места для хранения старых магнитофонов и телевизоров, когда они заменяют их на новые. Таким образом они часто выбрасывают вещи, которые все еще работоспособны. Толстый Фрэнк негодовал, видя, что хорошие товары длительного пользования пропадают впустую, поэтому он приносил их домой и хранил в своей части комнаты. Спустя несколько дней хранения, мягко акклиматизируя нас к новому уменьшению пространства, он пускал их в общественное пользование. Мы располагали двумя факсами, оба были немного поврежденные, один был пригоден для отправления факса, другой для приема. Два видеомагнитофона — один плохо перематывал вперед, другой плохо мотал назад. Два или три кассетных магнитофона. Два компьютера. Два автоответчика. Наши мнения разделились, когда у нас появилась возможность заполучить микроволновку. Крис чувствовал, что это только больше подтолкнет нас к потреблению японской суррогатной пищи — одноминутной лапши, дружеских гёза быстрого приготовления (начиненных чесноком пельменей) и повторно разогретого якитори (цыпленка на вертеле), от немого человека-якитори, магазин которого располагался на один блок дальше нашего.

Нашей единственной раскачкой в физических упражнениях была стрельба по медлительным тараканам-монстрам, которые кишели в Фуджи Хайтс, из точных копий пистолетов Luger BB. Крис вообще не одобрял этого: «Это даст отрицательный результат — умирающий таракан выделяет гормон, который предупреждает остальных, чтобы они скрывались».

Я чувствовал, что теряю контроль над своей жизнью, что я быстро увядаю, становясь пассивным пятном с ценностью существования, стремящейся к нулю. Другие мои заботы были достаточно унылы: тот факт, например, что мне было тридцать и я был никуда не годен и еще, к тому же, жил с двумя другими парнями, которым также было по тридцать и они также были никуда не годны. Факт, что у меня не было постоянной работы, постоянной подруги или даже хотя бы твердой руки, из за всего того кофеина и никотина, бегущего по моим венам. Факт, что кто-то недавно украл крышку от нашей стиральной машинки, которая, будучи расположенной за пределами квартиры, была особенно уязвима для преступления. Стиральная машинка, из которой убегала холодная вода, была не в состоянии отстирать дочиста воротники моих рубашек, вынуждая меня бросать тень на эту чувствительную к грязи нацию, японская промышленность производила скверные стиральные машинки для домашнего пользования.

Единственным возможным образом жизни в таких тесных условиях была общежитие. Мы ели вместе, мы спали в одной комнате, мы выходили дружно из дома. Если когда-либо случалось, редкий раз, что к кому-то должна была придти подруга, то мы договаривались «отсутствовать», чтобы предоставить несколько часов уединения. В конце концов мы знали мысли друг друга, заканчивали предложения друг за другом и читали почту друг друга. Это было так, словно тесные условия вынудили три личности сплотиться в одну, что было единственным средством выживания.

Наше самонавязанное страдание было логичным. Частично это было из-за высокого прожиточного минимума в Токио, частично потому, что Толстый Фрэнк не могу устроиться на работу. Маятник качнулся в другую сторону касательно иранцев в Японии, и ему было невозможно найти работу с его мутным статусом визы. Ранее великодушное визовое соглашение с Ираном дало возможность заполонить Японию более чем миллионом иранцев. Они были необходимы первоначально, чтобы снизить статус низкооплачиваемых работ. Теперь здесь было слишком много иранцев и японцы видели в них проблему. Проводились периодические компании «зачистки», когда полиция налетала на определенную станцию и арестовывала для высылки любого иранца без действующей регистрационной карты иностранца.

У Криса также был трудный период в жизни. К нему обратился издатель с предложением написать рискованное руководство по изучению японского языка, озаглавленное как «Секспертиза японского языка за семь дней». С подлинным усердием ученого Крис налег на предмет столь плотно, что даже японский порнорежиссер, которого он усердно расспрашивал, был смущен непоколебимой непристойностью словаря. Крис любил напоминать ханжески, что первая изданная работа Артура Кёстлера была сексуальной энциклопедией. Как ведущий специалист Крис раскрывал примеры диалогов и удобных фраз для всего, от торговли садо-мазохистскими резиновыми фетишами до пятнадцати синонимов на японском женских наружных половых органов. По шкале вкусов от A до Z «Секспертиза» была на Z. Издатель в конечном счете отступил, и не поменял решения даже после того, как Крис согласился выкинуть статью о скотоложестве. Крис потратил много неоплачиваемых часов, исследуя «Секспертизу», и наши средства пришли в полный упадок.

Несмотря на фиаско с «Секспертизой», Крис сохранял свою роль лидера в Фуджи Хайтс, показывая виртуозную компетентность, которая проявлялась регулярно при нас, что не позволяло нам никогда терять веру в него. Во время одного продолжительного спора после того, как свет уже был выключен, между Толстым Фрэнком и мной о невозможности отжиманий на одном пальце, Крис вздохнул, включил боковое освещение и отжался пять раз, что ошеломило нас и ввергло в молчание.

Мой путь в Японию начался с мечты о побеге. В то время, в Оксфорде я получил престижную награду в области поэзии — Ньюдигейт. Cписок обладателей награды включал Оскара Уайльда, Джона Рёскина и Мэтью Арнольда, это убедило меня в том, что я либо ПОЭТ, либо ПИСАТЕЛЬ. Эта призрачная амбиция протащила меня через ряд тупиковых работ. Различные бизнес схемы бальзаковской путанности все глубже загоняли меня в финансовую дыру, из которой сложно было вернуться в мир кредитных рейтингов и высокооплачиваемых договоров. Все написанное мной я либо публиковал сам, либо оно было журнально-поверхностным, деньги шли к моим более успешным собратьям.

Единственным моим достижением в тот жизненный период был поход в одиночку по Пиренеям от Средиземного моря до Атлантического океана, на расстояние семисот километров. Некоторые участки я шел днями в разреженном воздухе, не встречая ни единой живой души; и там, вдали от города, у меня мелькнула мысль бросить все. Но питаться воздухом я не мог, мне нужно было как-то зарабатывать на жизнь.