Гисперт Хаафс - Ганнибал. Роман о Карфагене

• Название: Ганнибал. Роман о Карфагене
• Автор: Гисперт Хаафс
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0600-2

Роман современного немецкого писателя Гисперта Хаафса, впервые увидевший свет в 1989 году, рассказывает об истории самого богатого и свободного города древнего мира — Карфагена — и его последнем герое полководце Ганнибале. Строгое соблюдение исторической хронологии не убавляет занимательности повествования.

---

В середине второго дня многие заболели лихорадкой. Лекари ничего не могли сделать. Они сами падали с ног от усталости. В одну из ночей Мемнон позволил себе немного передохнуть рядом с отцом.

— Он может ослепнуть, — сдавленным голосом ответил Мемнон на вопрос отца о самочувствии стратега, — Сырость, грязь, перенапряжение — я даже не знаю, когда он в последний раз спал. Оба глаза воспалились, и нужно хотя бы десять дней отдыха в сухом и теплом месте. Тогда с помощью перевязок и травяных настоев его можно было бы вылечить… Но для этого Ганнибала нужно оглушить и привязать к Суру. Магон хотел было так поступить, но Ганнибал мгновенно обнажил меч. — Мемнон медленно повернулся и посмотрел в глаза отцу. Затем он встал и, поскользнувшись на щите, провалился по икры в болотную грязь. К счастью, места здесь были уже не такие топкие. — Мне пора. Но может быть, он послушает тебя.

— Едва ли. — Антигон проводил усталым взглядом сына. — Вот если мы выберемся отсюда…

— Боюсь, что уже будет поздно.

На рассвете третьего дня они вышли на хорошо проторенную в прогибающейся болотистой почве тропу. Когда красный шар солнца выкатился на небосклон, к тем, кто возглавлял головную колонну, приблизился Гадзрубал Седой.

— У него страшные боли, — Он жадно вдохнул воздух и поморщился — доносившийся издалека аромат вереска и полыни смешивался с запахом тления.

Баннон промолчал. Гамилькон хмуро усмехнулся:

— А что мы можем сделать? Ганнибал же… — Он вдруг всхлипнул и отвернулся.

— Вот именно. — Гадзрубал равнодушно посмотрел на валявшийся неподалеку труп галла. — По сравнению с ним мы безмозглые, бесчувственные варвары. Просто черви… В сущности, ему хоть ногу отрезай, он звука не издаст. Его глаза…

Антигон из-под чуть прищуренных век смотрел на ослепительный диск солнца. Даже здоровые глаза еле-еле выдержали бы такой яркий свет.

Во второй половине четвертого дня они выбрались из мелкой, покрытой зеленоватой ряской воды на равнину юго-западнее Фэсула. Высланные вперед в ранние утренние часы разведчики вернулись с хорошими новостями. Они нигде не обнаружили легионеров, но зато нашли превосходное место для привала — большую, хорошо укрепленную римскую виллу с множеством пристроек, виноградниками и оливковой рощей. Коротко переговорив с Антигоном, Ганнон и Гамилькон отобрали добровольцев и, разбив их на два отряда по пятьсот человек в каждом, отправились с двух сторон штурмовать поместье.

Когда Антигон с оставшимися воинами приблизился к нему, бой уже затих. Уцелели почти все постройки, и лишь часть портика с северо-восточной стороны, где защитники виллы сражались до последнего, была изрядно повреждена. На пороге валялся изрубленный мечами высокий лысый старик.

При других обстоятельствах это был бы, наверное, изумительный день. К вечеру в блеске лучей заходящего солнца далекие отроги Апеннин вдруг словно оказались совсем рядом и засверкали каким-то волшебным розово-голубым светом. По ним медленно плыли белые облака, вяло гонимые ветром, налетевшим с Сардинского моря. Сур на удивление легко прошагал мимо растянувшейся в переходе колонны, двух полуразрушенных пристроек и медленно слезавших с коней нумидийцев. Из внутреннего двора выбежал египетский зверек и ловко запрыгнул на цоколь колонны. Воздух наполнился запахом крови, внутренностей забитых коров и дымом костров, звоном снимаемых доспехов, шумом голосов и тихим смехом.

Возле портика Сур вдруг пошатнулся. Погонщик гордо поднял копье стратега с изображением полумесяца Танит и глаза Мелькарта. Сзади сидел Ганнибал. Сур поднял хобот и с жалобным ревом опустился на колени. Из его пасти показались две струйки крови. Погонщик спрыгнул на землю и поддержал стратега, едва не свалившегося с загривка слона.

Ганнибал выглядел ужасно. Его глаза воспалились, распухшее от комариных укусов лицо судорожно дергалось, руки бессильно повисли. Однако он отстранил погонщика, собравшегося было отвести его в дом, и благодарно прижался щекой к голове Сура, а затем сам принялся смазывать морщинистую кожу коровьим маслом. Антигону даже показалось, что слон ободряюще подмигнул стратегу. Затем огромное животное медленно повалилось на бок.

Только Муттину удалось уговорить Ганнибала хотя бы два дня отдохнуть в просторной темной комнате. Стратег вел себя довольно странно. Он неподвижно лежал, не отвечал ни на один вопрос, ничего не ел и не пил. Рядом с ложем лежал один из найденных в подвале копченых окороков, большой круг сыра и стоял распечатанный кувшин со старым вином.

— Он как бы замкнулся в себе, — угрюмо сообщил Мемнон.

Все здесь невольно понижали голоса, хотя от отведенной Ганнибалу комнаты их отделяли один переход и две стены. В главном здании поместья уже привыкли передвигаться на цыпочках, а в палатках и хижинах, где разместились тысячи людей, воцарилась тревожная тишина.

— Уж если кто-то и заслужил покой, так это он, — с непонятной усмешкой заявил Магон, — В войсках — полный порядок, лазутчики — надежные люди, а решения мы пока можем принять сообща. А потом…

Получив временные полномочия стратега, младший из Баркидов совершенно изменился. Он больше не позволял себе издеваться над Антигоном или подкалывать Муттина, который теперь относился к брату Ганнибала с нескрываемым восхищением.

— Скажи, целитель, что с ним будет? — Магарбал тяжело опустил ладони на заставленный кубками и кувшинами стол.

Мемнон посмотрел на отца, как бы ища поддержки. Антигон неохотно кивнул.

— Он потеряет правый глаз, — совсем тихо сказал Мемнон. — И это еще хорошо.

— Почему хорошо? — осуждающе протянул Магон.

— Потому что мог бы потерять вообще зрение.

— Он — наша голова, — мрачно заключил Гадзрубал Седой, — и сердце еще тридцати тысяч…

Никто больше не произнес ни слова, и Антигон вдруг осознал, что сейчас происходит нечто поразительное. Магон, способный ударом кулака убить быка и в одиночку сразиться с целой центурией, не боявшийся ни своих, ни чужих богов, ни штормов и ни бурь, сейчас испытывал настоящий страх. И отнюдь не за свою жизнь или судьбу армии. Магарбал, наиболее близкий друг Ганнибала, казалось даже умевший читать его мысли, еле сдерживал рвущийся наружу страх. И опять же не только за свою жизнь или своих наездников. Ганнон, веселый, жизнерадостный, храбрый Ганнон, сидел с бледным лицом, содрогаясь в душе от страха. Муттин, который просто преклонялся перед стратегом и с которым Ганнибал в свою очередь обращался подчеркнуто дружески; молчаливый Гадзрубал Седой, человек, наделенный поразительной памятью, знаток сочинений греческих философов, умевший превосходно наладить снабжение и осадное дело; Ганнибал Мономах, этот зачастую крайне жестокий и необузданный пунийский Ахилл, который вроде бы должен был бояться только себя самого; благородные, богатые, образованные пуны Карталон, Бонкарг, Гимилькон, способные на собственные деньги создать на землях Ливии царства или учредить академии, но отдавшие предпочтение службе под началом Ганнибала, — все они испытывали страшный, раздирающий душу страх за жизнь своего кумира. Ибо от коварной болезни нельзя было защититься панцирем, ее нельзя было повергнуть мечом, копьем или лестью. Она когтями вцепилась в беззащитный и незаменимый глаз и готова была забраться еще глубже.

Антигон гораздо более отчетливо, чем когда-либо, почувствовал, что ему уже пятьдесят один год. Но видимо, потому, что греку столько времени приходилось заниматься самыми разнообразными вещами, он не испытывал того страха, который, как цепи, сковал военачальников и, подобно дымке, как бы окутал всю армию.

Он встал, опорожнил кубок и похлопал встрепенувшегося Муггана по плечу.

— Я пойду к нему.

Ганнибал, одетый в чистый хитон, лежал в расслабленной позе с завязанными глазами. Ненужную еду уже убрали, заменив ее на миску с настоем из трав, распространявших приятный освежающий аромат.

— Сынок, — еле слышно произнес Антигон, присаживаясь на край ложа и беря в руку сухую безжизненную ладонь стратега, — как бы я хотел, чтобы ты сейчас громогласно потребовал вина, женщину или… просто запел.

— Что тебя тревожит, Тигго? — Ганнибал крепко сжал ладонь грека.

— Твои друзья. Они знают, что такое рубленая или колотая рана, но здесь… Они ничего не понимают. А ведь таких военачальников не было еще ни у одного стратега. Если бы ты, подобно Александру, умер в Вавилоне, они бы в отличие от его диадохов[143] не разделили, а, наоборот, укрепили и расширили его империю. Но сейчас они, как дети, боящиеся захода солнца.

— Я знаю, Тигго. Я знаю, чего они опасаются. — Он приложил тыльную сторону ладони к повязке: — Сухая. Сумеешь?..

Антигон осторожно снял повязку, обмакнул ее в миску с настоем и вновь наложил ее на залепленные желтым гноем глаза Ганнибала.