Робер Бобер - Залежалый товар

• Название: Залежалый товар
• Автор: Робер Бобер
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-7516-0725-8

Проза Робера Бобера, несомненно, представляет собой яркое явление в современной французской литературе. Между тем русскому читателю это имя до сих пор неизвестно. Издательство остановило свой выбор на последней книге автора.

В этом произведении наиболее органично сочетаются лучшие черты французской прозы с горьковатой иронией еврейской мудрости, которой проникнут роман (ибо подлинно французский писатель Робер Бобер по происхождению польский еврей). В романе на удивление живо и поэтично воссоздана атмосфера издавна любимого российским читателем Парижа 50-х годов.

Можно с уверенностью утверждать, что эта добрая и мудрая книга подарит каждому праздник.

---

Рафаэль знал. Он даже уточнил, что Лео Френкель, почти его однофамилец, но с «е» вместо «а», вероятно указывающим на его венгерское происхождение, был в то время депутатом XIII округа, в котором расположен бульвар Огюста Бланки.

— В моей семье уверяли, — добавил Рафаэль, — будто он кузен моего дедушки Вольфа Лейба. Никто с уверенностью не знает, была ли у них возможность встретиться, зато всем известно, что высланный в Лондон как член I Интернационала, он был связан с Карлом Марксом.

Как бы продолжая разговор, Дени, который шагу не делал без своего концертино, запел «Красный холм» Монтеюса, его подхватили, а потом хором затянули «Время вишен».

Все более удаляясь от разговоров о театре, Рафаэль позволил себе задать актерам несколько вопросов об их детях. Почти сразу кто-то заговорил о собственном детстве.

Под наплывом внезапно подступивших воспоминаний Лотта, которая тоже была здесь, но до сих пор молчала, поведала голосом, вроде бы лишенным ностальгических ноток, кое-что о своем отрочестве, чего Рафаэль не знал.

— Венские обыватели были влюблены в музыку, почти все молодые девушки учились играть на рояле. И я, как все. Моя мама очень прилично играла и начала учить меня. Она считала, что у меня к этому талант, и нашла мне настоящего преподавателя, с блистательной репутацией. Он прослушал меня и согласился взять в ученицы. Мои родители познакомились с ним в одном из тех многочисленных в Вене мест, где можно пить шоколад и слушать музыку. В тот день они много говорили о Гофманстале[9], они восхищались им, они считали, что никогда прежде столь молодой человек не проявлял такого мастерства во владении языком.

Мои родители думали, что я еще слишком мала, чтобы в одиночку ездить на трамвае, поэтому мама всегда провожала меня к преподавателю. Потом, на мое тринадцатилетие, поддавшись моим просьбам и в поощрение моих успехов, они подарили мне велосипед.

Однажды, когда я сыграла отрывок, над которым долго работала, к моему удивлению, лицо учителя исказила легкая гримаса:

— Великолепно, Лотта. Но знаете ли вы, что такое ритм вальса?

— Раз-два-три.

— Раз-два-три? Вы уверены, что именно так, раз-два-три, раз-два-три?

— Да, раз-два-три, раз-два-три.

— Послушайте как следует: здесь коротко между раз и два, потом пауза между два и три, потом снова пауза между три и раз, и опять сначала: раз-два… три… Раз-два… три…

Он уже собирался показать мне это на рояле, но вместо этого спросил:

— Вы когда-нибудь танцевали вальс?

— Нет…

— Mein Gott! Но как же можно играть, если вы еще не танцевали? Вам никогда не показывали?

И, не дожидаясь ответа, учитель выбрал пластинку и поставил ее на фонограф. Это был отрывок из «Сказок Венского леса» Иоганна Штрауса…

Распутывая нити, связывающие ее с отрочеством, Лотта на миг задержалась в своих воспоминаниях. «Geshichten aus dem Wiener Wald», — повторила она про себя.

— И мы принялись танцевать. Достаточно было одного тура, этой руки, просто лежащей на моей талии, чтобы я не только поняла, как размечать счет на три, но и ощутила, едва касаясь пола ногами, удовольствие от незабываемой легкости.

Когда мы вернулись к роялю, учитель попросил, чтобы я положила свои руки поверх его. Он сыграл вальс № 7 Шопена, отрывок, над которым я работала. И мне показалось, будто память моего тела вся оказалась здесь, на кончиках наших пальцев. И уже не надо было отсчитывать ритм.

Это был последний урок перед каникулами. Несколько дней спустя, 28 июня 1914 года, был убит эрцгерцог Франц-Фердинанд. Война началась в июле, и с тех пор я уже не возвращалась к моим музыкальным занятиям.

Потом была еще одна война, но я никогда прежде не рассказывала об этом воспоминании из моего отрочества. Возможно, чтобы защитить его. Зачем я говорю об этом сегодня? Не знаю. Думаю, потому, что завтра для Рафаэля и для всех вас разыграется нечто очень важное, жизненно важное. И еще потому, что эта история, в общем-то совершенно банальная, что-то во мне задела, объяснила что-то важное в человеческих отношениях. Прошло больше тридцати пяти лет, близких моих уже нет на свете. А тот навсегда утраченный миг остался в памяти. Почему? Потому что мне было всего четырнадцать?

Лотта замолчала.

Казалось, часть ее существа, нетронутая, надежно охраняемая, но хотевшая выговориться, ждала именно этого момента. Никто из присутствующих не осмелился спросить, что стало с ее учителем. Анук посмотрела на руки Лотты. На них уже появились неприметные коричневые пятнышки. Тогда она нежно положила свои руки поверх ее, подобно тому, как некогда сама Лотта положила ладони на руки того, кто научил ее танцевать вальс.

Нужна была разрядка, и Дени снова взял свое концертино. Он сыграл мелодию, которую никто еще не знал. Она называлась «Песня Маргарет», на слова Мак-Орлана:

Господь, верни меня в мое блаженство, в детство,
В квартал Сен-Франсуа, к фонтану Кораля.
Дай мне в невинности, как в детстве, оглядеться,
Где пахнет тиною застылая земля,
Где снег с дождем бредут дорожкою окольной,
И крыши городка мокры от этих струй,
Девчачий хоровод у местной колокольни,
И карусель, и мой забытый поцелуй…

Опять защемило сердце. Пора было наполнить бокалы.

— Сегодня возвращайтесь домой пораньше, — попросил Рафаэль актеров. — И не забудьте, завтра играем. И еще. Скажите себе, что, как бы все ни сложилось, мы всегда будем играть.

18

Городов, в которых гастролировала труппа, «Месье ожидал» совсем не видела. Точно так же, как при ее первом путешествии на автобусе, когда вместе с «Без вас» и «Не зная весны» она навсегда покинула ателье мсье Альбера, жакетка разве что различала звуки — шум поездов да названия вокзалов.

«Дядю Ваню» сыграли с большим успехом, и надежды Рафаэля сбылись: он смог поставить и «Чайку», и «Трех сестер». Так что, побыв Соней, «Месье ожидал» на протяжении многих театральных сезонов поочередно была Ириной, а потом Наташей. А затем, подобно тому, как это случается в мире готового платья, наступил мертвый сезон. Труппа распалась, и «Месье ожидал», почищенная и проглаженная, опять оказалась в корзинах Траонуеза.

Еще несколько раз ее выуживали оттуда, чтобы использовать в других спектаклях, на других гастролях, но всякий раз, все более потертая и затасканная, она возвращалась обратно.

Позже ее за смехотворную цену приобрела молодая фокусница Алиса, ученица Ченнинга Поллока.

Для представления в Зимнем Цирке она подготовила номер с дрессированными птицами. Алиса была одета пугалом, но в цилиндре на голове и с «Месье ожидал» на плечах; к жакетке по бокам были приторочены наружные карманы, и вместо того, чтобы отпугивать прожорливых птиц — это-то больше всего и веселило детишек, — она давала им приют.

Из перевернутого цилиндра вылетали голуби и, деликатно полакомившись гроздьями черешни, которые сережками свисали с ушек девушки, некоторое время порхали над восхищенными зрителями, а потом вновь скрывались в шляпе. Более мелких птах, попугайчиков и канареек, Алиса научила передавать из клювика в клювик соломинку, пока они сидели на кончиках ее пальцев. После чего птицы одна за другой прятались в наполненных зерном карманах «Месье ожидал».

Сначала, несмотря на не слишком эстетичные карманы, которыми ее наградили, идея этого представления, снова давшего ей возможность покинуть корзину старьевщика, очаровала «Месье ожидал». Но когда она поняла, что вопреки расхожему мнению, птички вовсе не дрессируются, а всего лишь приучаются искать зерно в нужном месте, жакетка была разочарована. Достаточно было немного понаблюдать за их поведением, чтобы догадаться, что если птицы прячутся в убежище, предоставленное им человеком, то причина тому — всего лишь ожидающий их там корм.

Чтобы хватать зерна, птичьи клювы, конические или загнутые, снабжены зазубринами и выемками. Можно представить, во что превратились карманы «Месье ожидал» после нескольких представлений.

Жакетка полюбила Алису, но каждый вечер, пока зрители аплодировали, плакала от печали и боли. Это продолжалось чуть более трех недель, после чего она оказалась на складе торговца уцененной одеждой, который за несколько франков избавлялся от своего товара на рынках городских предместий.

Смешавшись с другой одеждой, она провела некоторое время между парижскими пригородами — Монружем, Ванвом, Лила, Баньоле. И наконец, в Монтрёе, на рынке, расположенном в конце Парижской улицы, какая-то молодая женщина купила ее, даже не удосужившись примерить.

19

Перешитая, почищенная, выглаженная и подлеченная, но усталая от прожитой жизни «Месье ожидал» в середине шестидесятых годов оказалась в одном из залов музея Карнавале на выставке под названием «Париж, 1944–1954».