Юлия Пахоменко - В других краях

• Название: В других краях
• Автор: Юлия Пахоменко
• Жанр: Русская классическая проза

---

В коридоре наступила давящая тишина, все выпрямились, как могли, - руки по швам, взгляд вниз (как хочется посмотреть, кто пришел, - впрочем, зачем?). Все пространство этажа занял скрипящий голос: "Основываясь на последних научных разработках, мы применяем..." Странно, шагов комиссии совсем не слышно, кому же она вещает? Я не выдержала и взглянула на проходящих: высокая, сгорбленная фигура Кривуленции и - всего один человек рядом с ней, мужчина, совсем молодой... у меня перехватило дыхание... не может быть!... Димка!

Конечно, сильно изменился с тех пор - такое строгое, взрослое выражение, волосы гораздо темнее, да и вообще... но абсолютно невозможно не узнать Димку, которого уж я-то знала, как облуплен-ного - сколько мы вместе облазили чердаков и сараев в поисках клада или старинных книг, сколько ночей просидели у костра на нашем клубничном поле и сколько всего обговорили друг с другом за те несколько лет, что Димкина семья снимала дачу рядом с домом моей тетки Клавы! Когда мне бывало очень тяжело, во время болезней или в боксе, я всегда вспоминала эти годы - связанные с Димкой. Самые счастливые.

Детство свое я почти не помню, только лет с восьми, да и то смутно это как раз когда с моими родителями что-то случилось и я попала к тетке Клаве - и эти годы были такие мрачные, что и вспоминать их неохота. Клава всегда и при всех показывала, какая я для нее обуза, а соседские дети не дружили со мной, потому что считали меня задавалой. Я была "городская", чужая среди них. И только с приездом Димки у меня началась настоящая, полная приключений жизнь: он таскал мне из дома интересные книжки, рассказывал всевозможные истории, затевал походы и сообщал новости из взрослой, городской жизни.

Клава замечала, что я делаю домашнюю работу менее прилежно, устраивала мне выволочки, грозилась погнать на все четыре стороны. Димкиным родителями тоже не очень нравилось, что он водился с кем-то из "местных". Собственно говоря, отец его вряд ли интересовался такими мелочами. Он целыми днями сидел у себя в кабинете или уезжал на большой черной машине в город, и всем домашним хозяйством заправляла димкина мама Мария Петровна. При своем высоком росте она казалась съежившейся, а на лице было такое недовольное и усталое выражение, как будто она говорила: "Ну что вам от меня надо?" Я старалась не попадаться ей на глаза и близко к дому не подходила, высвистывая Димку из-за забора. Но иногда мы сталкивались с Марьей Петровной на улице или в магазине, и я чувствовала на себе ее странный боязненно-изучающий взгляд. Может быть, ей было любопытно, что за дворовая компания у ее сына? Но она никогда не заговаривала со мной и никак не показывала, что вообще меня знает. Конечно, они были из другого общества...

Когда мы с Клавой вдруг переехали в город, у меня появилась надежда видеть Димку не только во время летних каникул. Я мечтала пойти в нормальную школу, и там бы, конечно, учился бы и Димка...

Но вышло совсем наоборот: Клава быстро оформила документы на квартиру, завещанную мне каким-то дальним маминым родственником, которого я никогда и не видела, и сплавила меня в эту больницу. Так что я больше уже не видела Димку. Никогда. До сегодняшнего дня.

- Женька, ты идешь, нет? Спишь, так пропусти меня, мне некогда! - это Софка, вечно трясется, боится и торопится, и маленькие быстрые глазки испуганно высматривают: не пропустить бы чего и быть там, где все.

- Иди, я передумала. - Я иду по коридору, в голове у меня темно. Все, что мне сейчас надо - это ни о чем не думать. Я начинаю разговаривать с собой как с малым дитем - испытанный способ в действительно сложных ситуациях, например, в штрафном блоке, когда надо обязательно продолжать работу, не останавливаться. "Смотри в процедурный лист. Что у нас на сегодня? Первое. Музыкальная комната. Очень хорошо. Прямо сейчас и пойдем. А потом? Желейный профессор. Это тоже вполне хорошо. Ну-ка, посмотрим на левую руку, где он вчера мазал. Ничего нет? Значит, и сегодня обойдется. Обычно бывает ухудшение после седьмого-десятого раза. Теперь вспомним какой-нибудь хороший стишок и повторим его разиков сто. А там уже и посмотрим, как жить дальше... Ну, вперед: Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка..."

х х х

...Музыка сегодня была под стать всему: какие-то завывания, треск и визг. Да в общем-то и хорошо - не давала сосредоточиться, сбивала с любой мысли. Лауреат Лауреатович был невыспавшийся, хмурый, еще более сутулый, чем обычно. Он не поднимал головы, уткнувшить в свой пульт, или, повернувшись спиной, смотрел в окно. Мы все любили посещения музыкальной комнаты, ведь это была самая безобидная процедура: не больная сама по себе и не имеющая никаких неприятных осложнений. А мне особенно нравилось бывать здесь, потому что окна в музыкалке, в отличие от всех других кабинетов, не были закрашены белой краской и можно было видеть самые верхушки деревьев. Каждый раз, когда я видела настоящую листву, трепыхавшуюся от ветра, я радовалась этому реальному подтверждению существования другого мира.

Cегодня, чувствуя за окном шорох ветвей, я подумала, что всему свой срок, и может быть, идя от дверей больницы до кардинальской машины, я пройду совсем близко от этих деревьев и, если повезет, подержу в руках живой лист.

Обед прошел еще более молчаливо, чем обычно. Во-первых, обед - это самая съедобная еда по сравнению с завтраком и ужином, и, во-вторых, важная веха в течении больничных суток. Всем надо собраться с мыслями, взвесить, как прошла первая половина дня, что было намечено и сделано, и что еще предстоит. Лидка и Валентина глядели на меня вопросительно, поднимая брови, но я отмахнулась. Я еду в Кардиналку, и это мое личное дело.

К концу обеда подошла Дарья, спросила привычно: "Жалобы?", и не удивилась, что поднялось так много рук. "После обеда ко мне, и в коридоре не галдеть. У тебя нет жалоб, Овсянникова? - повернулась она в мою сторону. - В тихий час поможешь на кухне, а в четыре подойди в дежурную."

Хорошо, что не надо лежать в кровати - это хуже всего, если есть проблемы. А вот стоять у мойки на кухне - самое то. В грохоте кастрюль, шипеньи и хлюпаньи на сковородах, звоне посуды не услышишь и своих мыслей. Только вот руки у меня будут красные, но вряд ли это может что-нибудь изменить.

Через полчаса пришла помогать Нина Павловна, лицо у нее было довольное. "Сходите, Женечка, пожалуйтесь на что-нибудь, - говорила она, оттирая подгоревшее дно молочной кастрюли. - Дарья Витальевна всем записала, и даже некоторым прошлым числом, для убедительности, ведь нехорошо, что все сегодня заболели." Я смотрю на Нину Павловну, как она трет и ворочает огромную кастрюлю и думаю, как быстро она привыкла к больничной жизни. Всего два месяца здесь, а уже так спокойно реагирует на все наши передряги. Может, она раньше работала в больнице? Но о "прошлой жизни" у нас спрашивать не принято, и я говорю: "Молоко подгорает каждый день".

Нина Павловна очень увлекается этой темой. Она рассказывает мне, как много есть способов избежать убегания и подгорания молока, и большинство такие простые, и почему бы не применить хотя бы одну замечательную штучку, такую круглую пластинку со спиральным желобком... Потом она задумывается и говорит другим тоном:"Но пусть молоко пригорает. Хорошо, что я могу постоять на кухне. Раньше я не любила запах подгоревшего молока, но теперь..." и мы молчим.

В четыре часа я подошла к дежурному кабинету, здесь всегда усаживают работать приезжих врачей. У дверей уже маячали полосатые рубашки: все же кто-то не получил "метотвод". Слава богу, никого из знакомых; все пожилые, с угрюмыми лицами - из верхнего отделения. Потом я заметила Семеновну (мы лежали с ней неделю в боксе) и тихонько спросила: "Выходил кто-нибудь?" "Очень странно, - сказала Семеновна тихо, не поворачиваясь, - уже три человека вышли, и никого из них не взяли. Может, нужен какой-нибудь особенный диагноз?"

Скорей бы зайти! Как не хочется стоять здесь, в темном коридоре, среди переполненных страхом людей и ждать! Напряженное молчание давит, душит, запускает в самое сердце ледяные лапы, заставляет сомневаться, метаться и делать самые неправильные вещи. Нет, нет, нельзя распускаться. Вот бы Варвара Федоровна была здесь! Она сказала бы, что делать, и я бы успокоилась. А может, не сказала бы... Погладила бы по плечу: "Ты уж, Женечка, давай сама..."

Я и решила все сама, больше уже ничего и думать. Варвара Федоровна, помню, все смеялась:"Ты чего, никак думаешь? А чем думаешь-то, мыслями?" И добавляла медленно:"Мысли-то, они тяжелы... Перекладываешь их с места на место, как кирпичи, и устаешь... В сложной ситуации не думать надо, Женька чуять! Правильное решение придет само, его надо лишь почувствовать, принять и больше не волноваться."

Дверь открылась и боком вышла тетя Тася с белым от волнения лицом. Широко открытые глаза, казалось, не видели никого.

- Овсянникова здесь? - бесцветным голосом спросила она. - Пусть идет.