Василий Молодяков - Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио

• Название: Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
• Автор: Василий Молодяков
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-94538-445-3

Книга историка В.Э.Молодякова – первое большое исследование по истории концепции „континентального блока“ Германии, СССР и Японии и усилий по ее реализации. На рубеже 1940-1941 гг. „континентальный блок“, каким он рисовался Хаусхоферу, Риббентропу и Сиратори, был возможен. Причем возможен в силу не „сговора диктаторов“ и тем более не „единства тоталитарных идеологий“, но в силу общности глобальных геополитических интересов трех сильнейших стран Евразии. Почему не состоялась „ось“ и кто в этом виноват? В первую очередь Гитлер – он остался верен атлантистским и русофобским настроениям своей юности, которые умело подогревали заинтересованные люди как в самой Германии, так и за ее пределами… Данное исследование – это, по словам автора, не последнее слово об истории несостоявшейся „оси“ Берлин-Москва-Токио, но прежде всего „информация к размышлению“.

---

«Поверьте мне, дорогой лорд, – писал Гитлер Ротермиру в декабре 1935 г., – проблема не в том, поставят ли сегодня те или иные санкции Италию на колени. Настоящая проблема в том, может ли кто устранить причины напряженности, от которой страдает мир».[358] Предотвратить вторжение Италии в Абиссинию и ввод германских войск в Рейнскую область можно было только жесткими, оперативными и совместными мерами Лондона и Парижа. Но стоило ли это делать с точки зрения их государственных интересов и тогдашнего положения? Французское правительство предпочло не обострять отношения с агрессивно настроенными соседями. У Великобритании-то границ с ними не было! А на предложение Идена усилить Средиземноморский флот адмиралтейство резонно ответило, что в нынешней ситуации это приведет к ослаблению флота, защищающего непосредственно Британские острова. Так что историк М. Коулинг имел все основания назвать его дипломатию «политикой бумажного тигра».[359]

Чемберлен видел в подобных акциях угрозу миру в Европе, особенно опасную, пока британская программа перевооружения была далека от завершения. Кроме того, будучи по характеру человеком авторитарным, он не терпел несогласия, тем более открытого. Идену пришлось уйти, когда он окончательно лишился поддержки в правительстве: его предшественник Саймон заключил, что в тот момент Идеи был «нездоров и физически, и умственно».[360] Перед ним открывался один путь – к Черчиллю.

Новым главой Форин оффис стал опытный консервативный политик и администратор лорд Галифакс, бывший вице-король Индии, Но о нем разговор отдельный.

В целом с Галифаксом Чемберлен сработался. Не противореча ему в открытую и тем более не обостряя отношений, новый министр охотно поддерживал премьера, пока это соответствовало его собственным взглядам. 1938 г. – от «аншлюсса» до Мюнхена – показал единство их политики по всем основным вопросам, поэтому трудно сказать, кто именно из них двоих доминировал в ее определении. В следующем году ситуация изменилась: вступление вермахта в Прагу разрушило хрупкую постройку «мюнхенского мира», которая была личной гордостью британского премьера. Кроме того, делали свое дело возраст – Чемберлену исполнилось семьдесят (Галифакс был на 12 лет моложе) – и обострившаяся болезнь (рак). Можно с уверенностью заключить, что с марта 1939 г. «моторной силой» внешней политики Лондона был Галифакс. А он, как и премьер, не любил несогласных. Все-таки бывший вице-король!

Почему Чемберлен пошел на «мюнхенское предательство», как до сих пор называют это соглашение некоторые? И кого он, кстати, «предал», поскольку Чехословакия была союзником в первую очередь Франции и СССР, а потом уж и Великобритании?! После Мюнхена Чемберлен имел все основания чувствовать себя триумфатором и принимал овации восторженных лондонцев как должное. Он не только предотвратил войну, казавшуюся такой близкой и реальной, особенно если прислушиваться к паническим речам Черчилля и «черчиллевцев» [«Черчиллевцы» уже тогда поддерживали контакты с антигитлеровской атлантистской оппозицией, но это особая тема.]. Он создал прецедент мирного исправления «версальских границ» их же авторами: жалуясь на «предательство», чешские лидеры предпочитали не вспоминать, кто нарисовал им такие границы. Наконец, он устранил от решения европейских проблем большевиков, «the Bolshies», как полупрезрительно называли их консервативные бонзы. Мюнхенское соглашение во многом было делом рук лично Чемберлена – поэтому ему сначала досталась вся слава, а потом все бесславие. Действительно, мало кого из британских политиков так превозносили при жизни и так порочили после смерти.

У Чемберлена были союзники, об одном из которых надо сказать особо. Это – Жорж Бонне, министр иностранных дел кабинета Даладье, ушедший в отставку вскоре после объявления войны. Французская политика лежит за пределами нашего исследования, но без обращения к фигуре Бонне, жизнь и деятельность которого еще ждут объективного исследования, некоторые вопросы могут остаться без ответа.

Его тоже заклеймили как «мюнхенца» и «предателя». В 1944 г. коммунисты открыто требовали его голову, а бывший главнокомандующий генерал Гамелен прямо обвинил Бонне в связи с врагом, поэтому тот счел за лучшее уехать в Швейцарию. О восторгах, с которыми большинство французов встретило Мюнхенское соглашение, после освобождения предпочитали не вспоминать – более всего сами восторгавшиеся. Искушенный политик, много раз занимавший министерские посты, Бонне не был ни германофилом, ни германофобом. Он исходил из того, что Франции никакая война не нужна, а чтобы предупредить ее, надо жить в мире с соседями и не допустить создания единого антифранцузского фронта. Он выступал не столько против пробританской политики Даладье, сколько против зажигательных речей «беллицистов», и стремился уравновесить этот курс нормализацией отношений с Германией, а если получится, то и с Италией. Лондону было легче повлиять на Муссолини, поскольку отдельные деятели фашистской партии осенью 1938 г. стали открыто напоминать о территориальных претензиях к Франции (Тунис, Корсика, Савойя), однако реальных надежд на то, чтобы «оторвать» Италию от «оси» в результате политики Идена, уже не было. Ничего не дал и визит Чемберлена и Галифакса в Рим в январе 1939 г. Британский и американский послы в Токио попытались воздействовать на Японию, но безуспешно, в том числе потому что их действия не вполне одобряло собственное начальство. Ничего не дали и усилия японского посла в Лондоне Есида, на свой страх и риск пытавшегося улучшить двусторонние отношения, но натолкнувшегося на пассивное сопротивление Форин офис и отсутствие поддержки дома.[361] Кабинеты Коноэ и Хиранума не присоединились к германо-итальянскому альянсу, но шансы на возвращение Японии в орбиту атлантистской дипломатии были равны нулю.

6 декабря 1938 г. Риббентроп приехал в Париж для переговоров с Бонне. Итогом стала совместная декларация о том, что оба правительства «полностью разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира. Оба правительства приложат все усилия к тому, чтобы обеспечить развитие в этом направлении отношений между своими странами». Заслуживает внимания и второй пункт: «Оба правительства констатируют, что между их странами не имеется более никаких неразрешенных вопросов территориального характера, и торжественно признают в качестве окончательной границу между их странами, как она существует в настоящее время».[362]

Бонне продолжал линию таких политиков, как бывший премьер Жозеф Кайо, который и до, и после Первой мировой войны ратовал за партнерские отношения с Германией, видя в них залог безопасности Франции в Европе и развития ее колониальной империи.[363] Летом 1914 г. «Пуанкаре-война» инспирировал против него клеветническую кампанию в прессе, чтобы lie допустить возвращения во власть столь мощного и популярного соперника. С началом войны Кайо выслали из Парижа, а Клемансо и вовсе упрятал его за решетку как «государственного изменника».[364] Тем не менее после войны он сумел вернуться в политику в качестве министра финансов и продолжал играть в ней важную роль как многолетний председатель бюджетной комиссии сената. Он способствовал падению первого и второго кабинетов Блюма и одобрению Мюнхенского соглашения, а также был в числе тех, кто приветствовал Риббентропа в Париже. Испугать этого пожилого джентльмена, казавшегося молодым парламентариям тридцатых годов воплощением аристократизма, было уже нечем: «мои тюрьмы», как назвал он одну из своих книг, остались позади.

Бывший помощник «тигра», беллицист и германофоб Мандель готовил похожую участь для Бонне. 11 февраля 1939 г. полпред Суриц писал Литвинову о Манделе: «Это чистейшей воды рационалист с налетом цинизма и с большой склонностью к заговорщичеству и интригам. Снедаемый бешеным честолюбием, он тихой сапой ведет борьбу против Бонне. Он подбирает факты, слухи, материалы и ждет своего часа. В сентябрьские дни <1938 г. – В.М.>, когда он предвидел близкую войну и предвкушал роль второго Клемансо <выделено мной. – В.М>, он уже мылил веревку для Бонне. Сейчас он притаился, но его злоба против Бонне не ослабела».[365] Признание тем более красноречивое, что его автор явно симпатизировал Манделю, а не Бонне. «Нет такого французского парламентария. – писал советский журналист еще в 1935 г., – который бы не боялся Жоржа Манделя. Про любого из них он может в любой момент и по любому поводу рассказать правду хуже всякой лжи. Любому из них может предъявить в подходящий или, скорее, в неподходящий момент компрометирующую его цитату из его собственных писаний или выступлений или, что еще опаснее, компрометирующий документ».[366] Всему этому он еще в молодости научился вблизи Клемансо.